Стёртые буквы - Елена Первушина

Он очнулся ночью от страшной рези в животе. Почему-то ему очень не хотелось испачкать перину и пол, и он пополз в кромешной тьме, разыскивая на ощупь хоть какой-нибудь сосуд, наткнулся на давешний таз и избавился от содержимого желудка. Потом вновь пополз к тюфяку, нащупал кувшин, напился и снова провалился в темноту. Через некоторое время все повторилось в точности с той лишь разницей, что было уже утро, и на поиски таза и кувшина ушло гораздо меньше времени и сил. Следующие несколько дней он так и жил от пробуждения к пробуждению, каждый раз в глубине души надеясь, что больше не проснется. И каждый раз эта надежда оказывалась тщетной.

Днем за ним присматривали две женщины. Одна, средних лет, с недовольно поджатыми губами, молча убирала за ним всю грязь, но не желала лишний раз бросить на него взгляд. Другая, юная, с тонкими светлыми волосами и печальными серыми глазами, одетая побогаче первой, несколько раз пыталась с ним заговорить, но на языке Венетты. Он не понял ни слова, и был этому даже рад. Меньше всего он сейчас нуждался в сочувствии, молчаливое презрение старшей женщины устраивало его гораздо больше.

(Уже много позже Ксанта говорила об этих двоих так: «Ингольда — моя соседка и помогает мне с тех самых пор, как я здесь поселилась. С Ви-эни все посложнее. У нее горе — отец отказался выдать замуж по ее желанию, и теперь она здесь избывает тоску. Она милая, только скучная, как косой дождь. Ну ничего, Ингольда — соломенная вдовушка, уж она научит нашу красавицу уму-разуму».)

Через день или два, он почувствовал что голоден, попросил еды, получил жидкую кашу и кислое молоко и, к собственному удивлению, сумел удержать их в себе. На следующее утро в его жизни вновь появилась Ксанта.

— Ну, — сказала она с порога, — мне сказали, что я наконец могу увидеть, какого цвета у тебя глаза.

Он не знал, что ответить, поэтому промолчал, но она и не ждала ответа. Она просто подошла к его тюфяку, присела на корточки, заглянула ему в лицо и вынесла свой вердикт:

— Серые. Плохо дело. Я надеялась на черные.

— Почему? — Андрет наконец нарушил молчание.

— Черных глаз люди боятся. Ну ладно, выхода нет, надо брать, что дают.

— Твоя богиня нарушила обещание, — мрачно сказал Андрет.

— Хочешь подать на нее в суд? — отозвалась женщина. — На самом деле нет. Это хороший честный яд. Он гасит разум, а дальше тело или душа сами решают, хотят они жить или нет.

Андрет сплюнул и глянул на жрицу. Как и в прошлый раз, когда она наливала в чашу яд, лицо ее оставалось совершенно безмятежным. Ни сочувствия, ни злорадства.

— Ну и как ты намерена распорядиться мною дальше? — поинтересовался он.

Женщина усмехнулась:

— Не отчаивайся! У меня для тебя есть еще одно предложение. Эта штука будет понадежнее яда…. Ты не морщись раньше времени, я сейчас все расскажу, тогда и будешь морщиться. Но сначала давай попробуем сыграть в одну игру, — и с этими словами она достала из кошелька на поясе монетку — кособокий медяк, на одной стороне которого был изображен корабль, а на другой — Венок Судьбы.

С помощью медяка Ксанта быстро выпытала у Андрета всю его историю, сама же рассказала следующее.

В отличие от богатых и праздных городов Мешка, в отличие от мирных, но предприимчивых городов Божьего Носа, в Венетте со времен основания в чести были люди напористые и честолюбивые. Завалить соперника любой ценой, любыми средствами здесь считалось делом достойным. Обеспечить свою семью, вырвав жирный кусок из рук чужой, — доблестью. И не мудрено — люди здесь жили риском, вкладывая деньги в корабли, никогда не ведали, умножат они капитал или потеряют последнее, и не любили проводить грань между торговлей и разбоем. Поэтому, задавшись целью выкинуть конкурента с места в гавани или из Торгового совета, они не брезговали ничем. Сбивали цены, распространяли сплетни, перекупали команду, нанимали лихих людей, чтобы те поджигали склады, а то и дома, не останавливались даже перед прямым нападением. Разумеется, для особо распоясавшихся в городе был суд, и самых отчаянных удальцов случалось даже приговаривали к большим штрафам, но те все равно выходили из судебной палаты с гордо поднятой головой.

Но и для тех, у кого не хватало духу вступить в открытое противостояние, был еще один путь свалить соперника. В городе имелось множество храмов, существовавших не только на щедрые пожертвования удачливых семейств, но и на доходы от судебных дел. Каждого бога надлежало почитать, как в самом храме, так и вне его, и за непочтительное высказывание, неуместную шутку или за недостаточное радение храм мог запросто привлечь провинившегося к суду. А поскольку дело было куда серьезнее грабежа и убийства, то чаще всего заканчивалось не штрафом, а виселицей. Большая часть имущества отходила к храму, меньшая, но также достаточно существенная — обвинителю.

Причем, рознь шла не только среди богатейших семейств, но и в средних и в бедных кварталах. И вот уж там, поскольку не было возможности нанимать убийц или перекупать работников, страсть к благочестию принимала нешуточный размах. А то, что все имущество будущей жертвы чаще всего заключалось в убогой лачуге, единственной свинье, корове или паре серебряных монет, разумеется, никакой роли не играло. Донос в храм был самым простым способом если не избавиться от соседа, то как следует насолить ему.

Тут Андрет впервые заинтересовался услышанным. Дело в том, что жизнь обитателей Божьего носа также включала в себя постоянные договоры и последующие тяжбы с храмами. Правда, эти тяжбы были менее разрушительными по своим последствиям — речь там шла о деньгах, а не о жизни.

И поскольку ход был его — при очередном броске монеты выпал корабль, — он тут же сказал:

— Если я правильно понимаю, при подобных судах должна кормиться целая компания защитников.

Ксанта покачала головой.

— Хорошо бы, если б так! Беда в том, что дела о кощунстве имеют очень неприятный душок. Если ты защищал такого кощунника и проиграл, значит, ты защищал человека, противного богам, и для тебя уже готово место на скамье подсудимых. А поскольку никто заранее не знает, чем кончится дело, обычно защитника на всякий случай сажают рядышком с обвиняемым и выносят им приговор вместе. Если повезет — оправдательный, не повезет — обвинительный. Так что, желающих, как сам понимаешь, мало. А теперь спроси меня, как защитник вообще может вести дело при таких условиях.

— Ну спросил, — улыбнулся Андрет.

Ему в самом деле было интересно, кроме того, при ближайшем рассмотрении эта уродка оказалась очень забавной. Болтать с ней было весело, и хотя Андрет уже понял, что от нее в любой момент можно ждать какой угодно каверзы, это его не смущало — все равно взять с него сейчас было нечего.