Избранное. Фреска. Лань. Улица Каталин. Романы. - Магда Сабо

— Чтоб у нее руки отсохли! — ворчала Кати. — Не хватило ума закрыть жестянку из-под чая крышкой, убирай тут за всякой! Э-э, да тут и убирать-то нечего, вычистила все до остатней чаинки. Знать, крепкие чаи распивает эта барыня у себя в Пеште, на одну-то чашку вывалить все что было, чуть не с пригоршню. У нас этакого запаса хватило бы на полгода, чай пьют, только когда у кого живот заболит.

«А все нет худа без добра, хоть не придется сегодня вечером посуду мыть, — думала Кати, — к еде так никто и не притронулся. Только и заботы, что на ночь выставить морковь в погреб, а к завтрему подогреть к обеду, глядишь, одним делом меньше. Бедный Арпадик, проголодался, должно!» Кати отрезала ломоть хлеба, достала из кладовки кусок сала, выбрала яблоко показистее. Но поднос с едой пришлось обратно уносить из гостиной: Приемыша и след простыл.

Приемыш улизнул из дому, когда все родственнички наконец повалили в комнаты, а Папочка взвинтил себя до того, что от возбуждения и сам не способен был сообразить, кто рядом с ним, а кого и вовсе нет. Приемыш открыл калитку, впустил во двор Аннушку, старую Дечи и Анжу, а когда увидел, что и остальные члены семейства в сборе, то преспокойно затворил за собой калитку, и был таков. Янка по укоренившейся привычке ввинчивает в гостиной лампочку не ярче двадцати пяти свечей, и вздумай почитать, так глаза сломаешь. Зато как приятно в кои-то веки посидеть в ресторане, когда все вокруг залито светом. После перестройки гостиницу и ресторан не узнать, они стали вполне современными и красивыми; стены выкрашены в светлые, приятные для глаза тона. Приемыш родился в селе на берегу Тисы и с самого детства любил рыбу, но Янка никогда не готовила рыбных блюд, потому что Папа терпеть их не мог, рыба — «пища католиков», говорил он пренебрежительно. Приемыш заказал себе жареного судака и бутылку легкого белого вина. От голода у него подвело желудок, а если вспомнить, какая милая обстановка сейчас дома, то ясно как дважды два: к тому времени, когда он вернется, еды либо вообще никакой не будет, либо останется овощное рагу, приправленное поучениями из книги Иова. Интересно, хватилась ли Аннушка пропажи? Хотя в общей суматохе дело вряд ли дойдет до книг. За соседним столиком ужинал доктор Немет с женой и дочерью. Приемыш раскланялся с ними. Настоящая красавица дочь у этого Немета, блондиночка и притом молоденькая! Заказанное блюдо предстояло ждать, но вино подали сразу; Приемыш отпил из бокала, и настроение у него улучшилось. Нет, дочка у доктора определенно смазливая; неплохо было бы перебраться к ним за столик. Но он понятия не имел, каковы ресторанные правила этикета, прилично ли присоединиться к компании, если тебя не приглашали. И он не отважился пересесть.

Принесли судака, и у Приемыша слюнки потекли: на редкость соблазнительно выглядела рыба — хорошо прожаренная, покрытая румяной корочкой, аппетитно пахнущая, а вокруг нее на блюде были выложены тонкие ломтики жареной картошки. Наконец-то хоть раз в жизни поесть как полагается! Приемыш переложил себе на тарелку половину порции, опять покосился на соседний столик, но тотчас же отвел глаза, потому что ему вспомнилась Жофи, и с этого момента рыба показалась ему не такой вкусной, как вначале, когда он проглотил первый кусок. Он потянулся за остатками судака и переложил к себе на тарелку рыбью голову. «Вылитая Бабушка!» — подумал Приемыш, ковыряя еду вилкой, и на какое-то время к нему опять вернулось веселое настроение: как бы там ни было, а сегодняшний день богат событиями. Чего стоит одна только живая картина — Дечи у скамейки, или вспомнить семейный хор у ворот. Он снова отпил вина. К завтрему, может, Рози подкинет деньжонок. На радостях, что его примут в партию, придется выставить коллегам из школы хотя бы по кружке пива.

«А у Прабабушки грудь ненастоящая», — думала Сусу, лежа в постели. Старушку уложили здесь же, в спальне, как только Аннушка привела ее; Дечи была очень плоха, тогда Аннушка расстегнула ей платье, и тут Сусу увидела, что на том месте, где у всех людей груди, у Прабабушки к телу привязаны два тюлевых шарика, набитые ватой. Мамуся, заливаясь слезами, стояла возле Прабабушки на коленях и умоляла простить ее, что она недосмотрела и позволила Прабабушке уйти из дому, она, Мамуся, и не ведала о том, что произошло; Мамуся плакала и плакала, а Аннушка утешала ее. Бьет церковный колокол. Где же Мамуся? Сусу всегда в это время, под колокольный звон, начинает свою вечернюю молитву. Девочка соскользнула с постели и выглянула в окно. В папином кабинете темно, зато в канцелярии горит свет. Дедушка еще не ложился, а Папа, наверное, где-то здесь, в доме. Из столовой не доносилось ни звука, значит, взрослые могут быть только в гостиной. Жужанна сунула ноги в шлепанцы и пробежала через темную столовую, но в гостиную войти не осмелилась и в нерешительности застыла перед плотно закрытой дверью.

«Глас мой к Богу, и я буду взывать; глас мой к Богу, и Он услышит меня.

В день скорби моей ищу Господа; рука моя простерта ночью и не опускается; душа моя отказывается от утешения.

Воспоминаю о Боге и трепещу; помышляю, и изнемогает дух мой».

У этого тарбайского колокола самый благостный звон из всех колоколов в городе. Хоть бы Арпад вернулся скорее, Арпад найдет слова утешения, он умеет сказать возвышенное, применительно к обстоятельствам. Горемычный и незлобивый сын мой, он бежал из дому, не устрашась ночи, не вкусив пищи и не испив глотка. Ему не уснуть, он дождется Арпада, как бы поздно тот ни пришел домой. Трудно постичь и поверить, но чувства его не обманывают: оказывается, он, священник, способен расстаться с Тарбой. Только бы Арпад скорее был рядом! Как видно, он не в силах был даже дышать одним воздухом с этими нечестивцами, и неведомо где скитается теперь, бездомный и сирый. Имущества он, священник, не копил, личных вещей у него немного, так что собраться ему не составит труда, а книги можно перенести впоследствии, постепенно. «Арпад поможет», — с надеждой подумал он, и нежность затопила старое сердце. Конечно, Арпад не оставит его в беде, как только узнает, что произошло.

Снимут где-нибудь комнату на двоих. Антихрист выхлопочет, и то будет последнее одолжение, которое он позволит себе принять от зятя. А затем они с Арпадом навеки покинут Тарбу, пусть Ласло Кун остается здесь безраздельным владетелем, тогда-то он сможет поселить в доме капеллана.

Когда священник выбежал за калитку и увидел старуху, первым его побуждением было отступить немедля, задвинуть засов и увести с собой в дом эту неприкаянную девчонку, которая околачивается среди взрослых, слушая, как плачет Янка и причитает Кати. Но, прежде чем он успел осуществить свое намерение, зять широко распахнул калитку и втащил во двор всю компанию. Еще бы, оно и понятно: Ласло Кун боится соседей, всех обывателей, боится суда добрых людей. Лично ему, священнику, бояться некого и нечего, он с легкой душой захлопнул бы калитку и задвинул засов, и пусть бы они там на улице голосили, а они с Арпадом, люди праведные, стояли бы у окна и смотрели, как стекается толпа и всяк добрый человек славит Господа: Бог, правду видящий, судит грешников по всей строгости. Господь отделяет праведников от нечестивых, — нет, не надо было впускать их в дом.

Засов они все-таки задвинули, но сделал это Ласло Кун, чтобы во двор не проникли посторонние. Аннушка ни с кем не поздоровалась, потащила эту размалеванную мумию прямо в спальню. И старый прощелыга Анжу тоже вторгся в благочестивый дом, он нес чемоданы; но у того, по крайней мере, хватило ума забиться в кухню, Аннушка же носилась по всему дому, на ходу отдавала распоряжения, и все беспрекословно подчинялись ей, все двери распахивались или закрывались по одному ее слову, и, конечно же, все в доме пошло кувырком, даже постель разобрали не ко времени. Понаблюдав, как она бегает из комнаты в комнату, оглашая стены суетным криком, священник все-таки вошел следом за нею в дом.

Аннушка направилась было на кухню, чтобы заварить чаю старухе, священник заступил ей дорогу. Аннушка на мгновение остановилась, улыбнулась отцу и попыталась его обнять, священник едва успел уклониться. «Кто дозволил тебе переступить порог дома сего?» — вопросил он.

«Я, — тотчас вмешался Ласло Кун, густо побагровев. — Я здесь хозяин. Или вы по сей день воображаете, что можете распоряжаться в этом доме?» Тогда священник отступил от двери, Аннушка юркнула в кухню, оттуда послышался звон тарелок и недовольное ворчание Кати. Именно в этот момент священник принял решение навеки покинуть Тарбу. Если бы благородное возмущение, обуявшее Арпада, не заставило юношу уйти из дому, тогда и его, священника, не посмели бы так унизить. А недостойная дщерь не постыдилась ввалиться к нему в кабинет, куда он бежал от людского содома. В черном плаще, уста же ее ярки и смеются — сущая дьяволица! Он запамятовал повернуть ключ в замке, и Аннушка свободно вошла, он лишь попятился, когда увидел ее на пороге. Священник повернулся к ней спиной и потому не сумел оборониться, не сумел отвести ее руки, и Аннушке удалось погладить его по спине; она и в детстве всегда так ласкалась к нему: касалась рукою отцовской спины. «Сервус, Папочка!» — прощебетала сия недостойная и выбежала вон. Священник без сил опустился в кресло: он чувствовал себя предельно измученным после стремительного налета Аннушки. Хорошо все-таки, что ему удалось окончательно избавиться от старухи! Если к заработку Арпада да прибавить его пенсию, то как раз хватит, чтобы им вдвоем прожить безбедно. Вот обрадуется Арпадик! Уж хоть бы он поскорей вернулся домой!