Юлий Цезарь. Жрец Юпитера - Майкл Грант

«Если для защиты моего положения мне придётся призвать на помощь бандитов и головорезов, я буду считать себя обязанным наградить их», — повторял он неоднократно.

В период диктатуры Цезаря консулы отнюдь не были революционно настроены. Из их числа пятеро были представителями знати, включая троих патрициев, и четверо «новыми римлянами», доказавшими свою преданность в Галлии. Новшество заключалось в том, что своим избранием они были целиком обязаны Цезарю, и только ему одному. Его единственная уступка электорату заключалась в отмене политических гильдий, благодаря которым, при попустительстве самого Цезаря, в 50-х годах выборы превратились в кровавые разборки. Но он высмеял и само народное собрание, все достижения которого, по его мнению, являли собой всего лишь жалкую, неудавшуюся попытку выразить желания народа Рима. Впредь задачи собрания должны были состоять исключительно в том, чтобы исполнять волю диктатора.

Не было ничего нового в том, чтобы назначать своих ставленников на высшие должности, но Цезарь делал это совершенно открыто, и действительно, в конце концов законодательно ему было дано право «рекомендовать» большую часть от общего количества кандидатов на высшие должности, причём это право предоставлялось на много лет вперёд. Вызывали нарекания также отсрочки выборов, которые иногда приводили к тому, что консулы осуществляли свои полномочия только в течение нескольких месяцев; итак, когда один из консулов умер в последний день 45 года до н. э., Цезарь заменял его в течение нескольких часов, оставшихся до конца года. Цицерон с горечью заметил, что это был особый срок службы, когда ни у кого и крошки во рту не было, а сам консул не сомкнул глаз. Намерение диктатора, однако, состояло в том, чтобы использовать все возможности консульского статуса, проводя на эти должности лояльных ему лиц. С той же самой целью, а также в интересах более эффективной работы он увеличил число преторов от восьми до шестнадцати, число эдилов — от четырёх до шести и число квесторов — от двадцати до сорока. Что касается народных трибунов, один из которых попытался не допустить Цезаря в казначейство в 49 году до н. э., то он по-прежнему испытывал сильное раздражение от их булавочных уколов. Когда трибуны не встали с мест во время его испанского триумфа, он пришёл в бешенство и не мог успокоиться в течение нескольких дней. А двое трибунов, демонстративно прекративших приветствия в честь Цезаря, были на время отстранены от выполнения своих обязанностей. А ведь в своё время Цезарь начал войну под лозунгом защиты неприкосновенности народных трибунов и демократических прав. Однако он допустил и более серьёзный просчёт. Он не учёл интересов высших должностных лиц, бывших высших должностных лиц и потенциальных должностных лиц. Он не сумел найти компромисса между республиканскими формами и аристократической гордостью, с одной стороны, и своим собственным режимом правления — с другой, да он и не пробовал этого сделать. Цезарь никогда не заботился об интересах знати и всерьёз не относился к конституции, стоявшей на защите этих интересов. «Для меня нет ничего важнее, чем быть правдивым с самим собой, — заявил он однажды, — а другие пусть будут честны перед собой».

Теперь интеллектуальная гордость Цезаря становилась всё более очевидной, а жажда абсолютной власти — всё более нетерпеливой.

Наиболее опасным противником Цезаря стал отошедший в лучший мир Катон. Вскоре после его самоубийства в Африке в народе начал создаваться его легендарный образ настоящего республиканца. Возвеличивание Катона приняло такие размеры, что даже Виргилий спустя целое поколение представлял его как благородного учредителя законов для простого люда, а Лукан, вступив в противоречие с Нероном, видел в нём саму основу оппозиции имперским тиранам.

Правосудие и неподкупная честь —Вот кумиры, которым Катон поклонялся,С достоинством миру служа,Забыв об отдыхе и благах земных.

Эти строки были написаны через сто лет после его гибели, однако панегирики в честь Катона появились уже в первые месяцы после его ухода из жизни. Одна такая работа была написана Цицероном. Хотя при жизни Катона он и считал его слишком уж «твёрдолобым», в июле 46 года до н. э. оратор уже работал над хвалебным некрологом. Годом позже он задавался вопросом, насколько разумно было писать такую работу в условиях диктатуры. В августе 45 года до н. э. Цезарь вежливо похвалил эссе, но, зная, какую ненависть он всегда испытывал к Катону, нетрудно догадаться, что поступок Цицерона привёл его в бешенство. После кровавой битвы при Мунде он с помощью Гирция, подготовившего черновой вариант, начал писать своё сочинение «Анти-Катон». Целиком эта работа не сохранилась, до нашего времени дошёл только текст обращения к Цицерону, в котором Цезарь красноречиво уверяет, что он ни в коей мере не может сравняться с Цицероном по изяществу стиля. Затем Цезарь переходил к ядовитым насмешкам над жадностью Катона, над его склонностью к кровосмешению и пьянству, он упрекает Катона в чудовищном стяжательстве, описывая, как тот продал и затем вновь купил собственную жену. Цицерон выразил надежду, что книга Цезаря будет издана. Это было сделано отчасти из-за добрых слов в свой адрес, а отчасти также и потому, что грубое оскорбление Катона должно было вызвать всплеск негодования и таким образом пойти на пользу Республике. Кроме того, Цицерон был вынужден хвалить труд Цезаря, поскольку Цезарь похвалил его собственный — и с равной неискренностью.

По возвращении из Испании Цезарь отпраздновал очередной триумф, который он разделил с двумя офицерами (одним из них был его собственный племянник), и ведущей темой стала тема освобождения. Празднования пользовались теперь не такой популярностью, как раньше, поскольку было невозможно скрыть тот факт, что побеждённые враги были собратьями-римлянами. Однако эта тема упорно муссировалась, было запланировано строительство храма Свободы, а на монетах появилось слово «Свобода». Тем не менее с политической точки зрения идея была легковесна и бессмысленна. Ещё до битвы при Фарсале, в ходе мирных переговоров с Метеллом Сципионом, Цезарь предложил нечто подобное политической программе: спокойствие для Италии, мир для провинций, безопасность для всей страны. Но в этой формуле отсутствовало само понятие конституционных традиций. Цезарь находился вдали от центра в течение одиннадцати лет, и в то время, когда Республика была настолько ослаблена, что он мог подчинить её полностью, его взгляд устремлялся к более широким горизонтам. Тем временем он издал указ, предписывающий заново устанавливать снятые ранее статуи Помпея, и это было, возможно, хорошим знаком, если только не случайной прихотью.

В начале лета 45 года до н. э. Цицерон сформулировал идею подачи меморандума, в котором указывалось бы, как под руководством Цезаря можно восстановить Республику. Но Бальб и Оппий советовали ему не включать в этот документ каких бы то ни было рекомендаций, которые не совпадали бы с фактическими намерениями диктатора. Они также выражали беспокойство по поводу того, что проект слишком походил на протест против деспотизма, и серьёзные опасения, что деспотизм только усилится, если Цезарь не достигнет конституционного урегулирования перед отъездом на следующую военную кампанию. В результате Цицерон вообще отказался от своей идеи. «Вовсе не постыдность темы мешает мне, — писал он Аттику, — хотя и это имеет место. Но я не могу придумать, о чём можно было бы написать».

Тем временем Цезарь проявлял свою обычную любезность. Он просил Гирция и Долабеллу собрать для него все остроты Цицерона. При этом Цезарь преследовал двойную цель: он получал возможность дать свою оценку и следить за тем, чтобы колючий язык оратора не завёл его слишком далеко, поскольку отношение Цицерона к Цезарю вновь быстро ухудшалось. Глубоко подавленный отменой республиканского правления и подкошенный смертью любимой дочери, он написал Аттику: «Для пользы небес отбросим лесть, и будем по крайней мере наполовину свободными».

Брут высказал мнение, что Цезарь меняется в лучшую сторону, но Цицерон считал его оптимизм смехотворным, хотя он и был тронут дружеским письмом Цезаря с выражением соболезнований. И всё же деятельность, в которую он погрузился, сражаясь с несчастьем, имела неоценимую важность для мира, поскольку именно в то время он писал свои трактаты, давшие латинской мысли целостную систему моральных ценностей и способствующие превращению этого периода отмирания республиканских традиций в эру бурного расцвета литературы.

Именно на этой почве, когда не находилось других точек соприкосновения, Цицерон и Цезарь могли с удовольствием общаться, испытывая обоюдное уважение и интерес. Благодаря перу Цицерона перед нами предстаёт удивительная и уникальная картина визита диктатора в Путеоли в декабре 45 года до н. э.