Новый мир. № 9, 2003 - Журнал «Новый мир»

Придя к власти, большевики использовали сектантство прежде всего в борьбе с Православной Церковью. По замечанию того же Агурского, «гонения на церковь, начавшиеся после Октября, нельзя списывать на одних лишь большевиков, которые были их инициаторами. В них проявлялась также долго удерживаемая ненависть сектантской России к Православию»[6].

Секты, практиковавшие общинную жизнь, в начале 20-х годов были включены в план «социализации села». При Наркомземе была создана даже специальная комиссия для устройства сельхозкоммун и образцовых колхозов из числа сектантов — «Оргкомсект». Религиозные радикалы демонстрируют большевикам-атеистам свое полное одобрение. Так, члены молоканской коммуны «Новая жизнь» пишут в Центральный Совет секты в марте 1925 года: «Коммуна просит, чтобы Советскую власть поддерживали всеми силами и средствами… Ибо власть Советов поставлена и утверждена самим Богом. Партию большевиков-коммунистов считать благословенной Богом, члены их верные служители Божии; это верно, аминь! Мировая революция быстро приближается и исчисляется не годами, а месяцами, Бог ускоряет Свое дело»[7].

Мировая революция не состоялась, и большевики, упрочив свой режим, с конца 20-х годов стали освобождаться от попутчиков. Открытые массовые репрессии против сектантов начались в эпоху коллективизации, когда уничтожалась одна сектантская коммуна за другой. «Умеренные» сектанты: баптисты, евангелисты («пашковцы»), адвентисты, вероучение которых не включало радикальных социальных идей, рисовались Агитпропом как скопище «буржуазных», «антисоветских», «антисоциалистических» элементов. Новая власть прошлась по сектантам таким катком, что к знаменательному историческому моменту «гласности и перестройки» о них практически забыли.

Изо всех дореволюционных сект только баптистам удалось частично выжить и даже легализовать свое существование в 1944 году в качестве религиозной организации «Союз евангельских христиан-баптистов СССР». Под свое крыло баптисты приняли поредевший (впрочем, и до сталинских репрессий сравнительно малочисленный) отряд пятидесятников при условии, что последние откажутся от практики «говорения на языках» (глоссолалии)[8].

Узаконенное существование сопровождалось жестким прессингом власти, и баптисты оказались в своеобразной резервации, о них много писали «научные атеисты», сами баптисты вынуждены были молчать, «миссия» (распространение своего учения), что вменяется в обязанность каждому члену баптистской общины, каралась по действующему закону о религиозных объединениях от 1929 года.

Сектанты изначально составляли замкнутую референтную группу, стоящую в оппозиции к исторической России, к ее культурной традиции. Историко-культурная беспочвенность русского сектантства облегчала использование его в политических интересах. И большевики здесь не исключение. Гитлер в годы войны, по свидетельству его собеседника Г. Пикера, рассчитывал воспользоваться сектантством для расчленения и дезинтеграции России: «В любом случае следует избегать создания единых церквей на более или менее обширных русских землях. В наших же интересах, чтобы в каждой деревне была своя собственная секта со своими представлениями о боге. Даже если таким образом жители отдельных деревень станут, подобно неграм или индейцам, приверженцами магических культов, мы это можем только приветствовать, поскольку тем самым разъединяющие тенденции в русском пространстве еще более усилятся»[9]. Такое вот неожиданное предвосхищение стратегии «религиозного плюрализма».

Распад СССР и смена политической системы в одночасье изменили не только привычные для большинства социальные устои, но и основательно перепахали ниву «научного атеизма».

Обнаружилось, что, несмотря на все старания идеологической машины, нива эта не принесла запланированного урожая. Убежденные материалисты составляли отнюдь не «подавляющее большинство» советского общества. Стоило «руководящей и направляющей силе» (ст. 6 Конституции СССР) сдать свои позиции, как атеизм вышел из моды, а табуированное слово «духовность» вернулось в наш лексикон — с исключительно положительной коннотацией, но с весьма размытым значением. Массовое стремление к неопределенной «духовности» за пять-шесть лет радикально изменяет ситуацию на постсоветском пространстве. В истории русского сектантства наступает «новая эра».

Старорусские секты, точнее, те осколки, что уцелели в подполье за годы советской власти, возродиться уже не смогли. За 12 лет действия нового закона «О свободе совести» не объявились ни молокане, ни духоборы (до революции значительные по численности). Место сибирских хлыстов стараниями западных миссионеров заняли «харизматики». Старые «локальные секты» сегодня являют собой замкнутые маргинальные группы в пределах своей исторической «малой родины». Например, «федоровцы» и «субботники» в трех селах Воронежской области. Короче, старые русские ереси оказались неконкурентоспособными и невостребованными в постсоветском обществе — не тот менталитет, не те финансовые и организационные возможности.

Возродились и значительно приумножили свои ряды лишь секты, принадлежащие к международным организациям с зарубежными центрами управления: баптисты, адвентисты седьмого дня, пятидесятники. Но изменилось наполнение понятия «секта». Если в дореволюционной литературе слово «секта» употреблялось в том значении, в котором оно вошло в обиход на Западе с XIII века[10], то в сегодняшней России секты (известные, малоизвестные и ранее неизвестные) пополняются и формируются преимущественно за счет бывших «условных атеистов», что возвращает слову секта его изначальную этимологию: сектой в античном мире назывались последователи нетрадиционных (не вписывающихся в культурную парадигму) философских учений.

Выбор — на любой вкус. По численности лидируют секты (де-юре — «религиозные организации»), которые можно было бы объединить под маркой «made in USA», — заокеанский экспорт «духовности». В 1992 году на территории СНГ высадился первый десант американских миссионеров, за первой волной «евангелизаторов» последовали представители тех религиозных организаций, которые на их исторической родине — США — именуются «культами» (что соответствует по смыслу нашему понятию секты). Самый большой успех выпал на долю «свидетелей Иеговы», второе место делят между собой адвентисты седьмого дня и «харизматики» (неопятидесятники). Бостонское движение, возникшее в США в 70-е годы, «Церковь Христа», работает исключительно в молодежной среде, но, очевидно по этой причине, оно достигло меньшего, чем вышеназванные культы. В наших либеральных СМИ иногда утверждается, что членами различных сект стали 2 миллиона молодых людей. Кто вбросил эту цифру, неизвестно, но она высосана из пальца. При всех стараниях «западных культов» их улов в молодежной среде невелик. Молодое поколение — от шестнадцати до двадцати — воспитано телеэкраном, у него сформировались свои представления о «свободном мире» и «правах человека», в духовном плане ценностную ориентацию значительной части нашей сегодняшней молодежи можно было бы выразить одной фразой: «Не в правде Бог, а в силе» — прискорбный перифраз слов св. князя Александра Невского. Это для наших предков правда Божия была одна на всех, а в «плюралистическом обществе» правда у каждого своя, зато сила — понятие универсальное. Поэтому подростки и молодые люди устремились в восточные единоборства, припудренные дзэн-буддизмом, в оккультные сообщества — от «Нового акрополя» для «высоколобых» до сатанинских культов для «узколобых».

Западные культы притягивают по преимуществу «тех, кому за тридцать» (в меньшей степени тех, кто еще не достиг тридцати). Стало быть, приверженцы западных сект вошли в постсоветскую историю не в детском возрасте.

Ситуация с нашествием западных, преимущественно американских, миссионеров и небезуспешная, надо признать, их деятельность в постсоветской России имеет ряд черт, сходных с историей рационалистических религиозных движений на Юге России во второй половине XIX века: с историей южнорусской штунды и баптизма. Тогда немецкие миссионеры не имели успеха у своих бывших соотечественников — «русских немцев».

Из немецких колоний (Екатеринославской, Таврической, Павлодарской, Киевской губерний) проповедников нетрадиционной веры выдворяли незамедлительно, духовный урожай они собирали на ниве крестьянства окрестных селений.

Церковные авторы, исследовавшие эту волну сектантства, единодушно утверждали, что «штундо-баптизм» был средством германизации русского населения.

Маловероятно, что германские власти планировали «идеологическую диверсию». В те времена такими приемами еще не пользовались, не было понятия об «информационных войнах» или «духовной агрессии». Но то, что на первых порах распространения баптизма руководителями общин, проповедниками и учителями были немцы, исторический факт. И то, что обращенные в новую веру с большим пиететом относились к «немецкому образу жизни», к самой Германии, тоже факт[11].