Война. 1941—1945 - Илья Эренбург

За рекой немцы укрепились. Генерал-лейтенант Рокоссовский, командир большого спокойствия и большой страсти, говорит: «Немцы напрасно обижаются на зиму. Конечно, зима по ним ударила, но зима их спасла. Не немецкие солдаты, а русские снега остановили преследование отступавшей германской армии».

Я видал гвардейцев, их дивизия — это ополченцы Ленинградского района города Москвы. Год тому назад они были мирными людьми. Пришлось променять перо на винтовку, токарный станок на станковый пулемет и колбы на гранаты. Они это сделали. Они сделали и большее: они полюбили победу не как далекую мечту, не как историческую справедливость, не как статую из мрамора, но как сестру — обветренную, задымленную и запыленную, в поту и в крови.

Недавно пять разведчиков нашли в лесу заржавленный волчий капкан. Они, смеясь, рассказывают: «Фрица в капкан поймали. Ефрейтор, а оказался закапканенный». Сказываются отвага и смекалка русского человека. Немцы боятся темноты, леса, ночных шорохов, природы. Они не знают языка птиц, не умеют различать следы. В Сибири жили охотники за пушным зверем, а жители Лейпцига только торговали мехами.

За рекой немцы. А там дальше — за немцами — партизанский район. Оттуда приходят и прилетают. Партизаны рассказывают о больших боях. Против немцев они двинули немецкие танки, бронепоезд. Привезли недавно пленного ефрейтора. Попав в плен к партизанам, немец изумился. Ему говорили, что партизаны — это бородатые бандиты, которые закусывают водку котлетами из немцев. А ефрейтор увидел бритых людей, хорошо вооруженных, и они не только не съели ефрейтора, но даже дали ему творогу со сметаной, и ефрейтор сказал: «Майн готт, за четыре месяца впервые я хорошо покушал». Этот ефрейтор ручной, он даже пас в партизанском районе колхозное стадо. Он рассказывает, что немцы боятся партизан: «У нас полковник заболел животом. Вызвали врача. А врач говорит: «Не поеду! Меня по дороге партизаны застрелят». Его повезли силой. Он приехал и говорит полковнику: «Я теперь сам болен. Вы меня и лечите».

Партизаны дали мне крохотные газеты и листовки, напечатанные на оберточной бумаге или на листках из школьных тетрадок. Они написаны и напечатаны партизанами. Простые суровые слова: «Дорогие братья и сестры! Подымайтесь на врага! Бейте всюду фашистских гадов! Не давайте пощады предателям родины! Вступайте в партизанские отряды!»

Пленные немцы угрюмо лопочут: «Гитлер капут». Что им еще сказать — ведь они в плену. Вот ефрейтор Иоганн Гальтман. Он крестьянин. Боец его спрашивает через переводчика: «Хозяйство у тебя большое?» Немец отвечает: «Куда там — всего-навсего один француз». Пленный француз для него — лошадь. И, услышав ответ ефрейтора, бойцы сердито отплевываются: «Разве это люди?»

Бойцы теперь не очень-то верят причитаниям пленных немцев, но одно бесспорно: немцы приуныли. Была у них солдатская песня — для судетских немцев, для эльзасских сепаратистов, для немецких колонистов в Венгрии, в Югославии, в Румынии: «Вир воллен гайм инс райх» — «Мы хотим жить в Германской империи». Теперь они переделали эту песенку; «Вир воллен гайм, унс райхт» — «Мы хотим домой, с нас хватит». Увы, они хвастают — с них еще мало. Приунывшие, они и обороняются, и ходят в атаку. Нужно нанести им еще немало серьезных ударов. Тогда они перестанут петь: «Мы хотим домой», тогда они молча побегут домой. Молча или хрюкая: один разведчик, который привел пленного немца, мне сказал: «Он всю дорогу, извиняюсь, с перепугу хрюкал…»

Был на переднем крае шумный день. Бурю вызвал скромный диктор радиоустановки. Напротив стоят немцы 211-й дивизии, сформированной в Кельне и составленной из уроженцев Рейнской области. Диктор начал: «Солдаты, уроженцы Кельна! Свыше тысячи английских самолетов бомбили вчера Кельн…» Немцы открыли ураганный огонь: они не смогли отстоять Кельн, но они решили уничтожить диктора. А когда снова воцарилась тишина, раздался тот же спокойный голос: «Солдаты, уроженцы Эссена! Вчера крупные соединения английских бомбардировщиков…»

Горячее солнце. Сухие дороги. Сухие, горячие глаза людей.

6 июня 1942 г.

О патриотизме

Нелегко вырастить плодовое дерево: много оно требует труда и забот. А чертополох невзыскателен. Гитлер, создавая свою «гитлеровскую молодежь», потворствовал самым низким инстинктам человека. Он не воспитывал, — он натаскивал, науськивал. Нельзя назвать патриотизмом мироощущение немца гитлеровской формации. Патриотизм обозначает любовь к своей стране, к своему народу. Как всякая большая любовь, патриотизм расширяет сознание. Подлинный патриот любит весь мир. Нельзя, открыв величие родной земли, возненавидеть вселенную. Безлюбые люди — плохие патриоты. А лжепатриотизм фашистов покоится на презрении к другим народам, он суживает мир до пределов одного языка, одного типа людей, одной масти.

Давно, еще до первой мировой воины, будучи подростком, я попал в Германию. Я восхищенно глядел на чудеса немецкой техники. Как-то я оказался в небольшом загородном ресторане. Был воскресный день. В беседке сидели немцы, сняв пиджаки, пили пиво и, привставая, что-то пели. Я прислушался, слова песни были: «Германия превыше всего». В ту самую минуту я понял, что, несмотря на опрятность берлинских улиц, несмотря на все достижения немецкой полиграфии или механики, Германия не «превыше всего», что в ее самоутверждении есть страшные низины человеческого духа.

Гитлер нашел подходящую почву для своей «расовой теории». Он легко внушил молодым немцам (сыновьям тех самых, что пели в беседке), будто они, и только они, — люди, а кругом «низшие расы», «недочеловеки».

Приказчику из сигарного магазина было лестно почувствовать себя «сверхчеловеком», влезть на ходули и оттуда пренебрежительно взглянуть на мир. Что Париж? Магдебург лучше. Что Оксфордский университет? Прусская казарма почтенней. Что Лев Толстой? Автор порнографических романов Ганс Эверс пишет куда занятней.

Горизонт самого просвещенного немца, воспитанника современной Германии, определяется границами «рейха». Один немецкий офицер, человек с высшим образованием, разговорился со мной в Париже. Он был не только оккупантом, но и туристом: осматривал город. Меня он принял за француза, и он поставил мне забавный вопрос: «Как вы ухитряетесь придавать вашей отсталой стране видимость культурной страны?» Этому начитанному дикарю не приходило в голову, что он оказался в действительно культурной стране.

Гитлеровцы презирают французов, называя их «негроидами» и утверждая, что французы — это «метисы». По соображениям тактики, гитлеровцы льстят мусульманам, однако в Испании они возмущенно отмахиваются от андалузцев, и слово «мавр» в устах немца звучит как оскорбление: андалузцев гитлеровцы осуждают за «примесь арабской крови». Союз с Японией не мешает немцам демонстрировать свое презрение к «монгольской расе».

В оценках культуры славянских народов гитлеровцы исходят из общего утверждения, что «славяне — низшая раса». Пражский университет — старейший университет Европы. Это не мешает немецким фашистам уверять, что «чехи — дикари». Музыка поляка Шопена для гитлеровского журнала «кудахтанье глупой курицы». Гитлер (человек глубоко невежественный и не способный прочитать книгу в сто страниц) говорит, что Лев Толстой «русский ублюдок».

«Расовая теория» прикидывается наукой: немцы любят научную терминологию. Шарлатан в Германии, придумав «теорию», с помощью которой можно выиграть миллион в рулетку, пытается украсить свои выкладки ссылками на высшую математику. Немецкий народ, как и другие европейские народы, создался в итоге длительного скрещивания представителей разных племен, в частности среднеевропейских славян, заселявших некогда большую часть Пруссии. В книгах, изданных гитлеровцами, можно найти фотографии «лучших представителей северной германской расы». Однако ни уродливый Гитлер, ни колченогий Геббельс, ни тучный Геринг никак не похожи на «образцовых германцев».

Немцы всегда дорожили видимостью. Поэтому их не смутили фашисты, заменившие антологию мировой литературы, книги Шекспира, Сервантеса, Гюго изображениями идеальных производителей германской расы. В Германии продавали скверные папиросы в изумительных металлических коробках. Как-то табачный фабрикант мне рассказал, что упаковка обходится ему дороже табака. Не так ли немцы, воспитанные Гитлером, ставят выше всего форму человеческого черепа, не интересуясь тем, что в этом черепе помещается?

Все знают, что гитлеровцы уничтожают национальную культуру других народов. Но необходимо отметить, что они обкорнали, принизили национальную культуру немецкого народа. Миллионы сердец освещала поэзия Гейне. Ее романтическая ирония была солью в стране, приученной к пресному хлебу. Гитлеровцы нашли, что череп Гейне неустановленного образца, и новое поколение Германии не знает даже имени Гейне. Так Гитлер, присоединив к «рейху» польскую Познань или французскую Лотарингию, отлучил немцев от источника немецкой поэзии.