Спецназ Его Величества. Красная Гвардия «попаданца» - Сергей Шкенёв

Что за ерунду она городит? Опять пойдет гулять по миру очередная байка о России как о стране, где в монастыри уходят целыми семьями, а неженатых монахов отправляют служить в армию.

Следом за красногвардейцами идут гренадеры. И сдается мне, что Кутузов для парада подбирал таких, чтоб одним видом своим вызывали у французского императора острое чувство собственной неполноценности. Я даже если на коня заберусь, и то на пару вершков ниже самого маленького из них буду.

Наполеон ощутимо недоволен. Коротышки вообще очень чувствительны к любым насмешкам или даже малейшим намекам на насмешки над их ростом. Я, пожалуй, являюсь единственным исключением из правила. Но тут-то как раз понятно – получив шанс на новую жизнь, грех роптать на некоторые неудобства.

– И эти в странных мундирах! – Французский император скрывает раздражение за наигранной веселостью.

– У нас очень бедная страна, Ваше Величество, и для содержания трехмиллионной армии приходится экономить на всем.

– Какой армии?

Что же тебя так перекосило, бедолагу? Ну не три миллиона, а двести пятьдесят тысяч, но тебе же совсем не обязательно об этом знать. Хотя я не так уж и ошибаюсь – в ведомостях военного министерства указывались только прошедшие переформирование дивизии европейской части страны, без учета ожидающих своей очереди полков за Уралом и в Сибири. Там их не так много, конечно, но… А казаков еще посчитать?

– Зачем вам такая численность? – продолжал настаивать Наполеон.

– Разве солдат когда-нибудь бывает слишком много?

Откуда у меня привычка отвечать вопросом на вопрос?

– Но три миллиона?

– Вы правы, Ваше Величество, людей не хватает, и приходится брать на службу медведей.

Смотрит с недоверием. А что я такого сказал? Тем более смотреть нужно не на меня, а на площадь, где как раз под восторженный рев публики появилось воинство генерала Бибикова. Интересно, чем опоили генеральского коня, чтобы он не замечал опасного соседства?

– Этого не может быть! – Лицо Бонапарта выражало крайнее изумление. – Так не бывает!

Ну, не знаю… может быть, у них в Европах не бывает, а у нас целый батальон медведей с мелкокалиберными пушками на плече вполне себе в порядке вещей. Идут ровными рядами, получив команду изобразить мужика с дубиной, охраняющего от мальчишек гороховое поле. Поравнявшись с трибуной, топтыгины дружно поворачивают морды и громко рявкают нечто приветственное.

– Помашите рукой, Ваше Величество, им будет приятно!

Наполеон послушно машет, получив в ответ еще более мощный рык, а я тайком наступаю на ногу Бенкендорфу:

– Только попробуй заржать – разжалую.

За остальных не беспокоюсь – стоят с каменными мордами, будто всю жизнь только и делали, что принимали медвежьи парады. Ну и предварительные тренировки, конечно, сделали свое дело. Но все равно молодцы!

– Летят! Летят!

Восторгу публики нет предела – это мы решили показать новый род войск. Военно-Воздушные Силы! Звучит, а? Два десятка шаров, увлекаемых мощными упряжками, неторопливо плывут над площадью, а корзины с экипажами окутаны дымом холостых выстрелов. Поначалу предполагалось десантирование, но от него отказались, дабы не заронить в голову союзника правильные мысли. Пусть рассматривает это как разновидность пехоты. Или царскую блажь, что более соответствует действительности.

– Сколько человек может одновременно поместиться в корзину?

– Шестеро при полном вооружении.

– Мало, – вздыхает с сожалением и мгновенно теряет всякий интерес к нашей авиации. – Есть менее самоубийственные способы преодоления Канала.

Кто о чем, а вшивый о бане…

– Зато сотня таких пузырей, груженных порохом, разнесет половину Вены ко всем чертям собачьим! – последние слова Александр Федорович Беляков произнес по-русски, но общий смысл высказывания Наполеон уловил:

– Вы собираетесь воевать с Австрией, Ваше Высочество?

Министра представили императору как моего родного брата, и тот упорно именовал его Высочеством, игнорируя официально доставшийся от признавшегося в отцовстве Сергея Николаевича Трубецкого княжеский титул.

– Мне никогда не нравились Габсбурги, Ваше Величество. – Александр Федорович ненадолго задумался и выдал заранее отрепетированную фразу: – И моим первым указом будет объявление их вне закона. Не подскажете, в Париже нельзя недорого купить приличную гильотину?

– А-а-а… – начал было французский император и замолчал, переваривая услышанное. И не произнес ни единого слова до конца парада, пребывая в глубокой задумчивости.

Еще чуть позже.

Дом генерал-губернатора на Гончарной улице

– И ты думаешь, будто он поверит вашей клоунаде? – Мария Федоровна поправляла прическу перед зеркалом и чередовала вопросы выбора фасона и цвета шпилек с вопросами большой политики.

– Почему бы не поверить, дорогая? Если у него есть дурная привычка рассаживать родственников на каждый подвернувшийся под руку трон, то такая же может быть у других.

– А что это дает нам?

– Еще не знаю.

– Не поняла. – Императрица с изумлением повернулась ко мне, оторвавшись от разглядывания себя в зеркале: – Ты затеваешь непонятные игры с неизвестным заранее результатом?

– Ну и что? Если хочешь рассмешить судьбу – расскажи ей о своих планах на будущее.

– Бред.

– Как и любая политика.

– Так нельзя.

– Ну почему же?

Мария Федоровна пожала плечами:

– Как знаешь. Но ты не боишься, что Бонапарт заключит союз с австрийцами?

– Даже надеюсь на это.

– Зачем?

– Если твои любимые германские карлики наконец-то решаться объявить Вене войну, как обещали в добром десятке писем, то мы получим замечательную европейскую драку на ближайшую пару-тройку лет. И отсрочку для нас, соответственно.

– Тянешь время?

– И его тоже.

На торжественном приеме, состоявшем из ужина, концерта и танцев, Наполеон несколько раз пытался начать разговор о делах. Я дипломатично увиливал, и, в конце концов, французскому императору пришлось отбросить всяческие уловки и спросить прямо в лоб:

– Что обозначают слова Вашего брата, Ваше Императорское Величество?

– О гильотине и Габсбургах? – Недовольно морщусь, всем видом показывая, насколько меня тяготит поднятая тема. – Князь был пьян, потому не стоит принимать его высказывания слишком близко к сердцу.

– И все же…

– На самом деле я обещал ему шведскую корону. Но пусть это останется между нами, Ваше Величество.

– Можете полагаться на меня.

Поверил? Сомневаюсь. А что он еще хотел услышать? И, кстати, что сам хотел сказать? Сделать пару намеков? А давайте-ка возьмем корсиканское величество под локоток и доверительно наклонимся к уху. Ну, почти наклонимся, принимая во внимание мой рост:

– Мне хотелось бы принести официальные извинения за недоразумение с Вашим конвоем, Ваше Величество.

– Расстрел безоружных людей можно назвать недоразумением?

– Или подавлением бунта, если так будет угодно. Но, согласитесь, в Европе не слишком хорошо подумают о человеке, приведшем бунтовщиков на территорию союзного государства. И еще… у нас в стране очень нервно относятся к солдатам иностранных армий. Клинически, так сказать…

И что я тут распинаюсь? Из-за него Багратион погиб, а приходится извиняться. Запомним и когда-нибудь предъявим счет к оплате. А проценты пусть копятся.

– Не будем больше об этом. – Наполеон чувствует настроение и идет на попятную. Ссориться сейчас ему невыгодно.

А когда станет выгодно? Завтра? Послезавтра? Или через пять минут?

– Да. Ваше Императорское Величество, между двумя великими державами не должно быть никаких недомолвок. Не будем радовать наших врагов ссорами из-за пустяков.

Видно, что Бонапарт свой конвой пустяком не считает, но при упоминании общих врагов заметно оживился:

– Лондон, как и Карфаген, должен быть разрушен?

– Приятно видеть единомышленника.

Идиллию нарушила Мария Федоровна, вознамерившаяся непременно станцевать с французским императором:

– Ах, Ваше Величество, просто преступно лишать дам Вашего общества!

Избавленный таким образом от Наполеона, я бочком-бочком выскользнул из залы и направился в курительную комнату, где был перехвачен Кутузовым.

– Какие впечатления, государь?

– Знаешь, Миша, он не дурак.

– Догадываюсь.

– А потому ссориться с нами из-за Австрии не будет.

– А мы с ним?

– Из-за Австрии? Это даже не смешно.

– Тогда что ты вообще от него хочешь?

– Денег.

– Жадный?

– Хозяйственный. А война слишком дорогое удовольствие.

– Тебя послушать, так мы вообще не должны воевать.

– В идеале – да. Но разве идеал когда-нибудь достижим?

– Философствуешь. Так мне к чему готовиться?

– К войне, разумеется.

– А сам говоришь…

– И что? Она не зависит он моей говорильни – она будет, Миша.