Побег из «Школы искусств» - Даниэль Клугер

– Потому что в данном случае вы собираетесь интервьюировать меня. А не наоборот. А я не хочу этого, – ответил Виктор.

– Хорошо, – сказал Галлер. – Понимаю вас. И готов ответить на ваши вопросы. Пожалуйста, задавайте.

– Вы давно и хорошо знаете господина Смирнова, – сказал Черноусов. – Вице-президента компании «Юг-Финансы-2000». Разве не так?

– Знаю, ну и что?

– Разве вы не знаете, что он – с помощниками, разумеется – убил и Левина с женой, и их мать? И разве вы не были заинтересованы в их смерти?

– Вы с ума сошли, – сказал Галлер, не повышая голоса. – Вы хотите сказать, что я заставил господина Смирнова совершить убийство?

– Убийства, – поправил Виктор. – Нет, конечно. Но, насколько я могу понять, вы попросили его… скажем так… чтобы некая информация не оказалась достоянием посторонних. Разумеется, вы не говорили об убийствах. Думаю, вас вообще не интересовали технические детали. Для вас главным было сохранение тайны, – он сделал паузу и добавил: – Тайны «Школы искусств». И ваша роль в очень давнем деле.

Он впервые посмотрел на Черноусова с настоящим интересом. Правда, слабым. Интерес этот, впрочем, быстро пропал. Лицо его вновь стало напоминать маску.

– Знаете, – сказал Черноусов, – я решил написать книгу. Когда вернусь домой – брошу к чертовой матери работу в газете, займусь литературой. И первый мой роман будет написан в авантюрном жанре. Хотите послушать, о чем? – и не дожидаясь ответа Галлера, начал: – О том, как в 1922 году в Советскую Россию приехал никому в ту пору неизвестный молодой американский бизнесмен. Не будем пока называть его имя. Так вот, он оказался чуть ли не первым представителем деловых кругов Запада, пошедшим на экономическое сотрудничество с большевиками. Заложившим, так сказать, первый камень в фундамент будущего грандиозного здания социалистической экономики… – Черноусов встал со своего места и принялся расхаживать перед сидевшим в кресле стариком. В глазах американца он заметил странную усмешку. «Похоже, ему нравится мое нахальство». – Продолжать? – спросил он. (Галлер кивнул). – Но вот загадка: что именно представляла собой деятельность предприимчивого американца в первые годы Советской власти – об этом говорилось как-то путано и невнятно. Дескать, что-то такое он сделал… какую-то фабрику построил… какие-то товары завез… в общем, неважно. Так что же спасло экономику нарождавшегося социализма от смерти не родившись? Какие невероятно ценные и нужные революции товары поставил молодой и мало кому известный тогда американский бизнесмен в Советскую Россию? – он остановился напротив Галлера. – Вы, случайно, не знаете?

– Это всем известно, – невозмутимо ответил Галлер. – Я построил фабрику канцелярских товаров.

– Действительно, как же построить экономику без карандашей? – сказал Черноусов. – Никак ее не построить. Самый что ни на есть необходимый товар. Так сказать, предмет первой необходимости. Ведь, чтобы сделать карандаш – тут и лесобумажная промышленность нужна, и добывающая… Опять же, занятость, рабочие места. Вперед, ребята, завалим мир дешевыми карандашами производства Галлер-РСФСР! Капитализм найдет под ними свою гибель. Коммунизм есть Советская власть плюс карандашизация всей страны…

– Не надо клоунады, – мягко сказал Галлер. – Я делал свой бизнес, ваши правители – свой. Все были довольны. У меня на родине многие посмеивались: ах как ловко этот молодой человек обвел вокруг пальца недотеп-большевиков! За какие-то карандаши получил от них невероятные ценности. Но большевики вовсе не были недотепами. Они знали, чего хотели.

– Стоп, – сказал Черноусов. – А нельзя ли уточнить: какие именно ценности Реймонд Галлер получил от советского правительства?

– Художественные ценности, – ответил Галлер. – Картины великих живописцев эпохи Возрождения. Античные скульптуры. Древние рукописи. Ювелирные изделия. То, что хранилось в запасниках Эрмитажа и других русских музеев.

– А ведь вы подставили своих партнеров, – сказал Черноусов после паузы. – Вы подарили Нью-Йоркскому музею тициановскую «Венеру с зеркалом», до того принадлежавшую Эрмитажу и приводившую в восхищение великого русского художника Сурикова… А ведь условия сделки должны были храниться в тайне, не могли же большевики перед всем миром признаться, что за карандаши отдали бесценные шедевры мировой живописи! Советское правительство именно тогда обвинили в кощунственной и позорной распродаже национальных ценностей. Обвинения исходили, главным образом, из кругов эмигрантских. Что и естественно, поскольку другим кругам судьба полотен Эрмитажа была мало интересна. Некоторые обвинители возмущались самим фактом распродажи, некоторые тем, что продавали по дешевке.

Галлер равнодушно смотрел на Виктора. Черноусов подошел ближе, наклонился к старику и сказал:

– У так называемых «фармазонов» существует практика: чтобы всучить «лоху» – наивному простаку – подделку, необходимо, для начала, дать ему ценность настоящую. Например, хотите продать поддельные алмазы – не пожалейте двух-трех настоящих. Пусть проверит, пусть убедится. А потом… Ну, дальше – ловкость рук. Хотите продать коллекцию подделок под картины великих художников? Не жадничайте, продайте (по дешевке) хотя бы один подлинный шедевр. Тициановская «Венера» была, разумеется, подлинником. И выставлена на широкое обозрение, в одном из крупнейших музеев мира. Так что ее подлинность могла быть подтверждена экспертными оценками крупнейших, всеми уважаемых специалистов с мировым именем. Было и еще несколько аналогичных работ. Что же до остального… Тоже, в своем роде, шедевры. Созданные в недрах ОГПУ-НКВД талантливыми безымянными художниками. И проданные западным коллекционерам, – он выпрямился. Спросил: – Скажите, когда впервые вы услышали это название – «Школа искусств»? И от кого?

Американец задумчиво смотрел поверх головы собеседника. Виктор ждали. Прошло много времени, прежде чем Галлер заговорил.

– В 1929 году, – сказал он равнодушным голосом. – От тогдашнего министра внутренних дел…

– Наркома, – поправил Черноусов.

– Что?

– Наркома внутренних дел.

– Да, конечно. Наркома внутренних дел Генриха Ягоды, – он отвечал механически. Глаза были полуприкрыты морщинистыми веками. – Он сделал мне весьма любопытное предложение.

– И в чем же оно заключалось?

Галлер усмехнулся.

– Я смотрю, вы неплохо осведомлены, – сказал он. – Что ж, слушайте. Собственно, почему бы и нет? Почему бы мне и не рассказать? Насколько я понимаю, вам удалось раскопать почти все – хотя, честно говоря, не знаю, каким образом. Боюсь только, что вы можете неверно оценивать мои мотивы.

– А вы объясните, – предложил Виктор. – А уж я постараюсь оценить правильно.

– Хорошо. Слушайте… – он помолчал немного. – Речь шла о продаже некоторой части произведений искусств, хранившихся в советских музеях, коллекционерам в США. Мне было предложено выступить в качестве посредника. Вкратце – вот и все.

– Но был еще один нюанс, – напомнил Черноусов. – Самый главный. «Школа искусств».

– Верно, – сказал Галлер. Он не испытывал никакого смущения. А может быть, просто хорошо держался. – Я принял предложение большевиков. Это была грандиозная идея! – щеки его порозовели, он даже помолодел.

– Грандиозная афера, – поправил Виктор.

– Какая разница! Мне доставляло удовольствие дурачить всех этих самодовольных снобов. Они строили из себя знатоков и ценителей искусства, говорили правильные слова – а сами только что не потирали руки от жадности и от глупости большевиков, как им казалось. Ох, как я их тогда ненавидел…

– Интересно, за что? – спросил корреспондент.

– За что? – он криво улыбнулся. – За их отношение ко мне. И к таким, как я. Кем был я в глазах всех этих снобов? Выскочкой с Бронкса, нескладным еврейским юношей, который не умел одеваться, говорил с чудовищным идишским акцентом, едва мог читать и писать. О, мы прекрасно понимали друг друга – с вашими тогдашними властями. Их чувства были похожи на мои. Поймите, это была не просто афера, это была виртуозная игра. И – конечно, вы правы: скандал, связанный с продажей большевиками национальных культурных ценностей, как раз работал в нашу пользу. Более того: мы действительно спровоцировали его. Кривцов – один из кураторов от НКВД – предложил мне подарить подлинный шедевр известному музею. Причем я должен был случайно обмолвиться, что картина куплена мной в Москве, практически за бесценок. Мне было предложено самому выбрать. Я выбрал картину Тициана «Венера с зеркалом».

– Что ж, – сказал Черноусов. – Игра… Да, пожалуй, игра. Жаль только, что фишками в этой игре были десятки людей, отнюдь не испытывавших наслаждения. Собственно, они даже не знали, в какой «игре» им приходится участвовать.

Галлер мгновенно помрачнел.

– Я ничего не знал об этих людях, – сказал он.