Детская книга - Борис Акунин

Верите в своего Христа — на здоровье. Но он, между прочим, к нестяжательству призывал. Зачем монахам пастбища, пашни, собственные мужики? Молиться можно и без этого! Я вот какой указец думаю забабахать: поотбираю у чернорясых всё имущество, которое не относится к церковной службе. И всем монастырским крестьянам — вольную, причем с собственной землей, а? — Юрка оживился, глаза загорелись — от недавней вялости не осталось и следа. — У нас появится сословие свободных землепашцев, почти сто тысяч человек! У них вырастут дети — грамотные, не поротые, не запуганные…

— Все как один пионеры, — подхватил Ластик, но пошутил без злобы — нравился ему царь и великий князь, особенно когда говорил о светлом будущем.

На середине зажигательной речи вошла Соломка, тихонько пристроилась в углу. Дмитрий просто кивнул княжне — она была своя. Сидела тихонько, грызла подсолнечные семечки, деликатно сплевывая шелуху в батистовый платочек.

Наверное, ей был в диковину язык, на котором разговаривали государь и князь-ангел. Ластик никогда не знал, многое ли она понимает из их беседы. Иногда казалось, что ни бельмеса, но если Соломка по какому-нибудь поводу высказывалась, то всегда по делу и в самую точку.

Лоб боярышни был сосредоточенно наморщен, розовые уши внимали новым словам, и некоторые из них потом выскакивали обратно, самым неожиданным образом.

Недавно, например, вдруг говорит: «Дуньке, князь-Голицына меньшой дочери, купец фряжскими сапожками поклонился (то есть презентовал итальянские сапоги), ой хороши сапожки — истинный супер-пупер». Это она у князя Солянского подцепила, полюбилось ей звучное выражение.

А однажды спрашивает: «Ерастушка, не бывал ли царь на Небе, навроде тебя? Может, его в Угличе все-таки зарезали, да после Бог бедняжку назад возвернул? Не больно государь похож на рядного (то есть нормального) человека, прямо как ты».

Умная она была, Соломка. Ластик решил, что когда-нибудь обязательно расскажет ей всю правду, но не сейчас. Пусть сначала подрастет, все-таки девчонка еще.

Юркина идея про монастыри ему здорово понравилась:

— Можно этим крестьянам господдержку оказывать, — предложил он. — Ну там, сельхозоборудование, удобрения всякие по льготной цене.

Самодержец кивнул:

— А часть трудового крестьянства наверняка захочет в колхозы объединиться. Надо только идейку подбросить.

Насчет колхозов и всяких там стахановцев у государя и князь-ангела единства мнений не было — нередко доходило до спора и даже взаимных оскорблений. Вот и теперь Ластик приготовился возразить, но тут вмешалась княжна Шаховская.

Сняла с губы прилипшую скорлупку, встала, поклонилась от пояса.

— Прости глупую девку, батюшка, а не трогал бы ты монахов. Мало тебе, что бояре с дворянами на твое величество лаются? Если еще и попы на тебя обозлятся, как бы тебе, солнцегосударь, в галошу не сесть.

Что такое «галоша», она, конечно, не знала, это выражение было из Юркиного лексикона. Наверно, решила, что так для маестата прозвучит убедительней.

Царь Дмитрий и в самом деле призадумался.

Но дискуссию о монастырских землях пришлось отложить.

В дверь, звеня шпорами, вошел начальник караула капитан Маржерет и громко доложил на ломаном русском:

— Мажестé, гонец от госпожа прансесс.

То есть от принцессы — так француз назвал государеву невесту.

— Зови! — нетерпеливо крикнул государь.

И сам кинулся навстречу запыленному шляхтичу, который, переступив порог, преклонил колено и затараторил по-польски.

Ластик разобрал только слова «ясновельможна пани Марина», а больше ничего не понял. Только царь вдруг просиял, сдернул с пальца смарагдовый перстень, кинул гонцу. Тот поцеловал высочайший дар и, пятясь задом, удалился.

Юрка радостно воскликнул:

— Третьего дня наконец выехала из Вязьмы! Сейчас, наверно, уже в Можайске! Наконец-то!

Таким счастливым Ластик его уже давно не видел.

Пан Мнишек, отец невесты, в Москву не торопился. Целых полгода тянул с выездом, клянчил золото, дорогие подарки. Когда же отправился в путь, полз еле-еле, по полмили в день, да еще с длительными остановками. То деньги кончились, то надо новых лошадей, то поломались кареты.

Дмитрий слал ненасытному воеводе всё, что тот требовал. Сам помчался бы навстречу своей Марине, да нельзя. По дипломатическому церемониалу это означало бы признать себя вассалом польского короля. И так бояре шипели — как это православный царь на иноземке, да еще католичке женится?

— Ты мой брат нареченный, первый вельможа царства, не говоря уж про то, что бывший ангел, — объявил Юрка и подмигнул. — Поедешь встречать государеву невесту. Посмотришь, какая она, моя Маринка. Увидишь, с ней у нас дело шустрей пойдет! Она девчонка классная, и соображает, как Петросян.

Государь, позвонив в колокольчик, вызвал боярина-дворецкого и стал отдавать ему распоряжения о подготовке торжественной встречи.

А Соломка дернула Ластика за рукав. Глаза ее светились любопытством. Он думал, она спросит, кто такой Петросян (это был такой чемпион мира по шахматам — давно, еще до Каспарова).

Но княжна шепотом спросила про другое:

— А я — классная?

Классная девчонка

Снова, как год назад, Ластик ехал в южном направлении, но до чего же изменился способ его передвижения!

Ныне он не трясся в собачьем ящике, а покачивался на мягких подушках просторной царской кареты.

Вокруг сверкал золотыми латами почетный эскорт из конных рейтаров с опущенными забралами на шлемах, с многоцветными штандартами в руках, а сзади на рысях поспевали полторы тысячи дворян московских, разодетых в пух и прах.

Грандиозная процессия прогрохотала через Москву-реку по специально выстроенному мосту неслыханной конструкции — он держался не на опорах, а на одних канатах (самоличное изобретение его величества) — и с необычной для церемониального посольства скоростью понеслась по широкому шляху. Зная, с каким нетерпением государь ждет свою невесту, князь Солянский велел гнать во весь опор.

Мчали без остановки и в тот же день перед закатом сошлись с поездом сандомирского воеводы Мнишка — еще более многолюдным, но куда менее роскошным.

Сам-то пан Мнишек ехал на прекрасном аргамаке в сверкающей упряжи (конь из государевых конюшен; сбруя тоже), белоснежная карета его дочери тоже была чудо как хороша (опять-таки дар с государева колымажного двора), но свита выглядела довольно потрепанно, а сзади и вовсе валила оборванная, шумная толпа нищей шляхты, отправившейся в Москву за весельем и богатством.

Обе колонны остановились на лугу в двухстах шагах одна от другой. Туда-сюда засновали гонцы, обуславливая детали церемониала. Ластик сидел в своей карете, как истукан — блюл перед поляками государеву честь. Дело было нелегкое. Посидите-ка ясным майским днем в шубе и меховой шапке. Без кондиционера, без вентилятора, даже дверцу кареты не приоткроешь — неподобно.

Воевода долго ломался, не желал встречаться с принцем Солянским, пока ему не пожалуют парчовой шубы — мол, пообносился в дороге, стыдно царскому тестю в таком виде показаться перед московскими дворянами.

Ладно, послали ему и шубу, и сундук с червонцами. Тогда переговоры пошли быстрей.

Московские слуги ставили посередине луга два шатра: малый серебряный для пана Мнишка и великий золотой для пани Марины.

Солнце совсем уже сползло к горизонту, когда один из рейтаров, охранявших карету, с поклоном открыл дверцу и спустил ступеньку.

Ластик важно ступил на траву, поддерживаемый с двух сторон.

До шатров было рукой подать, но идти пешком великому послу невместно — князь-ангелу подвели смирного коня, накрытого алой попоной.

Рейтары почтительно взяли государева брата под локотки, усадили в седло.

— Эй ты, — щелкнул Ластик одного из них по забралу. — Веди.

Тот низко поклонился, взял коня под уздцы. С другой стороны семенил толмач, сзади шествовала свита из лучших дворян.

Помня, что на него сейчас смотрят тысячи глаз, Ластик повыше задирал подбородок и пялился в пространство — именно так подобало вести себя представителю великого государя.

У входа в серебряный шатер его поджидал Мнишек — невысокий, пузатенький, с холеной бородкой и закрученными усами.

Приложив руку к груди, воевода слегка поклонился и заговорил сладчайшим голосом.

— Сначала пожалуй ко мне, светлейший принц, — перевел толмач. — Я желаю обсудить с тобой кое-какие неожиданно возникшие обстоятельства.

Снова вымогать будет, догадался Ластик и важно обронил, воззрившись на поляка с высоты седла: