Ночь - царство кота - Александр Тарнорудер

Катерину усадили в кресло, привязали ремнем, не по бедрам, как в обычном самолете, а через плечо. Соседями оказались неприятные типы, молчаливо сидевшие держа ладони на коленях, и глядевшие исподлобья. Когда взлетный рев постепенно затих, соседи подали признаки жизни. Они отстегнулись, достали планшеты, и уставились на Катерину с двух сторон. Типы один за другим принялись задавать дурацкие вопросы, и ей стало страшно неудобно, не было никакой возможности для нормального разговора. Если она пыталась разговаривать с одним, другой непременно оказывался на уровне ее затылка, и тут же задавал очередной вопрос. Попытка ответа вызывала очередной вопрос первого собеседника, и поворот на сто восемьдесят градусов, что оставляло второго сверлить ее затылок. Вопросы были из той же серии, как при посадке в самолет: где живете, сколько времени в Израиле, где семья, кто семья, кто остался в России?

Терпения Катерине хватило минуты на полторы, после чего она завопила, что в чемодане у нее бомба, и что она взорвет их всех к такой-то матери, если ее сейчас же не оставят в покое. Вопросы продолжались, несмотря на упорное ее молчание, ее спрашивали: почему она не взяла сына, почему она поменяла вылет с тридцатого на двадцать третье, почему она отказалась лететь сегодня, двадцать третьего, почему она явилась в посольство и кричала про бомбу в самолете. Здесь Катерина вставила вопрос: «А что, была бомба?» На вопрос не ответили, но мельком переглянулись.

На противоположной стороне салона сидел Ронен и имел бледный вид, в полном смысле этого слова. Офицеру посольства тоже приходилось не сладко, судя по красному цвету его лица. Катерина показательно молчала.

— Знаете, госпожа Фридман, лучше бы вам было остаться в России.

— Это почему?

— Потому что в Израиле, если вы не будете отвечать на вопросы, вас арестуют.

— За что?

— Ну не арестуют, а задержат в административном порядке на несколько дней, или недель, как получится.

— Ну, хорошо, я буду отвечать на все вопросы, только с одним условием.

— Какое?

— Вы сядете с одной стороны, я не собираюсь мотать головой вправо-влево.

Один из собеседников пересел, и они оба оказались слева.

— Вы работаете в банке?

— Да.

— Ваш муж работает на Хайфском нефтезаводе?

— Да.

— Сколько вы получаете?

— Не ваше дело.

— Не грубите, еще как наше дело!

— Нет, не ваше!

— Сколько получает ваш муж?

— Тоже не ваше дело.

— Вы помогаете родственникам в Москве?

— Не ваше дело.

— Вы довольны вашей жизнью в Израиле?

— Да.

— Какие праздники вы празднуете?

— Новый Год, Восьмое Марта, Первое Мая… День Парижской Коммуны…

— Это не праздники.

— Рождество, Сильвестр, Ханука, Рамадан, Идельфитер… Четвертого Июля… Пасха… День Благодарения…

— Почему вы отказались лететь?

— Не хотела лететь с арабами в одном самолете.

— У вас были причины?

— А что, это преступление?

— И, все-таки, что послужило причиной?

— Мои дурацкие предрассудки.

— Катер-рина! Давайте откровенно.

— Я откровенно заявляю, что мои предрассудки лететь с арабами в одном самолете подвигнули меня поменять билет.

— У вас есть долги?

— Кроме ссуды за квартиру, нет.

— Много?

— Не помню.

— Приблизительно.

— Тысяч сто — сто двадцать, а что?

— Это не много. — Когда дело зашло о квартире, у шабакника проскочила человеческая нотка. — Откуда вы знаете Татьяну Черноус?

— Училась с этой блядью в одной группе.

— Почему блядью?

— Проститутка палестинская, она уехать хотела, так до того как выезд евреев прикрыли, подлизывалась, в подруги лезла, а потом к арабам переметнулась, с кем только не спала.

— Вы знаете Аднана Марзука и Зияда Шукри?

— У меня вообще нет знакомых арабов, даже среди клиентов.

— А Набиля Абуда знаете?

— Слышала это имя от Татьяны.

— Что вы о нем слышали?

— Татьяна говорила, что он ее, якобы разыскал, и предложил лечиться в Израиле. Устроил вызов, гарантии, все такое.

— Она говорила про гарантии?

— Нет, — Катерина кивнула на сидящего напротив офицера посольства, — он говорил.

— Вы его знаете?

— Да, пришлось познакомиться.

— Где? Как это было?

— Я встретила Татьяну семнадцатого числа, а потом мне показалось, что за мной следят арабы, и я пришла в посольство.

— Кто назначил встречу, вы или Татьяна?

— Никто. Это произошло случайно, на бульваре.

— Так таки случайно?

— Ну да, я шла, а Танька меня окликнула.

— Кто это Танька?

— А? Танька — это Татьяна, сленг.

— О-кей, так зачем вы пошли в посольство?

— Мне показалось, что за мной следят Танькины арабы.

— Кто, Марзук и Шукри?

— Да откуда мне знать, кто? Просто все эти типы были одеты одинаково, джинсы, кроссовки, ковбойки.

— Так за вами следили или вам показалось?

— Да откуда я знаю! Стала бы я брать такси от дома до Ордынки, если бы не показалось.

— Опознать сможете?

— А черт его знает.

— Узнаете? — у нее в руках оказалось несколько фотографий.

— Нет, эти морды я не видела.

— Так вы договорились с Татьяной лететь вместе?

— Вы что, с ума сошли?!! Из-за того и сыр-бор, что я не хотела с ней в самолет садиться!

— А почему?

— Не знаю, почему. Думала — в самолете бомба!

— А как вы узнали про бомбу?

— А что, там действительно была бомба?

Шабакник помедлил, на мгновение на его лице промелькнула досада.

— Я не могу вам этого сказать.

— Ну, знаете что! — взвилась Катерина, — если вы считаете меня за идиотку, то разговор окончен! Вы меня спрашиваете про бомбы, и я понятия не имею, в чем дело, а потом не желаете сказать, о чем только что спросили! Или вы прекращаете вашу дурацкую игру, и мы нормально разговариваем, или не разговариваем вообще! До того момента, как мне в присутствии моего адвоката официально не разъяснят, в чем меня обвиняют.

Как же неудобно сидеть. Катерина потянулась всем телом. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Сердце часто забилось, в носу засвербело, и из-под прикрытых век покатились слезы. Значит, все-таки, бомба, а она в последний момент решилась сделать шаг назад. Она закрыла руками лицо, потом потянула из сумочки салфетку. Откуда, подумала она, кто подсунул ей в последний момент этот счастливый билет? Так вот почему такой напряг, и прислали в Москву военный самолет. Катерина высморкалась. А сама она, выходит, главный свидетель, главное действующее лицо. Значит, наваждение, пришедшее в голову, заставившее выбросить сотню баксов на обмен билета, а потом выскочить из автобуса в последний момент, спасло ей жизнь? Значит, она оказалась права, а все эти гнусные напыщенные козлы, с заявлениями о любви к палестинцам, сидят в полной жопе, и поделом, так им и надо!

О Господи…

Как дальше-то…

Катерина открыла глаза — офицеры испарились. Видимо они обсуждали результаты допросов, сбившись в кучу в дальнем конце салона.

— Есть здесь туалет, или всем придется отвернуться? — Катерина схватила за рукав проходившего парня в голубой рубашке.

— Есть, есть, — засмеялся он. — Пойдем.

Он довел ее до самой пилотской кабины и услужливо открыл дверь. Заведение ничем не отличалось от обычного самолетного. Только так и можно уединиться, Катерина улыбнулась сама себе. В дверь застучали, но потом пилот прояснил положение, и стук прекратился. Теперь особисты накинулись на парня, пришедшего ей на помощь. Тот длинно и по-восточному витиевато их послал. Съели, гады, с удовлетворением отметила Катерина. Картина ясная: каким-то непостижимым шестым, седьмым, восьмым чувством она уловила намерения палестинцев. Шестое чувство не подвело, хотя какое там шестое чувство — нормальная человеческая логика, изощренно отметаемая политкорректностью. И из-за этой подлой политкорректности, не позволяющей заподозрить совершенно нелогичное поведение, только потому, что это может показаться неприличным, погибла куча народа. А вот по отношению к ней эта самая корректность почему-то совсем не нужна, ей можно задавать идиотские расистские вопросы, и никого это не волнует.

Катерину распирало от негодования — нет, как вам это нравится, сначала, когда она попыталась предупредить об опасности ее смешали с дерьмом, а теперь ей предъявляют непонятно что. Похоже, что летчик на нее запал. Он так странно посмотрел на нее и так резко послал подальше этого особиста, что есть надежда. Можно попробовать воспользоваться, если, конечно, последует продолжение. До чего же тесные эти самолетные кабинки, повернуться негде. Она толкнула задвижку, и оказалась лицом к лицу с давешним летчиком. Он с видом заговорщика приложил палец к губам, и протолкнул Катерину прямехонько в кабину пилотов.