Навуходоносор II, царь Вавилонский - Даниель Арно

Будучи к нему благосклонен, Навуходоносор в то же время пристально за ним надзирал. От его имени этим занимались правители во всех стольных городах; в частности, они могли, если считали необходимым, вмешиваться в деятельность храмовых «собраний». Царь наблюдал даже за распределением провианта среди храмовых рабов. Дело было отнюдь не в том, что его волновала их участь; он не интересовался тем, в каком они, собственно, находились положении. Царь, адресуясь к их начальству, требовал от него лучше управлять работниками. Может быть, он тем самым замышлял политику, которую персы 100 лет спустя стали проводить открыто: поддерживать рабов против жрецов, ослабляя власть последних изнутри, однако не доводя до явного конфликта? Навуходоносор мог иметь такую мысль, но нигде ее не выразил.

На публике царь всегда соблюдал позицию строгой справедливости. С одной стороны, он следил за тем, чтобы храмы исполняли свои обязанности. С другой стороны, он рассматривал их судебные тяжбы. Царское решение от января 593 года, к примеру, показывает, как энергично он следил за тем, чтобы не ущемлялись их права на земельную собственность. Некий землевладелец захватил землю, отданную в дар Набу из Барсиппы, а затем завещал ее сыну по имени Баба-аха-иддин. Тот, приняв наследство, тем самым совершил преступление: «Решился он на преступное дело. Тогда Навуходоносор, царь Вавилона, царь разумный, пастырь пространных народов, озирающий все страны, подобно солнцу, основатель права и справедливости, гроза дурных и злых, посмотрел на дурные дела Баба-аха-иддина <…>; он уличил его в преступлении, которое тот совершил среди добрых людей; он посмотрел на него сурово и гневно; он приговорил его к смерти, и тому перерезали горло». Половина поля была возвращена законному божественному собственнику, после чего храм по всем правилам продал это имущество. Вторая же половина возвращена не была, и составитель текста (написанного, надо сказать, очень невнятно) странным образом забыл указать причину.

Меры, проводимые Навуходоносором в пользу храмов, были необычного рода, ведь благодаря им царь соприкасался разом и со священным, и с обычным миром. А для его подданных граница между хозяйственной деятельностью и богослужением была вполне отчетливо. Здания, которые он восстанавливал из развалин, давали приют богам; одушевленные статуи покровителей города находились под защитой стен, которые он богато украшал. Из всего, что царь делал в вавилонской провинции, он не упоминал почти ни о чем, кроме богоугодных дел, ведь они имели две стороны — культовую и политическую. Так государь максимально приближался к святилищам, не становясь при этом жрецом и ни на минуту не покидая светского состояния.

Вавилонский царь переносил свою славу на великие постройки. Его покровительство поддерживало храмы, обеспечивало им господствующее положение в жизни царства. Навуходоносор ясно видел здесь выгоду для себя и для государства, однако создавалась вероятность того, что в будущем каждый из храмов мог стать единственным центром, хозяином стольного города, над которым доминировал, и поглотить всю его жизнь: сначала — религиозную, потом — светскую, наконец — сам город и его окрестности. Царская власть рисковала оказаться слабой по отношению к возвысившимся благодаря ей храмам, которые могли перестать считаться с ней. Стоило ей хотя бы частично утратить силу, как борьба за влияние завершилась бы в пользу храмов, а централизованное светское государство потеряло бы мощь. Повсеместное сплочение городских жителей вокруг главных святилищ на деле имело два разнонаправленных последствия: обеспечивало во всех городах реальную консолидацию общества, но в то же время грозило раздробить «страну Шумера и Аккада» на автономные княжества; местный эгоизм мог привести к тому, что они стали бы безразличны друг другу, а то и враждебны. Словом, центростремительная сила в каждом городе оборачивалась центробежной для всей Месопотамии. Боялся ли Навуходоносор подобной ситуации? Видел ли он хотя бы ее возможность? Его престиж был так высок, что при его жизни эта опасность была совершенно невероятной. Но, судя по его отношению к Вавилону, он вначале смутно предвидел, а потом смиренно признавал ее.

СВЯЩЕННЫЙ ГОРОД ВАВИЛОН

Вавилоняне не знали такого понятия, как «столица государства». Навуходоносор ясно говорит об этом: «Прежде, с давних дней до царства Набопаласара, царя Вавилона, отца, родившего меня, многие цари, царившие прежде меня, богами на царство призванные, строили дворцы в городах по выбору своему, в своих местах возлюбленных, строили их, жили в них, собирали там добро свое, копили там сокровища свои. Только в день новогоднего праздника, когда выходит <на процессию> царь богов Мардук, входили они в Вавилон».

Итак, на деле вавилонские государи со всем двором жили в том городе, который был удобнее всего для их насущных планов: на востоке, если опасность грозила оттуда, или на севере, если вавилонянам угрожали враждебные намерения ассирийцев. Победив Ассирию, Набопаласар не вдруг выбрал Вавилон, чтобы управлять оттуда долиной Тигра и Евфрата и всей империей. При этом он уже тогда был самым большим городом в Вавилонии и всех подчиненных ей государствах.

Но решение царя было вызвано еще двумя причинами. В VIII и VII веках ассирийцы сделали Вавилон средоточием своей власти: оттуда они могли надзирать за страной — от северной границы до южных болот. С их точки зрения, географическое положение города было идеальным: он находился как раз на полпути от столицы их метрополии, Ниневии, до Персидского залива. Притом он находился достаточно далеко от их врагов — эламитов Сузианы и полукочевых племен юго-запада. Поэтому ассирийцы возвысили город; именно они создали представление о Вавилоне как столице «страны Шумера и Аккада». Так что Набопаласар уже не мог поселиться в другом месте.

Им двигал и еще один довольно сильный мотив: огромный престиж, которым Вавилон и его храм Мардука пользовались с конца II тысячелетия. Тогда началась политика возвышения этого бога; она, в свою очередь, способствовала славе города, где он был хозяином. Вавилон был старейшим, а значит, важнейшим из стольных городов. С тех пор стала классической идея города, созданного прежде сотворения мира.

Одна из космологии, датируемая концом II тысячелетия, говорит об этом энергично и безыскусно. Это небольшое стихотворение включено в одно из заклинаний, так что для вавилонян оно имело и утилитарное назначение. Но ценность его для нас состоит в том, что здесь неприкрыто излагается мотив, до тех пор мало разработанный: