Дары и анафемы - Андрей Кураев

В Причастии мы приобщаемся Пасхальной, Воскресшей плоти Христа. Это «иного бытия начало». Частицы нового космоса, того космоса, в котором уже нет отравы смерти, в котором побеждена энтропия и смертный распад, вторгаются в нас, чтобы ослабить давление плоти греха на нашу личностную свободу. Через причастие мы вновь оказываемся в состоянии как бы Эдема: прошлое греха не давит на нашу личностную волю, и мы в состоянии свободы делаем свой выбор, не испытывая чрезмерного греховного давления собственного прошлого, привычки нашей природы, искривлённой грехом.

Путь исцеления состоит в том, что Христос в Себе, в Своей Божественной Личности исцелил воспринятую Им человеческую природу и её, уже исцелённую, подаёт нам в Причастии, чтобы через исцеление самой природы исцелить личность каждого из нас.

Там, где эта новая человеческая природа живёт — там Тело Христа, там Церковь. Именно бытие Церкви как Тела Христова Павел называет тайной, сокрытой от веков и родов, ныне же открытой святым его, тайной — которая есть Христос в вас (Кол. 1, 26-27).

Поэтому и нет спасения от мира падшего космоса вне Церкви Христовой. Там, где нет Причастия — там нет НОВОЙ Реальности Нового Завета. Там нет причастия Вечной Жизни. Там по-прежнему «смерть и время царят на Земле»…

Христиане приглашают: «Придите и вкусите»… А нас называют «нетерпимыми». За то, что мы хотим передать людям великий Дар Христов — нас честят «жестокими». За то, что мы возвещаем НОВЫЙ Завет — нас именуют «отсталыми». За то, что мы призываем продумать и понять Откровение Божие — нас обзывают «бездумными фанатиками».

Мы говорим о возможности спасения во Христе — а нас за это называют «несправедливыми». «Где справедливость? — Справедливость требовала бы, чтобы вся человеческая порода была обречена на гибель, так как она вся, как massa perdutionis, заслуживает её; если же Богу в его неисповедимой милости угодно было добрую часть её, по собственному выбору спасти и удостоить высшего блаженства, то кто осмелится видеть тут нарушение справедливости?»[358]. «Язычников возмущала проповедь об аде для них. „Слыша такие речи, язычники спрашивали: „за что? Чем мы так худы, и чем вы лучше нас?“. Они не могли понять, что христианское учение считает гибнущих не за худших, а прежде всего за несчастных, а христиан — не за лучших, а прежде всего — за помилованных и облагодатствованных“[359].

Спасение в Церкви есть — приидите. А вне Церкви… Ещё в iii веке священномучеником Киприаном Карфагенским сказано: «Кому Церковь не Мать — тому Бог не Отец». И нехристиане с этим были согласны: и в самом деле для тех, кто живёт вне христианства, Бог — не Отец. Он — «Владыка», «Единая Энергия», «Карма», «Нирвана», «Божественный Принцип», «Безликий Брахмо»… И только Христос сказал: Отче, Я открыл имя Твоё человекам (Ин. 17, 5-6). Это, новое, имя Бога — Отец. И соединяемся мы с Ним в Его Сыне — во Христе через Его Тело, которое есть Церковь. В это тело мы входим через Его Вечный Дух, который исходит от Отца, а не от Космоса и почивает в Сыне, а не в «астрале». Христос дал нам не только право обращаться к Богу — «Отец»; Он дал нам Духа, Которого мир не может принять (Ин. 14, 17).

Мир за это очень обиделся на Христа и на христиан. Обиделся ещё при жизни Христа. И даже две тысячи лет спустя после Его казни так и не простил Христу: ясности Его свидетельства о том, что Путь Спасения — один.

За что распяли Христа? — Ну, в частности, за это: Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники, но овцы не послушали их. Я есмь дверь: кто войдёт Мною, тот спасётся (Ин. 10, 8-9)[360].

А вот ещё то слово Христово, которое так не любят сейчас вспоминать: Думаете ли вы, что Я пришёл дать мир на земле? Нет, говорю вам, — но разделение (Лк. 12, 51)[361]. «Истинное Слово, когда пришло, показало, что не все мнения и не все учения хороши, но одни худы, а другие хороши» — спустя сто лет сказал мученик Иустин Философ, до встречи с христианством прошедший искус языческими мистериями и философиями[362]. Иустин философ стал Иустином мучеником. Его казнили — как и его учителя священномученика Поликарпа епископа Смирнского. Казнили за то, что не оказывал почтения к языческим практикам и доктринам.

И до сих пор языческий мир, мир «улучшателей» и «прогрессистов», не разглядевших Нового Завета, требует от нас: Ну, скажите нам, что мы тоже спасёмся. — Да, спасётесь. Если придёте ко Христу, если примете Евангелие целиком, а не кусочками. Если расслышите Его обращение: «Покайтесь… Приимите… Сия есть Кровь Моя, за вас и за многих изливаемая во оставление грехов…».

ГРЕХ БЕЗ ПРОЩЕНИЯ

Одна из самых поражающих строк Евангелия — “Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам. Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сём веке, ни в будущем” (Мф. 12,31-32).

Отчего столь жёсткое предупреждение? Неужели у разных личностей в Троице разные характеры, и Дух более обидчив, чем Сын? Почему столь резкое исключение? Оказывается, тот, знакомый нам по “Братьям Карамазовым”, мерзавец, который бросил крепостную девочку на корм собакам, может быть прощён, а человек, сказавший лишь одно слово, не имеет уже никакой надежды?

С точки зрения нравственной подобное суждение не может быть понято. Означает ли это, что Христос проповедовал безнравственные вещи? Очевидно, что нет. Значит, надо искать иную перспективу, в которой слова Христа обретают свой смысл. Если этой перспективой не может быть моралистика, значит, речь идёт о религии.

Да, потребности и мерки этики и религии не всегда совпадают. Как не всегда совпадают правила хорошего тона и правила поведения спасателя. Нехорошо мужчине класть руку на грудь незнакомой женщине и, не спросив её позволения, касаться своими губами её уст. Но будем ли мы с этих позиций оценивать спасателя, который делает искусственное дыхание потерявшей сознание горе-пловчихе? Будем ли мы звать милицию, чтобы она остановила хулигана?

Вот также и та трудность, к разрешению которой направлена Священная история, — это трудность религиозная, а не нравственная. Главная проблема человечества не в том, что оно склонно забывать нравственные прописи. Самая страшная неудача человечества, как она осознается религиозной мыслью — это то, что мы смертны.

Наверно, все религиозные мыслители согласятся со словами апостола Павла: “Господь — един имеющий бессмертие” (1 Тим. 6,16). Все остальное имеет жизнь лишь по причастию к Богу. Источник бессмертной жизни один. Туда, куда добрызжут капли той струи бытия, что бьёт из этого Источника, там тоже будет жизнь. Но что же будет с теми, кто отворачивает своё лицо от этих капель? Если Бог есть жизнь, а человек отвернёт от Него лицо — куда же будет устремлён его взор? В пустоту. Помните, в «Гамлете»— “Ты повернул глаза зрачками в душу, а там сплошные пятна черноты”?…

Всем нам знакома та боль, что возникает при резком перепаде высоты и, соответственно, давления. Бог создал нас для Себя, для жизни в Вечности. Поэтому Он насытил нас таким богатством жизни, чтобы мы чувствовали себя хорошо, будучи окружёнными Вечной Жизнью. Но мы отпали в пустоту, в разреженные слои бытия. И эта пустота начала отсасывать из нас давление, ставшее избыточным. От этого перепада начались наши боли. Мы начали разрываться изнутри. Другие существа в мире не были созданы для Вечности, и потому мера их боли в нашем мире несравнима с человеческой.

Отсюда та необычность места человека в мире, которая столь настойчиво порождает вопросы, подобные тем, что родились у Тютчева или у Семена Франка:

Откуда, как разлад возник?И отчего же в общем хореДуша не то поёт, что море,И ропщет мыслящий тростник?

«Откуда, этот разлад между человеческой душой и всем миром, в состав которого ведь входит и она сама? Это есть великий факт человеческого бытия. Столь ничтожный и мелкий факт, как неспособность двуногого животного, именуемого человеком, спокойно устроиться на земле, есть — для взора, обращённого внутрь и вглубь — свидетельство нашей принадлежности к совсем иному бытию»[363].

Но люди выпали из Богообщения. Люди не смогли сами вернуть себе Бога. Что ж, тогда Бог вышел на поиски человека.

Бог ищет человека не для наказания. В притче о потерявшейся овце пастырь ищет овечку не для того, чтобы в наказание содрать с неё три шкуры, но чтобы избавить от опасностей. В притче о блудном сыне отец вернувшемуся грешнику устраивает пир, а не головомойку.

Итак, Бог протягивает человеку руку помощи. Точнее — две руки: Сына и Духа[364]. Но предстают эти две руки в поле зрения человека по разному. Сын приходит “в образе раба” (Фил. 2,7). Он приходит под “завесой плоти” (Евр. 10,20). “Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих” (Мф. 20,28).