Десант в настоящее - Владимир Яценко

Отто споткнулся и, чтобы удержать равновесие, был вынужден пробежать несколько шагов.

Он остановился и повернулся к Калиме.

— Как ты сказала?

— У них даже разная продолжительность жизни, Отто, — сказала она, подходя к нему и тоже останавливаясь. — Гейши, например, — единоличные владелицы Домов, — живут несколько тысяч лет. Власть королевы держится на этих Домах. Это что-то вроде графства. Нашему хозяину, Ратану, — Отто скривился, — чтобы обладать гейшей одного из армейских Домов, пришлось убить её прежнего обладателя. А ты убил нового претендента, который, по общему мнению, должен был расправиться в поединке с Ратаном. И так далее. И эта преемственность уходит настолько далеко в прошлое, что определить возраст королевы попросту некому.

— И чем же гейши занимаются?

— Они позволяют своим мужьям забыть на время обо всех своих бедах и печалях…

— Как это "забыть"?

— А ты представь себе сексуальный опыт в несколько тысяч лет… — она открыла лицо и посмотрела ему в глаза. — Но, думаю, тебе такая гейша ни к чему!

Калима опустила накидку, обошла его и двинулась дальше. Отто постоял ещё мгновение, размышляя о двусмысленности этого заявления, потом поспешил за ней.

— Только и всего? — он был разочарован. — Гора родила мышь!

— Это тоже Соломон?

— Нет, Конфуций.

— Какой ты у меня умный! Сейчас я тебя с этой "мышью" познакомлю, — не сбавляя шага, пообещала Калима. — Гейши — хозяйки своих поместий. Столетиями следят за севооборотом, состоянием почв, крепости генофонда растений, животных, людей…

— Людей?! — Отто опять сбился с шага. — Не хочешь же ты сказать, что они выбирают партнёров для спаривания…

— Я это уже сказала, — ответила она, недовольная, что он её перебил. — Они даже обмениваются крестьянами, как породистыми лошадьми, из племенных соображений.

— Рабство? Крепостное право?

— Насколько я поняла, население не против таких случек. Кроме того, не запрещаются и другие связи. Нравы у них весьма свободные: семья есть, но ревность пока не изобрели. Рождение ребёнка для Дома означает либо прибавку в рабочей силе, либо приобретение породистого самца или самочки, либо колоссальные политические дивиденды, если выводится высшая женская особь…

— Ещё одна гейша?

— Не только. Но даже если гейша, площадь кантона ограничена. Все Дома давно распределены. Поэтому у высшей особи два пути: к Сёстрам или в сопределье, где они могут попытаться организовать свой кантон. На это места хватает и даже приветствуется, но это большой риск.

— Сопределье?

— Свободные от административного управления кантонов территории. Туда изгоняют неудачников, или сами уходят пророки.

— Пророки у них тоже есть?

— Пророки есть везде, просто им нигде нет места.

— А кто такие сёстры?

— Вот тебе сёстры, — усталый взмах руки из-под накидки. — Стучи в дверь, нас должны ждать.

Из-за поворота показалось массивное приземистое сооружение. Oттo замедлил шаги. Здание больше всего походило на врытую по уши крепость. Оно было на возвышении, и Отто не мог оценить ни его размеров, ни высоты. Но тяжесть камня чувствовалась даже отсюда, за сто метров до огромных, в два человеческих роста ворот. Не было никаких признаков калитки или дверей, более удобных для входа не обременённому манией величия человеку.

Они подошли к воротам, которые оказались ещё больше, чем виделись на расстоянии. Метров пять в высоту и не менее десяти в ширину. Отто осторожно провёл по ним рукой и понял, что это камень.

"Ну и ну, — подумал он. — Эту громаду никому не сдвинуть с места. Какая бы толщина ни скрывалась за её поверхностью".

— Стучи, — повторила Калима.

Отто уважительно похлопал ладонью по холодному ещё с ночи камню и повернулся к ней.

— Что-то неохота руки ломать… — недовольно сказал он и вдруг почувствовал позади себя открытое пространство.

Взгляд Калимы переместился ему за спину. В её взгляде не было ни испуга, ни удивления. Только готовность переступить порог и двинуться дальше. Подавив секундное замешательство, Отто спокойно повернулся: ворот не было. Был широкий проход, ведущий внутрь крепости. Там было полутемно. Но, возможно, недостаток освещения был только кажущимся. Глаза уже привыкли к яркому предполуденному небу.

Он вошёл. Калима, с заметным облегчением откинула паранджу и последовала за ним. Они прошли шагов десять, и Отто оглянулся, но успел заметить лишь тонкую полоску бледно-голубого неба, потом пропала и она за сдвинувшимися половинками ворот.

IY

Когда приятный для слуха мелодичный сигнал сообщил о вновь прибывших, матушка Кселина покачала головой. Ни один мужчина за всю её жизнь не сумел продемонстрировать столько уважения к обители, сколько чужеземец выказал одним лишь прикосновением к воротам твердыни. Это не было простой вежливостью. Сигнал прозвучал с усталостью проделавшего большой путь странника и со смирением что-то понявшего в этой жизни человека. Это следовало запомнить и учесть, когда наступит время принимать решение.

Она укоризненно посмотрела на сидящих за столом Стратега Калима и его сотника Водопода. Они не могут уловить тончайшие мелодии каменных ворот монастыря, выводимые человеческими руками. Эти, как и все мужчины, барабанят по камню кулаками, бьют рукоятками мечей, наполняя обитель неприятными для слуха варварскими аккордами.

Чужак, похоже, из другой породы… Она вновь почувствовала раздражение.

Гвардия её Величества в последнее время, кроме обычной прожорливости, стала проявлять заносчивость и своеволие. Стычки гвардейцев со стражей Культа участились. Этому следовало положить конец.

Гости вошли в зал, и Кселина поднялась им навстречу.

Калима радостно бросилась к ней. Они обнялись, как старые подруги, и поцеловались. Только после этого Кселина позволила себе бросить заинтересованный взгляд на её спутника.

Мужчины успели обменяться рукопожатиями, и стояли неподалеку от них, переговариваясь вполголоса. "Что-то чересчур скромно для Ратана, — подумала Кселина. — Особенно учитывая, что пришелец для него сделал".

А чужак, непринуждённо заложив руки за спину, с интересом осматривался, хотя, с точки зрения самой Кселины, смотреть было не на что: не считая древнего стола и двух десятков тумб-табуреток примерно того же возраста, в зале было пусто. Но его интересовала не мебель.

Пришелец, не стесняясь, задрал голову вверх и разглядывал сверкающую галерею, идущую под самым потолком зала.

Эта внимательность тоже понравилась Кселине, хотя всё-таки было бы лучше, чтобы он поберёг глаза и оставил галерею в покое.

— Твоя речь произвела на меня впечатление, сын мой, — осторожно сказала Кселина.

Человек, который за одну минуту расправился с пятью лучшими бойцами кантона, по её мнению, заслуживал осторожности. Потому и сверкала режущим глаза светом верхняя галерея. Все светильники были заправлены, зеркала вычищены. Увидеть снизу пятёрку лучниц, расположившихся между зеркалами, было невозможно: слепили лампы.

Чужеземец молчал, разглядывая её. Без лишней дерзости, но и без лицемерного почтения.

Наконец, когда продолжительность паузы взобралась на грань приличия, он сказал:

— К сожалению, о вашем мире я всё ещё очень мало знаю. Поэтому прежде, чем мы продолжим, мне придётся спросить. И я надеюсь на снисхождение к моим вопросам.

Кселине пришлось приглядеться к нему внимательней.

Чужак заработал ещё одно очко в табели её симпатий, и останавливаться на достигнутом, похоже, не собирался.

Невысокий, худой. Кселине он показался даже измождённым. Голос приятный, жесты уверенные, лицо живое. Речь свободного человека, готового уважать чужие обычаи, но не терпящего посягательства на свои.

Он не был похож на обычного солдата. С её точки зрения он вообще на солдата не был похож. В глазах пряталась мудрость и боль… Это глаза философа, обучением которого занималась самая жестокая из всех учителей — жизнь.

— Давайте присядем, — предложила Кселина, — и я послушаю твои вопросы, сын мой.

Калим с Водоподом послушно вернулись на свои места, и она забыла на время об их присутствии. Чужак, напротив, несмотря на очевидную скупость и экономность движений, садился дольше всех, успев зачем-то ощупать и стол, и свою тумбу. Его колени упирались в стенки стола, и было видно, что он никак не может найти удобное для себя положение.

— Первый вопрос, — сказал Отто.

Присаживаясь, он будто невзначай налёг на свою тумбу: похоже, привинчена к полу. Стол был под стать тумбе: стенки по периметру вместо ножек. Не стол, а гигантский сундук, со стальной крышкой сверху.

— Я не уверен, что хочу быть вашим сыном. Отсюда проблема: как к вам обращаться?