Звёздные изгнанники - Андрэ Нортон

Воздух дрожал и бился вокруг – может, от качания челнока, который нес меня? Нет, это была пульсация, прерываемая ритмом, который удерживал меня в фургоне. Затем я услышал звук, бывший частью этого биения, – наверное, песню. Звук исходил не от Майлин, а поднимался из Долины, и он становился громче с каждым шагом казов.

Это странное биение звука делало меня сильнее, будто в мое вялое тело вливалась жизненная сила, ушедшая с тех пор, как нож Озокана искал мою жизнь. Я лежал и чувствовал, как она входит в меня. Правда, что-то снова отходило, откатывалось, но то, что оставалось, бодрило меня. Теперь я уже не просто угрюмо цеплялся за жизнь, а был способен думать о чем-то помимо собственного тела.

Я еще раз приподнялся и взглянул на Майлин. Она откинула голову и протянула руки перед собой, держа жезл между ладонями. Он кружился, разбрасывая серебряные искры, которые падали ей на голову и грудь, исчезая. И она пела песню – не ту, что все еще витала в воздухе, но высокую и нежную, и ее звуки притягивали меня.

Я кое-как оперся передними лапами о пол, и мне удалось встать. Теперь мои глаза были на уровне сидения Майлин. Я бросил взгляд наружу: была еще ночь или очень раннее утро. Луна уже не сияла. Впереди внизу виднелся другой свет, но не оранжевый свет пожаров, а голубая тень лампы, лунного шара Майлин, только они не были фиксированы, а качались, как мощные фонари. Как раз из этого освещенного места поднималось пение, становилось все сильнее и глубже. Я потащился дальше, пока не вытянул, несмотря на боль, одну переднюю лапу на сидение и положил на нее голову. Майлин не обратила на меня внимания, она была поглощена пением.

Двое мужчин с лунными шарами пришли встретить нас. Я увидел черные с белым и желтым узором мантии жрецов. Однако, они не приветствовали Майлин и не остановили нас, а лишь стояли, один справа, другой слева. Лица их оставались бесстрастными, и они продолжали свою песню, слов которой я не понимал.

Мы проехали мимо многих жрецов Умфры, занятых работой на дороге. Я слышал вонь горелого, и нос барска улавливал в нем запах крови. Нет, Долина не избежала участи Йим-Сина. Однако я считал, что несчастье здесь не столь полное, как в городке.

Казы повернули без всякого видимого знака со стороны Майлин, и мы проехали через ворота. Портал был весь в трещинах и зарубках и ощетинился стрелами из боевых луков. Дым разрушений стоял, как туман. Мы въехали в первый двор храма. Только тут Майлин двинулась, подняла свой все еще сверкающий жезл и приложила его к своему лбу. Свет, выходивший из него, погас, и когда она снова опустила руки, в них была только палочка. Майлин открыла глаза. К нам подошел жрец. Его голова была забинтована, правая рука на перевязи.

– Где Оркамур? – спросила Майлин.

– Он осматривает свой народ, Госпожа.

– Зло крепко поработало здесь, – она серьезно кивнула. – Как велико это зло, Брат?

– Большая часть стен разрушена, – мрачно сказал он. Поднятое к нам лицо с глубоко сидящими глазами было лицом человека, вынужденного быть свидетелем разрушения того, что было большей частью его самого. – Но фундамент уцелел.

– С Йим-Сином поступили хуже. А кто эти люди?

– Насчет Йим-Сина мы знаем. Кто они? Люди, впавшие во тьму, выросшую из откуда-то принесенных семян. Однако, они не преуспели в своем зле.

– Они убиты?

– Они сами себя убили, потому что не обратили внимания на стражников, но после себя оставили руины.

– А те… те, кто находился под покровом Умфры… – начала она почти робко. – Что с ними, Брат?

– Тот, кого ты держишь в сердце, жив. Некоторые другие отпущены Умфрой по Белой Дороге.

Она вздохнула и, положив жезл на колени, потерла лоб.

Итак, Маквэд был жив. Я ухватился за это.

Приступ боли в груди заставил меня отползти назад и свалиться на мат.

Последние остатки сил покинули меня.

Яркий свет ударил мне в морду, проник у неплотно зажмуренные глаза. Я попытался отвернуться, но меня удержали. Я вдохнул резко ароматизированный пар, и в моей голове прояснилось. Я открыл глаза и увидел, что лежу в комнате, а Майлин наклонилась надо мной с чашей золотистой жидкости, от которой исходил пар, приведший меня в чувство.

Здесь был человек, чье старое доброе лицо было мне знакомо: когда-то, очень давно, мы с ним сидели в тихом саду и разговаривали о жизни за той звездой, что служит Йиктору солнцем, о людях, выполняющих свое назначение во многих чужих местах. Это был Оркамур, слуга Умфры.

– Младший Брат, – его слова сформировались в моем мозгу, – ты желаешь, в самом деле желаешь оставить свое теперешнее тело и получить другое?

Слова, слова… Ну, да, конечно, я этого желаю! Я был человеком! Я требую человеческое тело. И это поднялось во мне не как простое желание, а как просьба, сконцентрированная со всей силой, на какую я был способен.

– Будь по вашему желанию, сестра и брат!

Оркамур ушел из моего поля зрения, как бы отплыл назад. Майлин снова наклонилась надо мной с чашей, чтобы оживляющие пары очистили мой мозг.

– Повтори, Крип Ворланд, слово в слово: я желаю всей силой избавиться от меха и клыков и снова стоять и ходить, как человек!

Я медленно, торжественно проговорил мысленно эту просьбу. Мне хотелось бы произнести ее вслух, громко, с вершины какой-нибудь горы, чтобы меня слышал весь мир.

– Пей! – она ближе поднесла чашу с ароматной жидкостью. Я стал жадно лакать, мне показалось, что это холодная вода из горного источника. Я не сознавал своей жажды, пока не сделал первый глоток. Это было очень вкусно, и я пил, пока чаша не опустела, пока язык не слизнул последнюю каплю.

– Теперь… – Майлин убрала чашу и выдвинула вперед одну из лунных ламп. В комнате и так было светло, а теперь стало еще светлее. – Посмотри на нее! Отпускай, смотри и отпускай!

Отпускать? Что отпускать? Я уставился на лампу. Это был серебряный мир, какой можно было увидеть на видеоэкране «Лидиса», когда корабль снижается над планетой в новой системе, серебряный шар вытягивался, притягивая к себе…

Кто бродит на серебряных шарах, и что они там видят? Из каких-то глубин пришла ко мне эта мысль. Это был не сон, а явь, однако, мне не хотелось открыть глаза и посмотреть, потому что тут было что-то иное, и какая-то осторожная часть меня желала изучить это иное, не торопясь.

Я глубоко вздохнул, ожидая, что мой нос барска расскажет мне обо всем. Но обоняние как будто ссохлось, умирало. Конечно, запахи тут были аромат какого-то растения, другие запахи, но все они были очень слабыми. Я не решался двигаться, но когда еще раз глубоко вдохнул, то оказалось, что боль, которая не покидала меня и стала почти частью меня, исчезла! Я открыл глаза. Искажение! Цвета стали, с одной стороны, менее отчетливыми. а с другой – пронзительно яркими. Я щурился и мигал, чтобы окружающее стало выглядеть нормально. Но этого не произошло. Требовались усилия, чтобы заставить глаза снова послушно служить. А ведь это уже один раз было – мелькнуло в моей памяти.