Грибной царь - Юрий Поляков

«А вот папа Римский наверняка бы поддержал!» — подумал почему-то Михаил Дмитриевич.

Отец Вениамин вернулся и спросил с порога:

— А с Тоней-то ты помирился?

— Нет.

— Надо мириться!

— Не получается.

— Тогда надо тебе жениться. Блуд ведь тоже — змея, сердце сосущая. А семья — малая церковь. С Тоней ты венчанный?

— Нет.

— Значит, считай, холостой! Найди себе хорошую девушку. Верующую. Я повенчаю. Только очень молодую не бери!

— Почему?

— Будешь больше о теле думать, чем о душе. Как дочь?

— Из института отчислили!

— Плохо.

— Да уж чего хорошего!

— Ты, Михаил Дмитриевич, помни: за малых сих мы перед Господом отвечаем! Она у тебя крещеная?

— Нет, кажется…

— Ну как же так! — расстроился батюшка. — От этого ведь все беды! Вот храм дострою, приводи — покрещу! Погоди, а сам-то ты крещеный?

— В младенчестве. Отец сначала в Елоховку понес, а там стали адрес и место работы спрашивать…

— Безбожная была власть, антихристова! — сокрушился отец Вениамин с таким видом, словно читал про эту власть в древних манускриптах.

— Ну, батя меня сунул в свой ЗИЛ и куда-то в Подмосковье отвез. Там уже ничего не спрашивали. Окрестили — и все…

— И крестик носишь?

— Носил. Цепочка порвалась… — честно признался он. — А новую купить забываю. Как белка…

Михаил Дмитриевич, правда, умолчал, что цепочку порвала ему Светка, забывшись в юной постельной мятежности. Теперь он даже и не помнил, куда сунул свой крестик, выбранный еще Тоней. Когда они в первый раз поехали отдыхать в Египет, ехидная супруга все время потешалась над новыми русскими, носившими на малиновых шеях золотые якорные цепи с огромными крестами, место которым не на человеческой груди, а на церковном куполе. Потом она повела мужа в ювелирную лавку и, к удивлению на редкость молчаливого араба с красивым, фаюмским лицом, привыкшего к русскому размаху, выбрала изящный маленький крестик со Спасителем и тонкую цепочку…

В бытовку с грохотом вбежал строитель и крикнул чуть не плача:

— Отец Вениамин, везут!

— Что везут?

— Оцинковку везут! Сто листов!

— Как везут? — воскликнул батюшка в водевильном отчаянье и замахал руками. — Я же на следующей неделе заказывал…

— На следующей неделе нельзя. С понедельника весь металл на двадцать процентов дорожает.

— Так у меня сегодня и денег нет — рассчитаться! — Отец Вениамин сказал это строителю, но посмотрел на Свирельников. — Где ж я такие деньги достану?

Весь этот простодушный театр был Михаилу Дмитриевичу трогательно очевиден, и он спросил, с трудом сдерживая улыбку:

— А сколько нужно?

— Сорок пять тысяч! — вздохнул пастырь. — Четыреста пятьдесят рублей — лист…

— Значит, полторы тысячи?

— В долларах полторы… — кивнул батюшка.

Михаил Дмитриевич достал бумажник и, отсчитывая купюры, впервые почему-то обратил внимание на то, что у сотенного Франклина лицо мошенника, работающего на доверии.

— Храни тебя Бог! — просиял отец Вениамин, спрятал деньги в карман рясы и благодарно перекрестил Свирельникова. — Отстроимся — и тебя повенчаю, и детишек твоих покрещу!

— К апрелю успеешь?

— Надо успеть!

— Есть у православных такое слово «надо»! — усмехнулся Свирельников, намекая на давние, «альдебаранские» времена.

Все-таки в глубине души он обиделся на то, что деньги у него не попросили, а выманили с помощью этого дурацкого представления. Отец Вениамин смутился, почувствовав укор благодетеля, и, опустив глаза, заговорил вдруг не нынешним своим ровно-ласковым, а прежним, отрывистым, атеистическим голосом:

— Не дают мне денег, Миша! Думают, себе прошу. На жизнь. А я если на жизнь и беру, то чуть-чуть. Чтобы жена не сердилась. Устал я канючить, Миша. Прости!

— Все нормально! — ответил Свирельников, приобнял пастыря и пошел вон из вагончика.

Солнце уже садилось, проталкивая между белыми башнями новостроек ослепительные густые лучи. Тополя стали совершенно синими, и только самые верхушки золотились, словно там распустились какие-то ярко-желтые цветы, вроде мимозы. Мусорные неровности почвы отбрасывали длинные космические тени.

Свирельников садился в машину, когда запыхавшийся батюшка, подхватив рясу и пачкая кроссовки в жиже, догнал его:

— Погоди, Михаил Дмитриевич! Погоди! Ты пока цепочку купишь, с этим вот походи! — И он надел ему на шею поверх пиджака тесемку со штампованным алюминиевым крестиком.

— Спасибо, отец Вениамин! — сквозь горловой спазм проговорил директор «Сантехуюта» и неожиданно для себя поцеловал Трубе руку, пахнущую олифой…

29

Свирельников помахал пастырю в окошко, толкнул Лешу в спину, и джип, по-утиному переваливаясь на колдобинах, поехал прочь от храма. Михаил Дмитриевич убрал тесемку под рубашку, обнаружив, что крестик достает почти до ремня. Потом вынул из портфеля газету, обтер грязь с ботинок и отполировал их специальной губкой, которую всегда возил с собой. С армейских времен он не переносил грязной обуви, и Тоне это, кстати, очень нравилось.

От Жолтикова больше никаких команд не поступало. Поначалу Свирельников собирался быстренько проскочить к бывшей жене и устроить ей хороший скандал из-за Аленкиного отчисления, но потом, поразмыслив, решил ехать в офис и ждать там. У него возникло странное ощущение: если он будет сидеть возле сейфа с деньгами, Жолтиков обязательно выйдет на связь, и борьба, длившаяся так долго, именно сегодня закончится победой. В России ведь как: дают только тем, у кого берут. А берут не у всех!

По пути он несколько раз оглянулся и снова заметил едущую следом за ними темно-синюю «девятку». Ему даже показалось, будто водитель, смутно видневшийся сквозь лобовое стекло, немного похож на Эльвириного мужа. Свирельников быстро нацарапал на обратной стороне чьей-то визитной карточки номер подозрительной машины — А-281-ММ — и позвонил Алипанову. Вкрадчиво-приветливый женский голос сообщил, что аппарат абонента выключен или недоступен, и посоветовал перезвонить позже.

«Пока он там роет, меня тут уроют…» — подумал Михаил Дмитриевич и снова посмотрел назад: «девятка» вроде отстала.

Он почувствовал, что сорочка под пиджаком намокла от пота, и разозлился на себя за трусость. Как говорил замполит Агариков, советский офицер имеет право бояться только двух «устрашилищ»: жены и парткома!

Охранник открыл железную дверь не сразу. Судя по жуткому запаху из «дежурки», он себе что-то разогревал в микроволновой печи.

«Неужели кипятит эту свою мочу?!» — поморщился директор «Сантехуюта».

— Вас там ждут! — доложил сторож.

— Кто?

— Не знаю. Но по важному делу.

— Как это «не знаю»? Хоть фамилию бы спросил! Так ведь кто угодно зайти может!

— Виноват!

— Кто из сотрудников на месте?

— Нонна.

— Ясно…

Шагая вдоль запертых кабинетов, Свирельников ощущал беспомощный гнев, знакомый всякому начальнику, вернувшемуся в неурочное время в контору и не обнаружившему подчиненных на рабочих местах. Видимо, сотрудники решили, что сегодня босс уже не появится, и ровно в 18.00 разбежались. Ну какая, на хрен, разница — капитализм в стране или социализм, если все об одном только и думают, как бы пораньше с работы смыться! А охранника надо увольнять: мочу хлещет, пускает кого ни попадя! Михаил Дмитриевич совершенно ясно вообразил, как он входит в приемную, а ему навстречу поднимается человек в шинели без погон. Свирельников только успевает узнать это узкое, до уродливости бледное лицо, а Эльвирин муж выхватывает из-за пазухи два «Макарова» и стреляет с обеих рук: бац, бац, бац… (Как недавно по телевизору в фильме про покушение на Брежнева.) Он представил это себе настолько натурально, что даже почувствовал боль в сердце — словно бы пробитом пулей. И вдруг задумался, куда обманутый муж направит контрольный выстрел: в голову — для надежности или в иное место — для назидательности? Сам он на его месте выстрелил бы назидательно!

В приемной за столом сидела Нонна, а на гостевом диване развалился странного вида мужичок: сандалеты на босу ногу, застиранные джинсы, двубортный коричневый пиджак, мятая клетчатая рубашка и галстук, словно пошитый из куска старой гостиничной портьеры. Кроме того, был он неопрятно лыс и носил большие очки с толстыми плюсовыми стеклами, настолько увеличивавшими глаза, что ресницы толщиной напоминали спички.

— Вот, ждут вас! — обиженно доложила секретарша. — Давно ждут. Говорят: назначено. А у меня ничего не записано.

— А я у тебя записан? — весело спросил он.

Директор «Сантехуюта» испытал настоящее облегчение, обнаружив в офисе не нафантазированного убийцу с лицом Эльвириного рогоносца, а это странное неряшливое существо.