Распутин - Эдвард Радзинский

Царь мог только подивиться настойчивости Распутина в деле, в котором мужик так мало смыслил – объяснить это можно было только «наитием свыше»... Барк был назначен министром финансов.

Так в первый раз с подачи Распутина происходит назначение уже не на церковную должность, но на государственную. Причем произошло не просто назначение нового министра – произошла революция, суть которой Распутин не понял. Он знал лишь, что теперь деньгами распоряжается «наш»... На самом деле рухнула политика, которую проводил Столыпин, а за ним Коковцов. Финансами полуфеодальной страны начинают заправлять банки через своего ставленника.

Филиппов, сам будучи банкиром, знавшим эту кухню изнутри, пояснил в «Том Деле»: «Барк... дал обязательства банкам... Начинается широкое субсидирование из государственных средств частных банков, якобы для поддержки промышленных предприятий... в то время как средства употреблялись заправилами банков на скупку биржевых ценностей и для игры на понижение, что будет особенно опасно в первый период войны...»

Но вернуть Россию к замороженному состоянию, к безгласному покою времен Александра III, у Горемыкина не было ни сил, ни способностей. Однако он был в самых «послушливых» отношениях с Аликс, принимал «Божьего человека» и внимательно читал бесконечные записки, которые Распутин присылал с просителями: «Дорогой божий старче выслушай их помоги ежели возможно извиняюсь грегорий».

Филиппов рассказывает в «Том Деле», как пьяный Распутин звонил Горемыкину прямо на квартиру с очередным «прошением». И российский премьер «извинялся за невозможность принять Распутина, говорил, что жена его опасно больна, а Распутин заплетающимся языком его успокоил: „Старуха скоро выздоровеет“...

И ведь выздоровела!

Отношения Зинаиды Юсуповой с Царской Семьей становились все напряженнее – между ними был Распутин.

В ноябре 1913 года она писала сыну об обеде в Ливадийском дворце: «Меня посадили за царским столом, а во время танцев позвали сидеть рядом с хозяйкой, которая меня поздравила и много говорила о вас обоих (о Феликсе и Ирине. – Э. Р.). Несмотря на показную любезность, разговор был сухой, и видно было, насколько я ей немила. Он (царь. – Э. Р.) отделался улыбками, рукопожатьем, но ни слова не сказал. Толстая (Вырубова. – Э. Р.} на правах пятой дочери, так себя и держит. Черные сестры (черногорские принцессы. – Э.Р.) ходят, как зачумленные, никто из царедворцев к ним не подходит, видя, что хозяева их вполне игнорируют...»

Царь любил играть в теннис. Осталась даже кинопленка – весточка из исчезнувшей Атлантиды – Николай на корте. 11 ноября он сделал запись в дневнике об игре с будущим мужем свой племянницы. И добавил фразу: «Он лучший игрок в России, есть чему поучиться у него». (Должны же быть у этого явно невоенного красавчика хоть какие-то достоинства!)

22 декабря великая княгиня Ксения оставила в дневнике обычную запись матери о помолвке дочери: «Дай Бог им счастье в любови... Не верится, что это Ирина выходит замуж!»

Свадьба состоялась на «вражеской территории» для Аликс – у вдовствующей императрицы. Венчались в церкви Аничкова дворца. 9 февраля 1914 года царь записал в дневнике: «Аликс и я с детьми поехали в город в Аничков на свадьбу Ирины и Феликса Юсупова. Все прошло очень хорошо. Народу было множество».

Два автомобиля в сопровождении конвоя привезли из Царского Села новых родственников Феликса – Ники, Аликс и девочек.

Ирина приехала во дворец раньше жениха. Миниатюрная красавица была в платье из белого атласа, расшитого серебром, с длинным шлейфом. Диадема из горного хрусталя с бриллиантами поддерживала кружевную вуаль. Опасная деталь – диадема эта принадлежала когда-то Марии Антуанетте...

Появился и жених, облаченный в черный редингот с шитыми золотом воротником и отворотами. И тут же... застрял в старом, работавшем с перебоями лифте. Так что вся Семья, включая императора, предприняла отчаянные попытки, чтобы освободить засевшего между этажами жениха. Пока добрый Ники и девочки помогали, Аликс молча наблюдала.

В этом беспомощно застрявшем дворцовом лифте было что-то жуткое – как и в диадеме французской королевы...

Во время свадьбы Зинаида и царица не разговаривали. Юсупова была «не наша»...

Аликс уже разделила всех окончательно – на «наших» и «не наших». «Наши» – те, кто любят Распутина. «Не наши» – весь круг Елизаветы Федоровны, московская аристократия, большая Романовская семья, петербургский высший свет, думцы, великий князь Николай Николаевич и окружавшая его военная

аристократия, бывшие союзники мужика – правые монархисты... «Не наши» – это почти все. И против всех – она, Подруга и Ники. Три отважных мушкетера.

До начала Первой мировой войны оставалось несколько месяцев. И ровно три года – до падения империи.

Родители освободили Феликсу левую часть бельэтажа во дворце на Мойке. «Я сделал туда отдельный ход и произвел необходимые изменения. Справа находились парадные комнаты – бальный зал с колонами из желтого мрамора, в глубине которого аркады открывали зимний сад, гостиная с обоями сапфирового цвета, с картинами и гобеленами... Все в стиле Луи 16-го».

Все в стиле короля, которому отрубит голову революция...

«Направо от вестибюля я устроил себе временное жилище на случай, когда буду приезжать один в Петербург. Одна из дверей открывалась на потайную лестницу, ведущую в подвал... Я хотел устроить в этой части подвала салон в стиле Ренессанс. Работы едва закончились, когда разразилась революция, и мы никогда не пользовались жильем, которому отдали столько стараний...» – вспоминал Феликс Юсупов.

Он лукавил. «Жильем» он воспользовался. В подвале он успеет устроить «салон в стиле Ренессанс», где и убьет Распутина.

Глава 6

ЧАЕПИТИЕ С РАСПУТИНЫМ

В начале 1914 года на квартире мужика из Покровского сложился один из влиятельнейших салонов в Петербурге. Разные люди, описывая то, что там происходило, абсолютно расходятся. И это неудивительно, ибо надо было быть посвященным, чтобы увидеть все в истинном свете. «Салон» Распутина, как и все в его жизни, хранил тайну... 

5 августа 1917 года в Чрезвычайной комиссии допросили знаменитого исследователя сект Александра Степановича Пругавина. 66-летний ученый показал: «Всю жизнь изучая религиозные, в особенности мистические движения в русском народе, я естественно... интересовался и личностью Распутина».

Зимой 1914 года к Пругавину пришла красивая молодая женщина. Отрекомендовавшись начинающей писательницей, печатающейся под псевдонимом «Жуковская», сказала, что зовут ее Верой, что она «интересуется религиозными и мистическими движениями» и хочет проникнуть к Распутину. В своих воспоминаниях Жуковская рассказывает, как Пругавин «с огорчением посмотрел... и стал просить отказаться от намерения познакомиться с Распутиным, так как последствия этого знакомства могут стать для меня губительными... Я повторила, что решила это твердо, и даже попросила его узнать мне адрес и телефон Распутина».

Жуковская – дитя времени «накануне Апокалипсиса», как и князь Юсупов, как и многие тогдашние молодые люди. «В Париже, в своих исканиях религиозных откровений она доходила до сатанизма и участия в черных мессах», – показал Пругавин. И сама Жуковская писала, что «посещала тайные собрания хлыстов».

Мужик волновал ее. Жутковатая слава Распутина давно не давала ей покоя...

«Я сделал все, чтобы предостеречь вас, теперь я умываю руки», – сказал ей тогда Пругавин и на другой день сообщил адрес и телефон Распутина.

«Распутин жил на Английском проспекте, 3, телефон был 64646, – вспоминала Жуковская. – Я... не стала мешкать и тут же позвонила... Я случайно попала в редкую минуту, когда телефон Распутина был свободен... Я услыхала сиповатый говорок: „Ну, кто там? Ну, слушаю...“ Спрашиваю чуть дрогнувшим голосом: „Отец Григорий? Говорит молодая дама. Я очень много о вас слышала. Я нездешняя, и мне очень хочется вас увидать...“

Менее чем через час она уже входила в подъезд «огромного серого дома... В вестибюле... стояли рядом чучела волка и медведя... на фоне декадентского окна, на котором засыхал куст розового вереска... Лифт остановился на самом верху... На звонок мне отворила невысокая полная женщина в белом платочке (Лаптинская. – Э. Р.). Ее широко расставленные серые глаза глянули неприветливо: „Вам назначено? Ну, входите...“ Дверь из передней приоткрылась и, шмыгая туфлями, поспешно, как-то боком выскочил Распутин... Коренастый, с необычайно широкими плечами, он был одет в лиловую шелковую рубашку с малиновым поясом, английские полосатые брюки и клетчатые туфли с отворотами... Темная морщинистая кожа... Волосы, небрежно разделяющиеся на пробор посередине, и довольно длинная... борода были почти одного темно-русого цвета... Подойдя совсем вплотную, он взял мою руку и наклонился ко мне. Я увидала широкий, попорченный оспой нос... а потом мне в глаза заглянули его – небольшие, светлые, глубоко скрытые в морщинах. На правом был небольшой желтый узелок... Из них струилась какая-то неприятная, дикая власть. Взгляд был пристальный, мигали его глаза очень редко, и этот неподвижный магнетический взгляд смущал... „Проведи в мою особую“, – вполголоса сказал Распутин, указав на меня....