Фарт - Б. Седов

Все могло повернуться в совсем плохую сторону, и в этом случае он рассчитывал продать свою жизнь как можно дороже.

Наконец дверь открылась, и напрягшийся было Знахарь облегченно вздохнул.

На пороге стояла Рита. Окинув быстрым взглядом бар, она кивнула Знахарю и вышла. Знахарь тут же встал и последовал за ней. Когда он вышел на темную улицу, то увидел, что Рита уже сидит за рулем какого-то затрапезного «форда». Не тратя времени на раздумья, он открыл дверь и сел на сплошное переднее сиденье рядом с ней. Рита сразу же нажала на железку и быстро отъехала от бара.

Знахарь молча сидел рядом, отдавая ей инициативу в разговоре.

Он не хотел вываливать на нее все, что накопилось за эти сумасшедшие сорок восемь часов. Подумав так, он вспомнил известный фильм и усмехнулся. Рита, сохраняя молчание, крутила руль, и «форд», плавно покачиваясь, петлял по темным улочкам. Наконец впереди показалась светящаяся надпись «Отель Наслаждение». Половина букв не горела, и Знахарь подумал, что наслаждение здесь должно быть весьма сомнительным.

Рита загнала машину в темный проулок и выключила двигатель.

Потом она повернулась к Знахарю и, обняв его, спрятала лицо у него на груди. Знахарю показалось, что она плачет, и вся злость, все вопросы, которые он был готов самым нелицеприятным образом задать этой женщине, куда-то испарились.

– Ну что такое? – ласково спросил он, гладя Риту по шелковым волосам.

Она шмыгнула носом, затем разжала объятия и, отстранившись от Знахаря, сказала:

– Что? Помнишь, я сказала тебе, что я люблю тебя, а потом сказала, что я Игрок?

– Помню. Это было тогда, когда ты сдала меня федералам, – Знахарь не удержался от колкости.

Рита пропустила это мимо ушей.

– А теперь я скажу тебе то же самое, но по-другому. Я – Игрок. И я люблю тебя.

– А что, есть разница?

– Есть. Но об этом потом. Я сняла номер в этой крысиной норе. Пойдем, нечего тут в машине светиться.

Знахарь пожал плечами:

– Ну пойдем, раз так.

Они вышли из машины и, пройдя мимо дремавшего портье, поднялись на второй этаж. В конце длинного коридора, украшенного ветхой ковровой дорожкой, за пожарным щитом, на котором висели мятое ведро, топор и два использованных презерватива, была дверь с номером «213».

– Другого номера не было? – недовольно спросил Знахарь.

– А ты что, суеверным стал? – ответила вопросом на вопрос Рита, поворачивая ключ в замке.

– Представь себе, стал. Я за эти два дня много каким стал. Собственной тени пугаюсь.

Рита открыла дверь, и они вошли в номер.

То, что Знахарь увидел внутри, сильно напомнило ему провинциальную советскую гостиницу. Большая раздолбанная кровать с ободранными спинками, трясущийся холодильник, телевизор на исцарапанной тумбочке со следами полировки… Дверь в ванную была открыта, и за ней виднелась полуразвалившаяся душевая кабина, а рядом с ней – унитаз с отколотым краем.

– Вот это хоромы! – восхитился Знахарь. – И на Родину ехать не надо. Все, как там! Блеск!

– Зато тихо и безопасно, – сказала Рита и заперла дверь на ключ.

Потом бросила на пол сумку, до этого висевшую у нее на плече, рухнула на кровать и сказала:

– Ну, давай. Я знаю – тебе есть что рассказать.

Знахарь невесело усмехнулся и начал свой рассказ.

А рассказать действительно было что.

Когда Знахарь приехал в Лос-Анджелес, то первым делом отправился в ресторан «Казачок», принадлежавший Арону Берковичу. Там он хотел спокойно посидеть и обдумать дальнейшие действия. То немногое, что сказала ему Рита, навело на невеселые мысли и разбудило дремавшие до того подозрительность и осторожность.

Знахарь чувствовал, что вести себя так свободно и по-хозяйски, как это было до его вынужденного визита в Россию, в Бутырку, было бы крайне неосмотрительно. Измениться за это время могло многое, и для начала он должен был осмотреться и выяснить, не приготовлена ли для него ловушка.

Как выяснилось позднее, ловушки поначалу не было, но как только Знахарь засветился на русской территории, началось нечто странное и очень неприятное. Первым, на что он напоролся в «Казачке», оказались подозрение, недоверие, нежелание разговаривать и, наконец, прямая угроза убийства.

А именно – сидевший в гардеробе незнакомый амбал не торопясь вышел из-за своей загородки и, подойдя к Знахарю вплотную, сказал:

– Ты, конечно, похож… Но только передай своим пидарам из ФСБ, что такой номер не прокатит. Мы Знахаря знаем, царство ему небесное, и всякие засланные казачки нам не нужны.

Знахарь почувствовал, как холодная волна адреналина поднялась от живота к ушам, но гардеробщик, видимо, заметил это и, распахнув куртку, показал торчавший за поясом пистолет.

– Вали отсюда, мент поганый, – сказал он, – а то я тебе быстро вентиляцию в башке организую!

Такого афронта у Знахаря не было давно, и он попросту растерялся.

В следующую секунду он уже был готов броситься на неучтивого воротчика, но тот выразительно пошевелил плечами, и Знахарь понял, что битва на кулачках с этой двухметровой железной машиной может кончиться для него плачевно.

Плюнув, он повернулся спиной и вышел на улицу.

Этого не может быть, подумал он.

Однако это было фактом, а спорить с фактами, как говорил великий Ленин, трудновато. Они упрямы, а если еще и подкреплены торчащим за поясом пистолетом, то просто неотразимы.

Ладно, швейцар не пустил Знахаря внутрь, но Арон Беркович должен знать его, и он-то не поведет себя так странно, решил Знахарь и снова повернулся было к дверям, но, наткнувшись на недобрый взгляд верзилы, следившего за ним через дверь, снова плюнул, на этот раз по-настоящему и, прочтя номер телефона на табличке с названием кабака, направился к телефонной будке, торчавшей неподалеку.

Набрав номер, он, нетерпеливо поглядывая по сторонам, слушал двойные гудки и ругал толстого Арона, который не торопился снять трубку. Наконец раздался щелчок, и знакомый голос произнес:

– Русский ресторан «Казачок». Слушаю вас.

– Ты слушаешь нас? – сдерживая злость, сказал Знахарь, – это хорошо. А что же твой мордоворот в воротах не то что не слушает меня, а еще и не пускает. Мало этого, он грозит мне стволом!

– Кто это говорит?

– Арон, ты что спятил? Это же я, Знахарь! Ты что, тоже не хочешь узнавать меня? Жопу разорву!

– Простите, но этого не может быть. Уважаемый Знахарь недавно скоропостижно скончался в Москве, и об этом знают все.

– Арон, мать твою, да это же я, прочисти уши!

– Подождите минуточку.

И Знахарь услышал, как Арон, прикрыв трубку рукой, говорит кому-то:

– Подождите меня в зале, я сейчас приду.

Через несколько секунд в трубке раздался сиплый шепот Арона:

– Слушай, ты умер, понял? И вообще тут какие-то странные дела начались. Пройди вверх по улице, там через шесть кварталов есть бар для голубых, «Сладкие половинки» называется. Жди меня там, я приду через полчаса.

И снова громко:

– Иду, иду!

Раздались гудки, и Знахарь, почесав голову, повесил трубку.

Бар находился на углу Боргезе-стрит и Тутси драйв. Вывеска, изготовленная из неоновых трубок, оповещала, что заведение называется «Сладкие половинки». Из открытой двери доносилась негромкая приятная музыка.

Знахарь поставил машину на противоположной стороне улицы и задумался. Арон сказал, что хочет встретиться с ним в баре для педиков. Сам он, конечно, педиком не был, это было совершенно очевидно. Арон Беркович относился к тому типу евреев, у которых дедушка пират. Поразмыслив, Знахарь пришел к выводу, что котелок у Берковича все-таки варит. Никто из русской братвы ни за что не пойдет в бар для голубых, поэтому он был идеальным местом для встречи, которую нужно сохранить в тайне.

Знахарь вышел из машины, огляделся и, закурив, уверенно направился к входу в заведение, но остановился перед наклеенной на дверь афишей. На ней было написано: «Сегодня для вас поет несравненный Антонио Диас Амаретто. Для милых членов нашего клуба вход бесплатный».

Хмыкнув, Знахарь толкнул дверь.

Компания, собравшаяся в тот вечер в баре «Сладкие половинки», представляла собой цвет лос-анджелесских педиков. Здесь можно было увидеть все разновидности мужчин, изменивших свои взгляды на сексуальные отношения. В одежде присутствующих преобладали черная кожа в сочетании со сверкающими стальными деталями – атрибуты активных ребят – и нежный шелк, в который драпировались наиболее склонные к женственному поведению посетители.

Как всегда, в моде были элементы полицейской формы. Почти вся одежда, которую можно было здесь увидеть, сильно отличалась от той, которую обычно носят консерваторы от секса. Даже обычный мужской костюм-тройка, в который был облачен целующийся с очаровательной девушкой джентльмен, имел сзади соблазнительный вырез в форме сердца, через который были видны его гладкие ягодицы. Рука джентльмена находилась под подолом шелкового платья девушки и, судя по движениям этой руки, там было нечто, девушкам совершенно не свойственное.