Три жизни Жюля Верна - Кирилл Андреев

Лессепс всегда восхищался автором «Необыкновенных путешествий». Теперь, когда он сам был на вершине славы, он возбудил перед правительством ходатайство о награждении писателя орденом Почетного легиона – высшей наградой Франции.

Принять орден от императора Наполеона или отказаться от него? Такая дилемма встала перед Жюлем Верном в середине лета, когда ходатайство Лессепса прошло все инстанции. Писатель колебался, но стремительное развитие исторических событий само собой разрешило вопрос за него.

Империя доживала свои последние дни. Гнев народа, как бушующее пламя, охватывал Париж и всю Францию. Любой внешний толчок мог опрокинуть картонную постройку, которую бездарный император возводил двадцать лет.

Даже французская крупная буржуазия была чрезвычайно раздражена внутренней и внешней политикой Наполеона – беспрерывными разорительными войнами, недостаточной защитой французской промышленности от иностранной конкуренции. «Нет такой ошибки, которой правительство не совершило бы!» – воскликнул в законодательном корпусе Тьер, один из лидеров буржуазной оппозиции. Вождь радикальных демократов Гамбетта назвал Наполеона и его советников кликой «людей без таланта, без чести, запятнанными долгами и преступлениями». Стачечное движение рабочих принимало грозный характер.

То тут, то там пламя вырывалось наружу, радикальная газета «фонарь», даже название которой напоминало куплет революционной песни «Ca ира» – «аристократов на фонарь!», открыто призывала к мятежу. С конца 1869 года начала выходить новая газета «Марсельеза». В ней сотрудничали не только радикалы, но и социалисты разных направлений, а также члены Интернационала. Деятельное участие в газете принимал Паскаль Груссе.

Взрыв произошел в начале 1870 года. Принц Пьер Бонапарт, двоюродный брат императора, прислал в редакцию «Марсельезы» грубое и оскорбительное письмо. Груссе, защищая честь газеты, послал принцу вызов на дуэль. Но когда два его секунданта явились в особняк принца в Отейле, то их встретили выстрелами. Молодой журналист Виктор Нуар, друг Груссе, пришедший без всякого оружия, был предательски убит.

Трудно рассказать о том возмущении, которое охватило весь французский народ. На другой день «Марсельеза» вышла в свет со статьей, похожей на прокламацию и набранной огромными буквами. Главный редактор газеты Анри Рошфор начинал ее словами: «Я имел слабость поверить, что Бонапарт может быть чем-нибудь иным, кроме убийцы…» А кончалась – «французский народ, неужели ты находишь, что всего этого еще мало?!.»

Похороны Виктора Нуара превратились в революционную демонстрацию. Двести тысяч республиканцев вышли на улицу. Многие были вооружены – каждый чем мог, начиная от револьверов и кончая стальными циркулями, которые студенты прятали под одеждой. Паскаль Груссе шел во главе колонны, рядом с Рошфором. В задних рядах шла Луиза Мишель, переодетая в мужское платье, скрывавшая под плащом кинжал…

Император Наполеон, защищая честь другого Бонапарта, выставил против этой яростной, но неорганизованной толпы целую армию, в сто тысяч человек кавалерии и пехоты, мобилизованных в соседних гарнизонах. Только присутствие духа республиканских вожаков предотвратило кровавое побоище.

И человек с косыми глазами, чья зловещая тень падала на всю Францию, решил победами над другими народами вернуть славу опозоренным французским знаменам. Он не видел или не хотел видеть, что крылья орла стали тяжелыми, как свинец. И он, не колеблясь, подписал указ об объявлении войны Пруссии, не подозревая, что подписывает смертный приговор империи.

Уже несколько лет Франция и Пруссия деятельно готовились к войне. Для Наполеона и его своры это была война за гегемонию Франции над всей Европой. Для Германии война была продолжением буржуазно-прогрессивной политики освобождения и объединения Германии. Это была война за Великую Германию.

…Прусские войска, вооруженные до зубов, ворвались во Францию, грабя и убивая на своем пути мирное население, французская армия в 250 тысяч человек, плохо вооруженная, руководимая неспособными генералами, с бездарным императором во главе, должна была остановить прусскую военную машину, насчитывающую 600 тысяч солдат.

– Благодаря вашим трудам, государь, Франция готова, – сказал военный министр. Но на другой день после объявления войны наполеоновские генералы стали слать отчаянные телеграммы.

«Запасов никаких, – гласила телеграмма из Меца. – В ящиках денег нет, в корпусах тоже, требую звонкой монеты! Недостаток во всем во всех отношениях…»

«Приехал в Бельфор, не нашел своей бригады, – сообщал другой генерал, – не нашел командира дивизии. Что мне делать? Не знаю, где мои полки…»

«У четвертого корпуса до сих пор нет ни амбулаторных погребцов, ни повозок для штабов и отдельных частей, – писал комендант Тионвиля. – Все в полном расстройстве…»

«Снаряды для орудий не подходят», – вторил ему комендант Мезьера.

В соответствии с обычным порядком, принятым в империи, в первые дни все поражения именовались победами. Однако очень скоро вся Франция узнала правду…

Назначив императрицу регентшей, Наполеон отправился в действующую армию. Он был болен, бессилен и, несмотря на свои 62 года, одержим старческой немощью, у него не было веры в победу, так как он лучше других знал превосходство сил противника. Он сам свято верил, что начал войну лишь по настоянию императрицы Евгении, мечтавшей о всемирной славе (а может быть, и о всемирном господстве) для своего четырнадцатилетнего сына принца Аулу, которого она уже заранее именовала Наполеоном Четвертым, Великим…

На пост министра-президента императрица-регентша назначила графа Паликао. Официально считалось, что во время «китайской экспедиции i860 года», как именовалась грабительская война Англии и Франции, генерал Кузен-Монтобан выказал «отличные организаторские способности». На мосту Паликао руководимые им войска «победили» толпу китайцев, одетых в средневековые костюмы, вооруженных деревянными мечами и несущих на шестах пугала… Графский титул генерал получил, однако, не за эту победу, а в награду за жемчужное ожерелье, поднесенное императрице, ожерелье, которое он «достал» в сожженном им императорском дворце в Пекине.

В эти страшные дни далекими и смешными показались Жюлю Верну его наивные мечтания о счастье всего человечества, о машинах – верных слугах человека, облегчающих его труд, о науке, бесконечно движущейся вперед, о братстве великих народов. Кончалась страшная эпоха безумия и позора Франции – годы империи. Но что ждало французский народ в будущем?

Все вокруг было иным, и писателю казалось, что он сам стал другим человеком. Поэтому он почти не обратил внимания на то, что был опубликован декрет о награждении его орденом. Наполеона уже не было в Париже, и декрет был подписан императрицей-регентшей. Это было последнее награждение империи.