Двести лет вместе. Часть первая - Александр Солженицын

А чтобы «идти в народ» – предстояло «опроститься», – и с моральной целью, для самого себя, и с практической: «чтобы пользоваться доверием народной массы – нужно было проникнуть в неё в виде рабочего или мужика»[758]. Но, вспоминает Дейч: как идти в народ, чтобы тебя слушали и верили бы в тебя? ведь евреи «выдава[ли] себя сразу, как говором, так наружностью и манерами». А ещё же надо, для подхода, сыпать народными прибаутками! А ещё же надо показать себя умелыми в сельских работах, для городских евреев непривычно и тяжело. Хотинский для этого сперва работал на хуторе у своего брата, приучался к труду хлебопашца, братья Левентали обучались сапожному и столярному мастерству, Бети Каменская поступила работницей на тряпичную фабрику на тяжёлый труд. Многие шли фельдшерами. (Дейч пишет, однако, что еврейским революционерам куда больше удавалась внутрикружковая работа, конспирация, связь, типографии, перевозка через границу.)[759]

Начиналось «хождение в народ» с кратких посещений, житья по несколько месяцев, «летучий» поток. Сперва рассчитывали именно и только на агитацию. Рисовалось так: стоит только раскрыть крестьянам глаза на современный строй и эксплуатацию, и что надо землю и орудия труда брать в общественную собственность, – крестьяне сразу в том убедятся.

Но – пропало всё «хождение» народников впустую. И не только потому, что какой-нибудь внезапный для них выстрел в царя (Соловьёв, 1879) заставлял всех бежать из деревень, ибо «будут брать», скрываться прочь в города. Но и, главное: потому, что крестьяне оказывались совершенно равнодушны к пропаганде народников и даже готовы были выдавать их начальству. А уж увлечь крестьян на восстание – куда там!.. Тогда народники, и русские (не намного более успешные), и еврейские, утеряли «веру в… естественную революционность и социалистические инстинкты» крестьянства и даже «превратились в[крайних] пессимистов»[760].

А подпольные работы велись успешнее. Трое минчан – Иосиф Гецов, Саул Левков и Саул Гринфест – успешно устроили в Минске подпольную типографию для всероссийского обслуживания, она держалась до 1881 – и они печатали золотыми буквами листовку о «казни» Александра II, газету «Чёрный передел», затем ещё листовки Народной Воли. Дейч записывает их в «мирные пропагандисты». Очевидно, под «мирным» понималось всё, – кроме прямого бомбометания, в том числе: активная связь с контрабандистами, постоянный нелегальный перевоз и переход через границу у того же кружка в виленском раввинском училище. Или призыв Лазаря Гольденберга к крестьянам не вносить податей.

Некоторым из евреев-революционеров доставалось – даже по нашим поздним, нынешним меркам – и серьёзное заключение. Другим выпадали частные послабления (как Семёну Лурье благоразумный отец устроил взятками мягкий режим в тюрьме). А ещё же бывали послабления от общественного настроения того времени. Сообщает нам, например, Аптекман уже о 1881 годе (после убийства Александра II): им «жилось в Красноярской тюрьме сравнительно свободно», «необузданн[ый] звер[ь]» начальник тюрьмы «сделался ручным и предоставил нам всякие льготы в свиданиях и сношениях с ссыльными и знакомыми». А потом «нас встречали на этапах не как арестантов, а как знатных пленников»; как-то в дневном переходе промокли – явился в камеру «этапный начальник в сопровождении солдат с подносами, а на подносах чай, печения, варенье – всем по порциям, да ещё в придачу по рюмке водки. Чем не идиллия? Мы были тронуты»[761].

Просматривая биографии этих первых народников, нельзя не заметить, что многие из них были весьма экзальтированы, не слишком уравновешены. Лев Дейч свидетельствует: Лев Златопольский, террорист, «был не вполне психически уравновешенным человеком». – У того же Аптекмана, вслед аресту 1879, в одиночке «нервы… в сильной степени расшатались, – он не далёк был от помешательства». – Бети Каменская «уже на второй месяц одиночного заключения… лишилась рассудка», поместили в больницу, потом отец-купец взял её на поруки. Узнав же по обвинительному акту, что её не привлекают к суду, – хотела заявить прокурору, что – здорова, и идти под суд; но вскоре же приняла яд, умерла[762]. – У Моисея Рабиновича в одиночке «нервы… расшатались… появились галлюцинации». Решил: притвориться раскаявшимся, назвать, кого следствие вероятно и само знает, – лишь бы выпустили из тюрьмы. Написал заявление: не только изложит всё известное ему, но будет и на воле собирать сведения и сообщать. А из него – выжали, что знал, и не освободили, сослали в Иркутскую губернию; там он сошёл с ума и умер «в возрасте 20-ти с чем-то лет». И примеры можно ещё приводить. Лейзер Цукерман достиг Нью-Йорка и вскоре застрелился там. – Нахман Левенталь, уже эмигрировав в Берлин, испытывал «крайне нервное состояние», а тут ещё наложилась несчастная любовь, – он «выпил серной кислоты и бросился в реку», это – лет девятнадцати[763]. Эти молодые люди рванулись на размах не по своим силам и нервам.

И даже Григорий Гольденберг, бестрепетно убивший харьковского губернатора и как высшей чести просивший у товарищей лично убить царю (но ими, из опасения народного гнева, отстранён как еврей; очевидно, из этого же соображения народовольцы назначали на главные покушения – большей частью русских), арестованный в 1879 с грузом динамита, – смертно затосковал в одиночной камере Трубецкого бастиона, сломился, давал показания, провальные для народовольцев, и подавал письменные и устные прошения, чтобы его соединили в камере с Ароном Зунделевичем. (Зунделевич снисходительней других народовольцев отнёсся к его греху.) А получив окончательный отказ – кончил с собой[764].

А зацепляло кого и со стороны, как Моисей Эдельштейн, не идейный, а контрабандист, возивший «литературу» лишь за деньги, – очень потом страдал в одиночке, молился Иегове за себя и за семью. На суде покаялся: «Никогда даже не мог себе вообразить, чтобы могли быть такие ужасные книги». – Или С. Аронзон, который после «процесса 193-х» тут же исчез из революционного движения[765].

Отметно и другое: как легко многие из тех народников расставались с Россией, которую незадолго перед тем намеревались спасать. Хотя: эмигрировать – в 70-е годы считалось среди революционеров дезертирством: даже если тебя ищет полиция – находись на нелегальном положении, но не уезжай[766]. – Тан-Богораз уехал на 20 лет в Нью-Йорк. – Лазарь Гольденберг-Гетройтман уже «в 1885 переехал в Нью-Йорк, где читал лекции по истории революционного движения в России». По амнистии «в 1906 приезжал в Россию, но вскоре вернулся в Великобританию», уже и до смерти[767]. – В Лондоне же один из братьев Вайнеров стал владельцем большой мебельной мастерской, так и остался там. – М. Аронзон и М. Ромм стали практикующими врачами в Нью-Йорке. – И. Гецов после нескольких лет в Швейцарии уехал навсегда в Америку. – Лейзер Левенталь, попав в Швейцарию, кончил: в Женеве медицинский факультет, потом был ассистентом крупного физиолога, затем получил кафедру гистологии: в Лозанне, от социалистического движения отстранился нацело. – Так же и Семён Лурье кончил медицинский факультет в Италии (но вскоре затем умер). – Любовь Аксельрод («Ортодокс»), надолго застряв в эмиграции, получила звание доктора философии в Бернском университете (а потом внедряла диамат в советских вузах). – На медицинский факультет в Берне поступил и А. Хотинский (но через год умер от скоротечной чахотки). – Григорий Гуревич преуспел в Дании, и в Россию вернулся датским консулом в Киев, где и пробыл до самого 1918[768].

Это одновременно показывает и как немало талантливых людей было среди тех революционеров. Такие, с деятельным умом, попав и в сибирскую ссылку надолго, не закисали и не сходили с ума от революционного бездействия, но открывали глаза на те народности, которые жили там вокруг них, изучали их язык, быт, писали о них: этнографические сочинения: Лев Штернберг – о гиляках, Тан-Богораз – о чукчах, Владимир Иохельсон – о юкагирах, Наум Гегасер – о физическом типе якутов[769], кое-что сделал и Моисей Кроль в исследовании о бурятах.

Некоторые еврейские революционеры – охотно переключались в социалистическое движение на Западе. Например В. Иохельсон и А. Зунделевич при выборах в германский рейхстаг ринулись в предвыборную агитацию за социал-демократов, Зунделевич был даже арестован за непозволительные приёмы. – Анна Розенштейн во Франции получила тюремный срок за уличную демонстрацию с нарушением правил; Тургенев отхлопотал, её только выслали в Италию, но она и там получила два тюремных срока за анархическую агитацию. (Позже вышла замуж за Ф. Турати, обратила его в социалиста и сама стала первой в Италии марксисткой.) – Абрам (Аврагам) Вальт-Лесин, из Минска, в дальнейшем 17 лет печатался в американском социалистическом «Форвертсе», заметно повлиял на формирование американского рабочего движения[770]. (Эта дорожка ещё многим нашим социалистам предстояла.)