Покидая мир - Дуглас Кеннеди

— Замечу только, что в первые восемь недель ты просто смывался и оставлял меня с Эмили один на один.

— Неправда. Я только ночевал в другом месте, потому что мы так договорились — ты тогда сидела дома, а я один работал и…

— Ни о чем мы не договаривались. Ты просто сам решил устраниться, а я была дурой, что промолчала.

— Если тебя что-то не устраивало, следовало сказать об этом тогда же.

Шах и мат. Крыть мне было нечем. Он-то отлично понимал, почему я смирилась тогда с его ночными отлучками: потому что я боялась отвратить его от себя, потому что, еще не придя в себя после родов и не имея возможности как следует выспаться, я постоянно находилась в полуобморочном состоянии, потому что мне было до жути страшно, что Тео нас бросит. Может, именно об этом он и сообщал мне сейчас своей улыбкой: Мы не женаты… мы не принадлежим друг другу… у тебя нет на меня никаких прав… я волен уйти в любое время, стоит только пожелать.

Из надменной улыбка постепенно превратилась в примиряющую.

— Если тебе кажется, что у нас что-то идет не так, — снова заговорил Тео, — не молчи. Поделись со мной. Я не хочу, чтобы между нами было недопонимание.

Однако недопонимание не исчезало, а лишь усугублялось. Выйдя на работу, я по утрам стала отвозить Эмили в ясли в Кембридже, так как Тео по-прежнему не поднимался раньше двенадцати. Сложность была в том, что забирать из яслей девочку следовало ровно в три часа. По понедельникам, средам и пятницам занятия, которые я вела, заканчивались только в четыре, поэтому мы договорились, что Тео в эти дни забирает Эмили из яслей к себе на работу, а в половине шестого я за ней заезжаю.

Так мы продержались только три недели, после чего Тео вечером проинформировал меня:

— Я больше не смогу забирать ребенка из яслей.

— Почему? — осведомилась я, стараясь скрыть удивление.

— Это просто не дело.

— В каком плане это «не дело»?

— Она постоянно требует внимания, которое я рад ей уделять, но только не в рабочее время.

— Что ты имеешь в виду под «требует внимания»?

— «Требует внимание» значит «хочет общаться», значит «ее нужно перепеленывать и кормить», значит «плачет и мешает работать моим коллегам», значит «не способна полежать спокойно полтора часа, пока находится в офисе».

— Тео, мы же договаривались о том…

— Я помню, о чем мы договаривались. Значит, придется договориться заново. Мне удобнее изменить эту договоренность.

— Знаешь, не так это просто.

— Очень просто. Ты же не хочешь брать ее с собой в аудиторию, почему я должен быть ее в архив?

— Потому что я пять раз в неделю по утрам отвожу ее в ясли и два раза в неделю забираю из яслей. Потому что я постоянно нахожусь при ней каждый вечер, а ты приходишь с работы в девять, а то и в десять. Да и по выходным мы тебя почти не видим. Заметь, я не жалуюсь, я с радостью провожу все это время с Эмили — она просто замечательный ребенок. И прошу тебя только об одной уступке — посвятить дочери по полтора часа в те дни, когда у меня лекции. Это честная договоренность, Тео…

— Она никуда не годится. Нужно найти какую-нибудь симпатичную, знающую, ответственную тетку, чтобы любила деток и с радостью забирала бы Эмили…

— Няня стоит минимум сто пятьдесят долларов в неделю.

— Мы можем себе это позволить.

— Ты хочешь сказать, я могу себе это позволить.

— Ну да, ты получаешь больше, чем я, да и в банке у тебя еще должны были остаться кое-какие денежки.

— Не так много там осталось.

— Конечно, после того, как ты почти все растранжирила на покупку квартиры.

Я молча уставилась на Тео, изумленная его последним замечанием.

— Ты сам-то понял, что сейчас сказал? — спросила я.

Тео рассмеялся, а потом повернулся и вышел. Его не было два дня, и мне за это время ничего не оставалось делать, как позвонить в агентство по найму нянь и пригласить помощницу, очень милую женщину по имени Хулия. Мы договорились, что она будет забирать Эмили из яслей и каждый вечер присматривать за ней до семи часов, а кроме того, еще займется готовкой и стиркой. Хулия, тридцатипятилетняя уроженка Колумбии, жила с мужем и тремя детьми в Ямайка Плейн.[81] Она уже десять лет, как получила гражданство США, но правильно говорить по-английски за это время так и не научилась. Хулия изо всех сил старалась мне угодить и всячески ратовала за дополнительные часы работы. «Мне нужны деньги», — откровенно призналась она. А я с радостью предоставляла ей эти лишние часы — плевать на цену! — потому что это развязывало мне руки, позволяя больше времени уделять проверке студенческих работ и своим административным обязанностям. Я даже стала подумывать о следующей книге — серьезном критическом исследовании творчества Синклера Льюиса.

Мы договорились, что за двадцать часов в неделю я плачу Хулии 350 долларов, и я вдруг оказалась свободна от необходимости нестись через весь город, чтобы успеть забрать Эмили сразу, как только закончатся занятия. Тео, в свою очередь, вообще оказался свободен от каких бы то ни было домашних обязанностей. Подписав договор с Хулией, я позвонила ему домой и оставила сообщение на автоответчике: «Твоя взяла. Теперь у нас няня, она будет с Эмили все вечера. А уж возвращаться или нет — дело твое».

Он вернулся в тот же вечер с букетом цветов, прелестной джинсовой курточкой для Эмили и бутылкой шампанского, но без извинений и рассказов о том, где пропадал два дня. Я уже поняла, что подобное было в стиле Тео. Он никогда не повышал голоса, не оскорблял, не предъявлял претензий. Если что-то его не устраивало или ему казалось, что ему садятся на голову, предъявляя непомерные требования, Тео либо просто исчезал, либо в пассивно-агрессивной манере давал понять, что спорить с ним бесполезно.

Так и сейчас, я спросила: Следует ли мне понять, что такие уходы отныне входят в репертуар нашей жизни? — а он сообщил, что не собирается обсуждать это со мной. Он вообще не считает нужным делиться со мной своими переживаниями по этому поводу. Так, и только так.

— И стоит ли затевать перебранки, Джейн? Зачем это?

— Затем, вероятно, что мы, как предполагалось, ведем совместную жизнь, а это подразумевает разделение ответственности.

— Никогда совместная жизнь не базировалась на математически точном, пополам, разделении ответственности. Собственно, проблема у нас была с организацией послеобеденных часов, а сейчас она решена. И кстати, я готов вкладывать сто семьдесят пять баксов в вознаграждение Хулии. Это ровно половина, насколько я смыслю в математике.

— Я не стану впредь мириться с этими твоими исчезновениями.

— Ты же знаешь, Джейн, угрозами от меня ничего не добьешься.

Я попыталась продолжить разговор, но Тео, не слушая, вышел из комнаты и уселся играть с Эмили в детском уголке. Через полчаса, когда он вернулся, я заявила:

— Я так жить не могу.

— Жить как?

— Ты выходишь из комнаты всякий раз, как я…

Тео снова вышел к Эмили. Я выбежала следом и почти выкрикнула сквозь слезы:

— Соблюдай хотя бы элементарные правила вежливости и не прерывай разговор на полуслове.

В ответ на эту реплику расплакалась Эмили. Ее напугал мой громкий, рассерженный голос. Тео не ответил ничего. Он подхватил дочку на руки и стал утешать, бросив на меня выразительный укоризненный взгляд. В это мгновение я ясно поняла, что с этим человеком мне никогда не удастся настоять на своем.

А на чем, собственно, я собиралась настаивать? Семейные отношения так или иначе превращаются в состязание в силе. Даже убеждая себя в том, что мы не собираемся захватывать власть над партнером, мы все же, в той или иной степени, хотим, чтобы ситуация развивалась по нашему сценарию. Меня бесило то, что Тео ни в чем не шел со мной на компромисс, а всякий раз прибегал к уловкам, выставляя меня в идиотском свете и вынуждая в конечном итоге идти у него на поводу. Когда я пыталась довести до него свою точку зрения, он просто исчезал. Эта стратегия очень напоминала мне ту, с которой по жизни шел мой отец: «Есть два мнения — мое и неправильное». Только, в отличие от отца, Тео добивался своего молчанием, хитростью и коварством. Впрочем, я готова признать, что в данном конкретном случае — с нянькой — решение оказалось удобным и для меня.

После того как вопрос с няней был решен, Тео снова держался как ни в чем не бывало. Возвращался он не позднее восьми часов вечера. Часто вызывался приготовить ужин и непременно проводил довольно много времени с Эмили. Мы вместе тусовались до полуночи и как минимум дважды в неделю занимались сексом. Независимо от того, был у нас секс или нет, я засыпала в половине первого, а утром мы с Эмили поднимались в половине седьмого. После того как нашей девочке исполнилось три месяца, она, на радость родителям, сделала колоссальный рывок, перейдя к десятичасовому беспрерывному сну. Тео прекрасно справлялся с дочкой, если ей случалось все же проснуться среди ночи, а также идеально освоил искусство тихонько ложиться мне под бочок в четыре утра, не потревожив меня. Спал он всегда в берушах, так что по утрам звонкий голосок Эмили его не будил. Надо отдать должное нашей чудесной дочери: проснувшись, она никогда не плакала. Может, я придаю этому чересчур большое значение, но меня с первых дней жизни малышки поражало, что Эмили всегда могла дать нам понять, если ей что-то было нужно, и делала это в удивительно деликатной манере, без нытья и воплей. А еще она любила смеяться и по утрам неизменно встречала меня ослепительной улыбкой. Благодаря этому все трудные моменты как-то сглаживались, и я вспоминала, что материнство — стоящая вещь и радости от нее окупают все неприятности и сложности.