Русская Ницца - Сергей Нечаев

Женился Савва Морозов на Зинаиде Григорьевне Морозовой, родившейся в семье купца 2-й гильдии Зимина. Семнадцати лет от роду ее выдали замуж за Сергея Викуловича Морозова, двоюродного дядю Саввы Морозова. Однажды тот, предпочитая компанию друзей обществу молодой жены, уехал на охоту, и Зинаида Григорьевна отправилась на Рождественский бал одна. В этот вечер она встретила Савву Морозова…

Позже Савва Тимофеевич признался, что влюбился в Зинаиду Григорьевну с первого взгляда. Женившись на ней, он подарил ей шикарный особняк на Спиридоновке, выполненный в каком-то небывалом готическо-мавританском стиле, но вскоре, как говорят, разочаровался в семейной жизни. Как это часто бывает, супруги оказались совершенно чужими друг другу людьми: Зинаида Григорьевна увлекалась светской жизнью, салонами, гостями, а Савва Тимофеевич почти все время проводил в маленькой, скромно обставленной комнатке на втором этаже.

Его настоящей страстью стал Московский Художественный театр (МХТ), в который он вкладывал не только огромные средства, но и всю свою душу.

В 1898 году он вошел в состав «Товарищества для учреждения в Москве общедоступного театра», образованного К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко. В числе жертвователей доля С. Т. Морозова была самой крупной: в первоначальном капитале в 28 000 рублей его доля составляла 10 000 рублей, или почти 36 %.

После этого С. Т. Морозов регулярно вносил пожертвования на строительство и развитие МХТ, заведовал его финансовой частью, был инициатором и председателем правления паевого товарищества по эксплуатации МХТ и строительству нового театрального здания в Камершерском переулке. По подсчетам историков, расходы мецената по субсидированию театра в 1898–1902 гг. составили как минимум двести тысяч рублей. Дополнительные триста тысяч он потратил в 1902 году на новое здание театра.

В начале XX века Савва Морозов поддерживал отношения с лидерами либерального движения, и в особняке на Спиридоновке происходили полулегальные заседания земцев-конституционалистов.

Кроме того, С. Т. Морозов был связан с революционным движением. Он финансировал издание социал-демократической газеты «Искра», на его средства были учреждены первые большевистские легальные газеты «Новая жизнь» и «Борьба». Савва Тимофеевич нелегально провозил на свою фабрику запрещенную литературу и типографские шрифты, в 1905 году прятал от полиции одного из лидеров большевиков Н. Э. Баумана.

После 9 января 1905 года, когда была расстреляна демонстрация трудящихся, несших петицию царю (по официальной версии, в этот день свыше тысячи человек были убиты и более двух тысяч ранены), С. Т. Морозов заявил премьер-министру С. Ю. Витте о необходимости покончить с самодержавием. Потом он составил записку с требованиями свободы слова, печати и союзов, всеобщего равноправия, неприкосновенности личности и жилища, обязательного школьного образования и общественного контроля за государственным бюджетом.

Революция разгоралась. На Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка. Чтобы договориться с рабочими, С. Т. Морозов потребовал у правления товарищества принять их условия и передать в их руки полное руководство делами на фабрике. В ответ он получил категорический отказ и в начале марта был отстранен от управления.

Круг одиночества неумолимо сжимался. Теперь С. Т. Морозов остался в совершенной изоляции. Удивительно, но этот, безусловно, талантливый, умный и сильный человек так и не смог найти, на что опереться. Жена его давно раздражала. Друзей в своем кругу у него не было, да и вообще среди купцов и фабрикантов было невообразимо скучно. Он презрительно называл коллег «волчьей стаей». «Стая» отвечала ему боязливой и мстительной нелюбовью. Постепенно пришло и понимание истинного отношения к нему со стороны «товарищей»: понятно, что большевики видели в миллионере всего лишь дойную корову и беззастенчиво пользовались его деньгами.

Считается, что С. Т. Морозов впал в жесточайшую депрессию. По Москве поползли слухи о его безумии, а он начал избегать людей, много времени проводил в полном уединении, не желая никого видеть. При этом его жена бдительно следила за всем происходящим и изымала поступавшую на имя мужа корреспонденцию.

Кончилось все тем, что по настоянию жены и матери С. Т. Морозова был созван врачебный консилиум, который поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, приступах тоски. Врачи рекомендовали направить Савву Тимофеевича для лечения за границу.

В сопровождении жены в апреле 1905 года С. Т. Морозов выехал сначала в Берлин, а затем в Канны. Там-то он и покончил жизнь самоубийством в номере «Руаяль-отеля».

Многие обстоятельства этого самоубийства до сих пор не ясны.

Говорили, например, что ничто не предвещало трагической развязки. Канны явно пошли С. Т. Морозову на пользу. В тот страшный день он собирался пойти в казино и находился в прекрасном расположении духа. После завтрака он проводил жену до вестибюля — ей пора было ехать к портнихе. Портье передал ему записку. В ней не оказалось ничего, кроме четко выведенного вопросительного знака. Савва Тимофеевич изобразил рядом восклицательный знак и сказал портье:

— Если отправитель зайдет, передайте ему мой ответ.

После этого он сказал жене:

— Не стоит беспокоиться, дорогая. Поезжай по своим делам.

За обедом у С. Т. Морозова был отличный аппетит: он заказал устрицы с белым вином. Зинаида Григорьевна не могла нарадоваться. Лечение мужа в Каннах обернулось для них чем-то вроде нового медового месяца.

После обеда Савва Тимофеевич объявил:

— Жарко, пойду отдохну немного.

Зинаида Григорьевна осталась разговаривать с доктором, а затем поднялась в номер и села к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. И в этот момент услышала хлопок выстрела…

С. Т. Морозов лежал на полу в луже крови. Около него обнаружили никелированный браунинг.

Его друг М. Горький написал своей жене, услышав о смерти С. Т. Морозова и еще не зная толком, что произошло:

«В этой смерти есть нечто таинственное. Мне почему-то думается, что он застрелился. Во всяком случае, есть что-то темное в этой истории».

Рядом с трупом лежал листок бумаги, на котором было написано: «В смерти моей прошу никого не винить». При этом не было ни подписи, ни даты. Но что больше всего удивило личного врача миллионера Н. Н. Селивановского — руки на груди у покойного были сложены, глаза закрыты, а окно в сад распахнуто.

Он тогда спросил у Зинаиды Григорьевны: