Возмездие Мары Дайер - Мишель Ходкин

— У меня вопрос, — Стелла нарушила тишину. — Я кое-чего не понимаю. Может, вы мне проясните. Почему не ставили опыты на девочках? Почему, до Клэр, Кэллс усыновляла только мальчиков? То есть, я носитель, Мара носитель, мы проявились, так почему…

— Почему большинство из близнецов мальчики? — перебил Даниэль.

Девушка кивнула.

— В «Новых теориях» что-то говорилось об Y-хромосоме и исцеляющем факторе, — сказал он, поднимаясь за книгой. — Большинство способностей были разных подтипов, которые могли быть связаны с X или Y-хромосомами, но не эта. Она должна быть связана с Y.

Я подумала о детях, над которыми Кэллс ставила эксперименты. Восемь мальчиков, некогда здоровые и ныне мертвые. Она пыталась найти решение проблемы, искоренить аномалию, создать кого-то, кто мог лечить себя и других — и ее тоже.

Она пыталась создать Ноя, но вышел Джуд.

42

Я поделилась своими мыслями с остальными. Они молчали, но знали, что я права. Я знала, что права. В попытке разработать лекарство она только ухудшила болезнь. Будь она жива, то продолжала бы свои попытки.

С наступлением ночи мы обнаружили, что стоило ей узнать, что моя бабушка носитель (неизвестными нам способами), как она начала следить за моей семьей. Все было подстроено и спланировано — переезд Джуда и Клэр в Род-Айленд, поступление в мою школу, чтобы они могли подобраться ближе ко мне — все. Даниэль даже нашел записи об оплате филиалом «Горизонта ООО» дома на 1281 Лив-Оак Корт — улице, где, как я думала, жил Джуд. Кого бы Ной там ни встретил, это не были его родители, но они были лжецами.

— Она не могла сделать это в одиночку, — сказал брат. — Мы знаем, что она записывала интервью для кого-то другого, и идеи с исследованиями были не ее. Кто-то помогал ей, спонсировал, делал возможным все, что ей было нужно.

— Лукуми, — уверенно произнесла я.

— Как нам кажется, — добавил Джейми.

Даниэль по-детски потер глаза.

— Это гораздо больше, чем просто мы. В смысле, вы только вспомните архив! Там миллионы, возможно, миллиарды документов. И то, что Кэллс сказала о прослеживании гена до нашей бабушки? В мире есть другие носители. Как ты, — он посмотрел на меня. — Но одно мне кажется бессмысленным. Если это правда, почему вас до сих пор не раскрыли?

Никто не знал ответ на этот вопрос лучше меня.

— Потому что, если мы скажем правду, нас посчитают сумасшедшими.

— Ладно, хорошо, ты права, Мара. Все ведет к Лукуми. Он единственный, чье имя продолжает всплывать.

— Вообще-то, это ненастоящее имя, — сказала я.

— Э-э, что? — Стелла отвлеклась от чтения.

— Мы с Ноем искали его. Вернулись в Литтл-Гавану, сделали поиск в гугле. «Лукуми» — это еще одно название Сантерии, религии.

Джейми кивнул.

— Естественно! Это же совсем не усложняет нам задачу!

— Кем бы он ни был, — начал Даниэль, — он единственный, кто может доказать вашу невиновность.

Ну, мы не совсем невиновны.

— Он единственный, кто знает о вас.

Из живых, по крайней мере.

— Будь я азартным человеком, то поставил бы все на то, что он знает о Ное.

Я тоже ставила на это.

Мы смотрели интервью, читали документы и работали всю ночь, разбираясь в материале, принесенном с архива. Учет имущества, документы на родительский дом, свидетельство о допуске человека, приставившего моего отца к делу Ласситера, медицинские записи шестидесятых и девяностых годов, фотографии шрамов на внутренней стороне горла Джейми («Какого хрена?!» — воскликнул парень). Но многие кусочки пазла все еще отсутствовали.

Мои мысли были клубком спутанных, потрепанных нитей. Усталость тоже делу не помогала. Я уткнулась головой в руки, глядя на документы перед собой. Слова на странице складывались в непонятном порядке. Я боролась со сном и проиграла.

43

ПРЕЖДЕ

Кембридж, Англия

Прошло столетие с той ночи, как мы с профессором бежали из Лондона, но он все равно продолжал относиться ко мне, как к ребенку.

Сегодня у него было особенно угрюмое настроение. Погода была пасмурной, в кабинете царили холод, влага и беспорядок. Он согревался бутылкой виски — любимой отравой — и яростно писал в одной из своих книг. Поцарапанный деревянный пол был завален рваной бумагой и потрепанными книгами. Я наблюдала за ним в тишине.

Недавно что-то привлекло его внимание, наделяя небывалой сосредоточенностью. Грядущие перемены, как он называл их. Профессор считал, что нашел способ положить им начало, но отказывался делиться мыслями со мной.

Он заботился обо мне во время лихорадок, спровоцированных развитием Дара, пока мое тело менялось, приспосабливаясь к нему. Заставлял есть, когда еда потеряла всякий вкус. Утешал во время ночных кошмаров и поймал меня, остановил, когда я впервые попыталась навредить себе.

Но теперь я не нуждалась в его опеке — уже много лет как. Я избавилась от девочки, сбежавшей из Лондона во мраке ночи, от той, что плакала по своему мужу на одну ночь. Я стала сильной, храброй и прекрасно себя контролировала. Когда хотела.

Но больше мне этого не хотелось.

Я устала притворяться кем-то другим ради безопасности окружающих. Мне нужно быть собой. Профессор знал меня, как никто другой, и именно поэтому я желала быть с ним. Но как бы я ни подводила к этой теме, он всегда от нее отмахивался. От меня. Он даже имя мне свое не назвал.

Звук разбивающегося стекла вывел меня из задумчивости. Мужчина сидел ровно за столом и смотрел в никуда.

Нет, не в никуда. Я проследила за его взглядом на портрет, висевший на противоположной стене. Его нарисовал один из учеников, и хоть профессор отказывался говорить какой, у меня были подозрения — стиль довольно узнаваем. Картина блестела от остатков напитка, из-за чего кожа и волосы профессора казались влажными. Резкий запах виски смешался с ароматом старых книг.

— Что такое? — ласково спросила я.

Он не ответил, и я встала между столом и портретом. Мужчина смотрел прямо сквозь меня, словно я была невидима.

Но сегодня он меня увидит. Он меня почувствует.

Я обошла стол и подобралась к креслу.

— Как вас зовут? — уже грубо поинтересовалась я. — Скажите.

Он слабо улыбнулся. Я задавала один и тот же вопрос на протяжении многих лет. Каждый раз он давал мне новый ответ.

Но сегодня он потянулся за куском бумаги — вырванным кусочком карты. Мое сердцебиение участилось. Он написал что-то на неизвестном мне языке и показал.

Я провела пальцами по словам.