МЖ. Роман-жизнь от первого лица - Алексей Колышевский

Интересно, я когда-нибудь научусь хладнокровно совершать преступления? Или вот так, до самого конца, который обязательно когда-нибудь наступит, а хотелось бы, чтобы не скоро, мои конечности будут холодеть, на лбу появляться холодная испарина, а мочевой пузырь пугать протечкой? Что такое, в самом деле? Трусишка Марк, который никак не превратится в отморозка. Причем страшно перед тем, как что-то должно произойти. Страшно представить себе, что ты это должен сделать. Но вот гаснут большие люстры, зрители стихают, осветитель добавляет свет, и на сцену, в полном, если так можно выразиться, антураже, выхожу я. Весь свет концентрируется на мне. Я – одно яркое пятно посреди обитаемой темноты. Руки сложены на груди, крест-накрест, как после причастия. Голова опущена вниз. Вот она поднимается. Крупный план. Глаза. В них стоят слезы. Губы. Они шевелятся. Никто не может расслышать то, что я говорю. Потому, что никто не видит, как я протянул руку к двери маленького флигеля, в парке алюминиевого цветка. Никто не видит, как дверь открывает заспанный человек в сине-белой униформе. Никто не видит, как я нажимаю кнопку на маленьком цилиндре, из него вылетает иголка, и мы молча смотрим друг на друга. Одна секунда, две, две с половиной секунды. Падай, родной, ты должен упасть. Ты должен упасть, для того чтобы жить. Не заставляй меня делать то, чего я не хочу делать. Мне не нужна твоя жизнь, зато она нужна тебе. Падай! Вот так. Хорошо. Я поддержу тебя, аккуратно уложу твое обмякшее тело на пол. Заботливо подложу под голову толстую книгу с твоего стола, чтобы у тебя не запал язык и воздух продолжал поступать в твои легкие. Только живи и дай возможность умереть другому. Дышишь? Пульс слабый, но он есть и не собирается пропадать. У тебя все будет хорошо. Очень надеюсь, что ты не сообщишь полиции о внешнем виде вырубившего тебя крепыша в капюшоне, надвинутом на глаза, и с жидкой бородкой. Тогда, по этим приметам, схватят какого-нибудь другого, невиновного человека. Воистину одиноким преступление не бывает. За ним, словно хвост кометы, тянутся другие мерзости в виде отягчающих обстоятельств, но пускай у тебя все будет славно и то, что случилось с тобой ранним октябрьским утром, станет самой большой твоей неприятностью в жизни. Может быть, тогда в этой стране перестанут вооружать охранников или, по крайней мере, научат их не открывать дверь черт знает кому, уповая на пистолет, убранный в застегнутую кобуру. Кобуру я оставляю тебе, а вот пистолет и запасную обойму я забираю себе. Больше ты их никогда не увидишь. Ну, вот и все, я закончил играть свою прелюдию к спектаклю. Как? Никто ничего не видел? Все смотрели в глаза, наполненные слезами, а в это время в темноте происходило все самое важное? А зачем уделять такое пристальное внимание чужим слезам? Лучше смотреть по сторонам и не расслабляться. Сильные эмоции – это лучший отвлекающий маневр. Пока вы с неприличным любопытством рассуждали о причине, которая могла бы побудить такого хорошего актера, как я, заплакать, я подготовил все для будущих актов моей драмы. Сейчас сцена осветится, на ней появится перекресток Avenida Felgueroa Alcorta и Salguero. Возле него огромное здание торгового центра Carrefour и автомобильная стоянка. Со стороны Coronado выезжает черный, как безлунная ночь, седьмой «BMW» с непроницаемой тонировкой. Двумя минутами ранее в кармане моих спортивных брюк раздается телефонная трель:

– Милый, он уехал: большой черный «BMW». Я приступаю. Я очень боюсь. Постарайся, пожалуйста, сделать все так, чтобы нас никто не стал бы искать.

– Начинай и позвони мне, как только закончишь. У меня все готово. А вот и он. Все, я пошел.

Струков оказался человечком среднего роста, примерно метр семьдесят, не больше. На голове ежик светлых волос, делающий его похожим на какого-то старого цыпленка. Я стоял метрах в тридцати от того места, где остановилась его машина. Шофер быстро вышел, обошел «BMW», открыл правую заднюю дверь, и тот, ради которого я пролетел пятнадцать тысяч километров, предстал передо мной вылезающим из автомобиля. Спортивной фигура у Струкова не была, но лишнего веса в нем особенно не чувствовалось, передвигался он быстро, походка была уверенной. Он взял поданную шофером спортивную сумку и направился к входу в Carrefour. Спустя несколько секунд я пошел следом за ним. Миновав стеклянные раздвижные двери, я увидел, как он поднимается на эскалаторе на второй этаж. Круг постепенно замыкался. Я не стал сразу подниматься вслед за ним, а зашел в супермаркет, купил две большие пластиковые бутылки Coca-Cola, расплатился в кассе, уже после этого поднялся на эскалаторе и зашел в туалет. Заперся в кабинке, осмотрел пистолет, дослал патрон в ствол, поставил на предохранитель. Отвинтил крышки обеих бутылок, сделал из одной пару глотков, а все остальное вылил в унитаз. Ножом срезал их узкие горлышки до отверстия, подходящего по диаметру стволу «Browning». Таким образом я обзавелся двумя одноразовыми, примитивными глушителями. Убрал модернизированные бутылки в рюкзак, туда же кинул крышки и срезанные горлышки, спустил воду, подождал несколько секунд и вышел из туалета. Прошел на парковку, миновав ее, подошел к входу в фитнес-центр. Вошел в вестибюль, где за длинной стойкой сидели двое симпатичных девчонок-администраторш. Отдал одной из них мою карточку на бесплатный вход, расписался за мистера Клименко и попал в тренажерный зал.

Несколько человек-посетителей были рассредоточены по разным местам и заняты каждый своим делом: кто-то жал лежа штангу, кто-то рвал бицепсы гантелями, кто-то приседал. Струков бегал по дорожке. На шее у него было накинуто полотенце. Темп бега был невысокий, но пот обильно заливал его лоб, и он смахивал его этим самым полотенцем. Я сделал вид, что растерянно осматриваю незнакомое место, немного помедлил и направился к соседней беговой дорожке. Встал на нее и вновь притворился, что не понимаю принципа ее запуска.

Струков не смотрел в мою сторону, я понял, что настало время действовать:

– Черт ее знает, как работает это хреновина! – словно бы в сердцах промолвил я по-русски.

На Струкова родная речь подействовала именно так, как я и предполагал: он повернулся в мою сторону, улыбнулся и произнес:

– Вы из России?

– Да, из Москвы. Взял вот в отеле карточку на бесплатное занятие здесь, а теперь не могу понять, как тут и что работает.

– Это несложно. Нажмите вот эту кнопку, теперь введите ваш вес, количество минут и уровень сложности. Ну вот, в добрый путь, как у нас говорят.

– Спасибо огромное. Вы, я вижу, здесь частый посетитель, держитесь уверенно, как завсегдатай.

– Да, я почти каждый день сюда хожу, уже полгода.

– О, так вы здесь живете? Наверное, работаете в посольстве?

– Нет, с чего вы взяли? То есть я действительно живу здесь, но работаю не в посольстве. Я даже не знаю, где оно находится и, по правде сказать, знать не хочу. Я гражданин Аргентины.

– Понятно. А я банкир и приехал сюда в этакую разведывательную командировку, но пока что у меня все складывается как-то неудачно, а вернее сказать, вообще никак не складывается. Вокруг одно местное жулье.

Мы некоторое время помолчали. Оба сосредоточенно двигали ногами вперед-назад по резиновой ленте. Я кожей спины чувствовал, что Струкова разбирало любопытство. Но, что самое важное, он не боялся! Его, кажется, нисколько не удивило присутствие соотечественника рядом с ним в спортивном зале и мои объяснения, впрочем, довольно правдоподобные. Признаться, я был даже немного обескуражен таким откровенно простоватым поведением этой хитрой лисы. Как можно быть настолько уверенным в собственной неприкосновенности, если увел у серьезного человека не менее серьезную сумму? Здесь или действительно неоправданная надежда на суперкрышу, или что-то, чего я пока что не в силах понять. Продолжать мне было как-то «не в тему». Рыбка ходит совсем рядом с крючком, но все еще не проглотила приманку.

Украдкой поглядывая на Струкова, я заметил, как задергалась жилка у него под правым глазом. Что это с ним? Размышляет о причине моего странного появления или ищет возможность продолжить разговор? Среди великих книг, послуживших мне опорой в жизни, была книга моего великого соотечественника К.Г. Станиславского. Умение выдерживать паузу, полученное после ее прочтения, всегда выручало. Не подвел этот замечательный старик со своей наукой, взрастившей армию актеров, шпионов, аферистов всех мастей, всех, в ком, вопреки Нерону, не умерло актерское дарование и кто поставил его себе на службу. Не случайно этот труд переведен на все языки мира и все разведшколы включили его в свой курс обучения. Иногда мне кажется, что Станиславский – это языческий Бог, который, подобно Персею, принес людям подлинное искусство игры. Я выдерживал паузу, на лице моем было выражение интригующей отрешенности, и я вспоминал Джулию Ламберт из «Театра» Сомерсета Моэма. Лишь одной долгой паузой во время спектакля она погубила карьеру какой-то старлетки-выскочки, раз и навсегда показав, кто примадонна, а кто просто примазавшаяся профурсетка.