Последнее представление - Властимир Невзоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вода осталась ещё? – Гней заглянул через плечо. – Я пешком шёл два дня, – он устало вздохнул, – сил никаких. Горячка ещё твоя. Хорошо хоть мы на… твоя ведь лошадь? Как назвал?
Фауст молча покосился на её морду: серая, чёлка потемнее, редкие светлые пятна на шкуре. Никаких мыслей.
– Может, Розочка? – предложил Гней. – Будут с Ромашкой букетом.
На мгновение глаза кобылки отлили изумрудом. Тот вздрогнул.
– Никаких роз. Не знаю… – одно за другое, он снова вспомнил пастилу, и кривую фрахейскую лошадь, и подвальные чайные. Сдалось ему имя сейчас придумывать… – Мята?..
Лошадка повела ухом.
– Отозвалась! – восхищённо ответил Гней. – Значит, Мята. Если запрячь вместе, то получится настой успокаивающий.
Фауст криво улыбнулся. Его друг настолько старательно делал вид, что всё хорошо, что это выглядело ещё хуже.
– Я не знаю, что у тебя произошло, – тише добавил мастер, словно прочитав его мысли. – Могу только надеяться, что ты обо всём расскажешь, когда мы все встретимся. Но мне настолько надоели имперские речи, что я хочу сейчас говорить хоть о чём-то.
– Я понимаю, – прошептал Фауст. – Понимаю, но сам не могу. Говори. Я всё равно уже не отличаю явь ото сна.
Кобылка свернула по дороге под холм, на склоне которого росли какие-то тщедушные осинки. Голова немного прояснилась, когда солнечные лучи наконец спрятались в древесных ветвях. Глупые видения наконец его оставили – ни поленья, ни серый дым, ни гусли больше не всплывали перед глазами. Он допил оставшуюся воду и хотел было уже протянуть бурдючок Гнею, но взглянул вбок, к рощице на холме, и заметил тяжёлое шевеление в кустах.
– У меня, верно, снова бред из-за горячки, – пробормотал он. В ветках показалась любопытная меховая морда.
Гней достал свой свёрток, сунул туда бурдюк и принялся бесшумно копаться внутри.
– Да нет… – прошептал он, – я тоже вижу. Пойдёт, как думаешь?.. – он достал небольшую древесную свечу. – Испугается ведь?
Медведь в кустах издал низкий рык и вышел наружу, неловко перебирая ногами. Кобылка, словно не заметил опасности, спокойно брела дальше по дороге.
– Эй, эй, – Фауст похлопал её по шее. – Иди-ка поскорей, пока тебя не заметили. – Сзади послышалось сдавленное хихиканье. – Ты чего? – прохрипел мастер, обернувшись.
– Неплохо вышло, – наконец отозвался Гней, не снижая голоса, и сунул свечу обратно в мешок. – Были б пешком, поверили бы. Ты где видал лошадей, которые зверей не боятся? – он расплылся в улыбке.
– Она приучена, – Фауст не понимал, – она с казарм…
Медведь встал на задние лапы и укоризненно наклонил морду. Из-за поворота за холм показалась белая лошадка с зелёной веточкой в зубах, и послышался смех возничего.
– Видали б вы себя! – хохотал Марк, вытирая слёзы. – Ну совсем дураки, а? Какие медведи в этих степях? Сжарятся же, бедняги.
Феликс снял звериную голову и тряхнул рассыпавшимися волосами.
– Мы вас давно заприметили, – сообщила Корнелия, развязывая ленты на костюме, – ещё с холма, как ехали. Не сразу поняли, да как услышали, не осталось больше сомнений. Вы чего уезжаете? Новолуние ведь завтра! Или мы неверно рассчитали, и там уже всё прошло? – она погрустнела.
Гней спрыгнул с Мяты и подал руку Фаусту. По его лицу ручьём полились слёзы. Доковыляв наконец до девушки, он упал на колени и намертво вцепился в неё объятиями.
– Как же я по тебе скучал, – шептал Фауст куда-то в растрёпанные волосы, – как же скучал… – сил в ослабевших руках почти не было, и он жадно хватался пальцами за ткань на её плечах, чтоб хоть как-то удержаться рядом.
– Эй, – возмутилась Корнелия, отодвинув его от себя, – ты чего?.. – но тут же осеклась, увидев мокрые щёки и остекленевший взгляд. Вздрогнув, она прижала его к своей груди. – Тихо, тихо… – пробормотала она, поглаживая его пальцами по мокрым, слипшимся волосам. – Всё хорошо, успокойся. Мы с тобой. Я с тобой, – она осторожно поцеловала его в лоб. – Ты хочешь домой?
Фауст кивнул, вцепившись в неё покрепче.
– Всё хорошо, – тихо повторила Корнелия, прижав его к себе. – Мы поедем домой. Ложись, – она подняла беспомощный взгляд на Гнея. – Что произошло? – прошептала она. Тот покачал головой.
Заехав в рощицу на холме, они распрягли Ромашку и отправили лошадей отдыхать. Фаусту постелили медвежью шкуру на телеге и накрыли сверху всеми покрывалами, которые нашлись. Ребята переговаривались чуть поодаль, еле слышно. Марк хотел было отдать ему какую-то ватрушку, которая оказалась у него с собой, но Гней заявил, что болезному сейчас можно только супы и чай. Он его всё же осмотрел, велел снять штаны и не лежать ногами на меху, промыл ожоги прохладной водой и отправился на холм искать травы, сбивающие жар и успокаивающие кашель. Корнелия подходила к нему несколько раз, гладила по волосам, шептала что-то и вытирала платком мокрый лоб. Как в воспоминаниях о сестрёнке… с ней рядом Фаусту становилось намного легче; один раз, держа её за руку, он даже смог наконец уснуть, а не провалиться в горячечный бред. Гней принёс какие-то листья, заварил настой и подал его больному, наказав выпить всё до последней капли. На вкус напиток был мерзким, горьковато-мятным, горло сводило судорогой, но обеспокоенный вид Корнелии, сидящей рядом, заставил его всё же проглотить лекарство.
Они поехали сразу после. На развилке возник спор, по какой дороге ехать; Фауст только махнул рукой в сторону незнакомого ему тракта. Не стоит им проезжать там же, где он успел показаться. Они останавливались ещё несколько раз, меняли лошадей, чтоб они успевали отдохнуть, а Гней продолжал на каждой остановке варить свои странные горькие чаи. Марк на одном из привалов у медленной речушки умудрился поймать карпа, которого тотчас пустили на пустую уху со щавелем. Весь суп заставили выпить Фауста, остальные мастера тоскливо жевали свои припасы. Стояли они ровно столько, сколько требовалось; как только дела завершались, они сразу ехали дальше. Фауст почти не говорил, только просил, чтоб поторапливались, насколько можно. Корнелия садилась рядом с ним, и он засыпал то на её коленях, то схватив дрожащими пальцами тонкую девичью руку.
