Яблони на Марсе (сборник) - Владимир Венгловский

— Если честно, Николай Иванович, не очень.

Никита и в самом деле не понимал, к чему клонит начальник.

— Ты сколько в охране, полгода?

— Семь месяцев.

— Тогда и в самом деле можешь не понимать, — протянул Николай Иванович, — да. В общем, за новыми всегда глаз да глаз нужен. Правил не знают, законов не понимают, ведут себя как москвичи в Питере. И шотландец этот — тоже поди пойми. В общем, приставляю тебя к ним как сопровождающего на первое время. Коллеги твои справятся с дежурством втроем — на пару дней. Потом снова вернешься.

Никита нахмурился.

— Но почему я? Я сам на станции едва ли год, перевели с «Самары»…

— Потому что надо осваиваться. С «Питера» тебя вряд ли переведут куда-то в ближайшие лет пять-шесть. Среди новеньких — две девушки, между прочим, это тебя подбодрит?

Никита улыбнулся.

— Наверное, да.

— Ну и отлично. Чтобы завтра в восемь — как штык у моего кабинета.

И Николай Иванович вышел. Никита не успел даже попрощаться. Перспектива сменить скучные ежедневные дежурства на роль гида-надсмотрщика его, в общем, вдохновляла. Покажет им Питер — Загребский бульвар, Купчинскую улицу, проспекты, Троицкое поле, Кудрово. Узнает, как там, на «Москве», дела. И главное — поговорит с теми, кто видел Землю. На «Питере» жили бывшие земляне, но пообщаться с ними по душам и что-нибудь узнать было решительно невозможно. Например, таковым являлся сам Николай Иванович — но не приставать же к начальнику станции с просьбами рассказать о Питере. В библиотеке и без этого хватало информации, а земляне обычно скрытны: ничего не рассказывали о своей «прошлой» жизни — видимо, так было прописано в их инструктаже.

— Ура, — сказал Никита спокойно.

В душе он ликовал.

Шотландца звали Кеннетом, по-русски он знал всего несколько слов, и потому одна из девушек, Ира, ему переводила. Сама Ира прибыла с «Москвы», манеры ее выражали некоторое презрение к нестоличным жителям, и к Никите в частности. Впрочем, двое землян смотрели на Иру еще с большей высоты. Вторая девушка с «Москвы» по какой-то причине не приехала.

Один из землян был с Урала. За душой у него не водилось ни гроша, видов на будущее — никаких, и он записался в добровольные колонисты. Пока ему все нравилось. Период адаптации на общей базе он прошел успешно, распределение на «Питер» его устроило. Звали его Никодимом, на вид ему можно было дать лет сорок. Никодим сразу попросил называть его Ником; работать он подрядился техником на одном из дальних станционных рубежей. В общем, сослали на «питерский Урал», как шутил землянин.

Второго землянина звали Кириллом, он не разглашал причины эмиграции. Но зато выяснилось, что он — из Санкт-Петербурга, настоящего, земного, панельного. И здесь, на Марсе, его распределили на соответствующую станцию. Перед экскурсией Ника и Кирилла долго инструктировал лично Николай Иванович — за закрытыми дверьми. Никита в это время пытался хоть чем-нибудь занять Иру и Кеннета: начинать экскурсию в урезанном составе было не комильфо.

Никита довольно быстро освоился с ролью гида. Провел гостей по Дунайскому, показал Советский и Индустриальный проспекты, Сосновку. Исподтишка Никита наблюдал за реакцией Кирилла. Тот вел себя спокойно, лишь иногда усмехался. Никите было обидно, но при этом он понимал причину веселости землянина. Человек, который видел настоящий Питер, серый, изувеченный смогом, заполненный рядами полуразвалившихся коробок, населенный бомжами, вряд ли мог заинтересоваться красотой и чистотой коридоров, носивших те же гордые названия, что и реальные улицы. Таких людей, понимал Никита, уже ничем не удивить. Впрочем, Никита, рожденный на Марсе, имел ряд причин для гордости. Землян почти не занимала сама станция, но зато они с жадностью припадали к окнам, рассматривая оранжевое небо и песчаные скалы, невероятной красоты пейзажи почти не тронутой человеком планеты. Никита за много лет настолько привык к этому однообразию, что не замечал ничего, кроме выбивающихся из общей картины деталей. Например, он видел человека в скафандре, идущего по равнине, но не замечал особенностей рельефа и скал на заднем плане. Они были как привычные обои, не более того. Фон.

Наконец экскурсия завершилась там же, где и стартовала, — у кабинета Николая Ивановича. Новоприбывшим предстояло пройти еще какой-то инструктаж у начальника станции (или, как говорили некоторые, градоначальника). Разместились все четверо еще с утра, рабочие места им показали тогда же; экскурсия, проведенная Никитой, являлась скорее общеобразовательной. Никита попрощался и пошел прочь. На сегодня работы больше не было, следующая смена в Колонне предстояла только завтра ближе к вечеру.

На следующий день он разговорился с Кеннетом. Английский Никита знал более или менее прилично, а экскурсию вел на русском в первую очередь из-за того, что русскоязычных людей в группе было больше, плюс к тому Ник по-английски не понимал. Кеннет говорил с чудовищным акцентом, глотал окончания и вставлял в речь гэльские слова, не имевшие с английскими даже общих корней. Тем не менее после часа общения Никита стал понимать собеседника более или менее прилично.

В какой-то момент разговор перетек к рассуждениям о Земле, которую ни один из собеседников никогда не видел иначе как через телескоп или на картинках. По какому-то малозначащему вопросу, вроде высоты руин Останкинской телебашни, они никак не могли сойтись во мнениях. Как и большинство рожденных на Марсе, оба знали Землю чуть ли не лучше землян — так мечтающий о лошади мнит себя разбирающимся в лошадях лучше профессионального конезаводчика.

— Так мы ничего не поймем, — сказал наконец Кеннет, — вот я как поеду на Землю, так обязательно побываю в Москве — и напишу тебе, как на самом деле.

— Ты думаешь, у тебя получится полететь на Землю?

— Уже получилось. Через три недели меня переводят в головной офис в Эдинбурге — на Земле. В настоящем Эдинбурге.

Никита присвистнул.

— Но как?

— Ценный сотрудник, там я нужнее. То, что я теперь здесь, — просто моя просьба. Я на Марс вряд ли когда-либо вернусь, так напоследок взял три недели накопленных отгулов — поездить по разным станциям, посмотреть, как другие города живут.

Никита уставился в пол. Несмотря на разруху и серость, царившую на Земле, перевод в головной офис являлся в определенной мере мечтой о смене обстановки, о приключениях, и такая мечта была у каждого рожденного на Марсе, но светило путешествие только самым лучшим, талантливым, уникальным. Сотруднику без особых способностей, вроде Никиты, Земля недоступна, слишком дорог подобный перевод. Он должен окупать себя.