Волшебный кинжал - Маргарет Уэйс

— Подготовленным к чему? К войне?

У Кловис от ярости дрожал голос.

— Нет, регент, — ответил Дагнарус, перестав улыбаться. — Я пришел сюда заявить о своих законных правах на трон Виннингэльской империи.

— Я требую тишины, — словно труба, загремела регент.

По каменному полу застучали тупые концы копий стражи. Неожиданно все стихло, но совсем не по воле регента. В зал вошел юный король. Трудно сказать, было ли его появление случайным совпадением, или изворотливый ум врикиля точно рассчитал время. Короля сопровождали камердинер и гвардейцы дворцовой охраны. Едва взглянув на застывших в поклонах людей, юный король сразу же устремил глаза на Дагнаруса. Ригисвальд внимательно следил — не подадут ли они друг другу какой-нибудь знак. Нет. Детские глаза светились вполне детским любопытством. Дагнарус взирал на мальчишку с покровительственным благодушием взрослого.

Кловис тут же взглядом указала королю на трон, видимо, напомнив его величеству насчет их разговора о правилах поведения. Потом она повернулась к Инквизитору. Тот поднялся на подиум. Лицо его было встревоженным. Он стал что-то говорить регенту. Ригисвальд мог бы с помощью заклинания подслушать и этот разговор, но не хотел понапрасну растрачивать силы. Он и так представлял себе, о чем они говорят. Инквизитор почуял опасность и, вероятно, предостерегал Кловис. Скорее всего, он убеждал ее приостановить этот спектакль и удалиться для разговора наедине. Может, даже сообщил ей о новых «слухах».

— Вы же явно не хотите выслушивать его объяснений о правах на трон. Тем более — при всех.

Так Ригисвальд представлял себе слова Инквизитора.

К ним подошел Тасгалл, добавивший свою долю опасений.

Регент недоверчиво посмотрела на него. По губам Ригисвальд понял произнесенное ею слово: «Вздор!» Инквизитор стал приводить свои доводы. Тасгалл, несомненно, целиком был на его стороне, ибо то и дело кивал. Разъяренной Кловис пришлось отступить. Теперь ей нужно было исхитриться и увести из зала Дагнаруса, не вызвав противодействия баронов. Чуть раньше этот маневр, возможно, и удался бы ей. Но не сейчас.

Они забыли про короля.

Хирав Второй подался вперед и громко сказал:

— Я слышал, господин, что ты имеешь законные права на трон. Хочу услышать, чем ты это докажешь.

Регент попыталась угомонить юного короля.

— Ваше величество, вам совершенно не о чем тревожиться…

— Я желаю выслушать его, — выразительно посмотрев на регента, заявил король. — Говори, господин. Мы тебя слушаем.

— С удовольствием, ваше величество, — с подобающей серьезностью ответил Дагнарус. — Я — принц Дагнарус, младший сын Тамароса, покойного короля Виннингэля. Поскольку мой старший брат Хельмос умер, я остаюсь единственным живым наследником Тамароса, а следовательно — единственным законным претендентом на королевский трон.

Дагнарус конечно же знал, какая суматоха поднимется в зале после этих слов. Регент велела страже увести его величество в безопасное место. То был удобный повод удалить малолетнего короля из зала. На самом деле королю ровным счетом ничего не грозило. Гневные слова, вылетавшие из охрипших глоток, не были направлены против Хирава Второго. Надо признать, что и Кловис кричала ничуть не меньше остальных. Кто-то из присутствующих требовал обезглавить самозванца, иные жаждали видеть голову регента насаженной на пику. Одни требовали позволить Дагнарусу объяснить его более чем странное заявление, другие говорили, что его надо немедленно утопить в Арвене. Король упрямо не желал покидать зал, а регент на виду у взбудораженных и сердитых баронов не могла приказать, чтобы его увели силой.

Страже ничего не оставалось, как окружить трон и замереть с мечами в руках. Вид у маленького Хирава был серьезный и несколько подавленный, но только не испуганный. Король не сводил глаз с Дагнаруса, что было вполне естественным. Дагнарус тоже взглянул на него, желая убедиться, что мальчишка в безопасности, затем спокойно повернулся в сторону собравшихся и встал поудобнее, приготовившись говорить. Он едва заметно улыбался.

Шум и суета в зале позволили Ригисвальду получше разглядеть Владыку Пустоты. Старик усердно пытался увидеть хоть какие-то внешние признаки, некое телесное свидетельство того, что этот человек продлевает свою жизнь посредством вредоносной магии. Магия Пустоты никогда и ничего не давала просто так, но всегда требовала ощутимой платы.

Лицо Дагнаруса было свежим и гладким, руки в шрамах и мозолях не отличались от рук любого воина. Такие мозоли натирал каждый, кто привык держать меч. Свои шрамы Дагнарус получил в сражениях; они ничем не напоминали язвы и прыщи. Тело Дагнаруса было крепким и мускулистым, держался он прямо. Обаятельный мужчина, которому никак не дашь двухсотлетнего возраста.

Ригисвальд сидел сбоку от Дагнаруса, что мешало старику рассмотреть его глаза, хотя магу очень этого хотелось. Неожиданно Дагнарус сам повернулся к Ригисвальду.

— Почтенный господин, вы согласились бы написать мой портрет? — с дразнящей улыбкой спросил Дагнарус, намеренно возвысив голос, чтобы перекрыть шум.

— Я согласился бы добавить ваш портрет вон на ту фреску, — ответил Ригисвальд.

Кивком головы он указал на фреску, изображавшую Хельмоса после Трансфигурации. Тот стоял рядом со своим отцом, королем Тамаросом, облаченный в сияющие доспехи Владыки. Они оба светились от счастья и ликовали. Здесь художник отошел от исторической правды. Летописи повествовали, что никакого ликования не было. Хельмос стал Владыкой Скорбей. Хельмос был первым и единственным, кого боги наградили таким званием. Дагнарус (тогда десятилетний мальчишка) на фреске почему-то отсутствовал. Это было вторым нарушением исторической правды.

Дагнарус повернулся к фреске и долго глядел на отца и старшего брата, опьяненных радостью и гордостью. Это был их звездный час. Младшему брату, не желавшему вдохновляться примером Хельмоса и идти по отцовским стопам, там не было и не могло быть места.

Когда Ригисвальд наконец-то увидел его глаза, в них не было ожидаемой бездонности Пустоты. Боль, так и не утихшая за эти двести лет… Честолюбивые замыслы, вот уже двести лет не дававшие ему покоя… Глаза, глядевшие сейчас на Ригисвальда, были вполне человеческими. Как ни парадоксально, но старик предпочел бы увидеть в них мертвую холодность Пустоты, а не затаенную тоску и страдание.

— Так вы верите мне, почтенный господин? — с наигранной веселостью спросил Дагнарус.

— Верю, — сказал Ригисвальд. — На свою же голову, — вырвалось у него.

Дагнарус не обиделся. Кажется, ему даже понравилось беседовать с чудаковатым стариком, но к этому времени в зале удалось восстановить тишину. Дагнарус сразу же забыл о Ригисвальде и приготовился слушать, что скажет пышущая негодованием Кловис.