Прутский поход - Герман Иванович Романов

ротам, набранных из рекрутов и ополченцев. Каларашей отправляли, понятное дело, в кавалерию, резеши шли в пехоту, артиллерию и на флотилию. Вместе с дворянством они и составили костяк армии — служили капралами, сержантами и прапорщиками. Но вот с офицерским составом была беда — поголовно призванное боярство, как «великое», так и «малое», просто не соответствовало «регулярству» — обычная поместная конница, которую тот же Петр Алексеевич уже упразднял.

Пришлось прибегать к паллиативу — к каждому иноземному офицеру (которых набралось очень много — ведь русские стали от них потихоньку избавляться) прикрепляли субалтерн-офицерами двух «бояр», и тот гонял их в «хвост и гриву». Хорошо, что все поголовно грамотные, и до «сено-солома» не доходило, как с рекрутами. Так что год они должны были исправно отслужить, а там либо «кнут» в виде солдатской службы, или «пряник» в виде офицерского чина от прапорщика до капитана, с патентом и горжетом на шею — бляхами этими гордились и дорожили.

— Год нужно доводить армию, не меньше, а мы в драку полезли! Как бы не случилось «конфузии»!

Стефан выругался, поминая в три загиба ситуацию. Одна надежда, что опытные русские солдаты, и «понюхавшие пороха» на Рымнике молдаване, за эти десять месяцев довели рекрутов до нужной кондиции. Вроде маршировали приемлемо, шеренги «не ломали», шли в ногу. Ружья споро заряжали, стреляли пусть и не метко, но «троечку» можно не закрывая глаз поставить. Так ведь было кому учить — в строю на мундирах у многих солдат были видны медали, серебряные и бронзовые, за Рымникскую победу и взятие Бендер. Сержанты и офицеры с генералами полагались награды из благородного металла, а солдатам с капралами из пушечной меди — чеканили из расплавленной трофейной пушки. Медали получили все, кто в сражении лично участвовал, бился с турками, а не под телегой сидел. Теперь и моряки подобные медали получат за свою первую победу на Дунае у Исакчи, в дополнение к тем крестам, что получили заслуженно.

Так что есть на кого надеяться!

Вот только с высшим командным составом беда, бригадами подполковники порой командуют, а полками майоры. На дивизии подобрали иноземцев — генералов и бригадиров, Стефан с каждым из них долго беседовал. И выделил одного — бригадира Ласси, который предложил свою шпагу царю Петру еще до «Нарвской конфузии». Так что Дмитрий Кантемир по его представлению наградил ирландца крестом 3-й степени с мечами, да произвел в декабре в чин генерал-майора с назначением на формируемую дивизию. И за полгода Петр Петрович ее вымуштровал — смотрелась вполне, и сейчас Стефан с удовольствием наблюдал за марширующими солдатами.

Так что вполне правильный выбор — памятуя о том, что Ласси стал в иной реальности фельдмаршалом и добился многих побед над разными противниками, от шведов и французов до поляков с турками, можно быть уверенным, что ирландец не подведет. Не то, что некоторые — при этой мысли Стефан покосился на «светлейшего», что отдавал какие то распоряжения адъютантам и те шустро запрыгивали в седла. Затем, почтительно помахивая бумагой, явно царской грамотой, направился к Стефану, поклонился — все же тот был господарь, к тому же царский зять.

— Государь Петр Алексеевич письмо отписал! Своего сына Алексея к тебе отправит на выучку, ваше высочество в самом скором времени — царевич уже Киев покинул и в пути находится!

Стефан задумался — с одной стороны ответственность немалая на него возложена, а с другой…

* * *

Картина Л. Блинова (1890 г.), на которой изображен абордаж русскими гвардейцами двух шведских кораблей в устье Невы в 1703 году. Преображенцами командовали сам царь Петр и Меншиков, и в честь этого события была отчеканена медаль с надписью — «Небываемое бывает».

Глава 37

— Хану крымскому Девлет Гирею повелеваю прийти с повинной, а ежели он откажется, на помощь османов надеясь, то поступать с ним и мурзами его буду без всякой жалости, и пардона от них принимать не стану. И татар с ногайцами оповестить, послав аманатов их, которых оставили. И объявят мою волю во всеуслышание…

Петр Алексеевич сделал короткую паузу, пытаясь обуздать кипящий в нем гнев — кабинет-секретарь Макаров старался не смотреть на самодержца, склонившись над листком «орленой» бумаги.

— Тех, кто за милостью моей явится, трогать не велю, живот с добром своим и стадами сохранят. А кто откажется, и невольников истреблял — пусть на себя пеняет, и неразумность свою в гордыне проклинает. За все те беды, что русским землям они и их злобные пращуры учинили, многие тысячи православного люда в неволю уведя, поступлю с ними також жестоко! Как они со своими рабами поступили — смерть примут!

Петр остановился, медленно прошелся по комнате, постоял у открытого настежь окна, окинув взглядом пыльную ханскую столицу. Армия вступила в Бахчисарай, покинутый татарами — «людоловы» уже не стали резать невольников по своему милому обыкновению, как случилась в северных кочевьях две недели тому назад. Вот тогда, разглядывая умученных несчастных в лохмотьях, зарезанных и порубленных, Макаров впервые увидел государя в таком гневе. И слова сейчас падали как тяжелые камни.

— Не сложат оружия — истреблю всех без жалости! Землю Крымскую со всеми татарскими кочевьями отдам донским казакам и калмыкам на поругание! О том оповестить всех басурман — пусть милости у меня просят сейчас, не мешкая, потом будет поздно!

Царь усмехнулся, в темных глазах плескалась мутная водица ненависти и злобы, но он несколько раз вздохнул и выдохнул, беря себя в руки. Двести верст пути от Перекопа до Бахчисарая через Гезлев, армия проделала за три недели. Оставили в этом приморском городке, из которого в ужасе разбежались все татары, крепкий гарнизон из пехоты с артиллерией и пару тысяч казаков с приказом искать в степи и разорять кочевья, если крымчаки продолжат нападения на русские войска.

В Балаклаву отправился Вейде со своей дивизией, получив приказ город подвести под царскую руку, христиан не обижать, невольников освободить. Если турки решать драться — побить османов без всякой жалости. Петр Алексеевич сам отправился посмотреть на Ахтиарскую бухту, и нашел ее самым лучшим пристанищем для русского флота. Осмотрел он и Инкерман, особенно крепость, построенную феодоритами и названную ими Каламита. А вот самих жителей, подданных завоеванного османами княжества, встретилось немного — царь разговаривал с ними, а они отвечали ему на старинном немецком языке, а слова порой были из тех, что употребляют в «Низменных землях». Петр Алексеевич прекрасно понимал их, благо трудился на одной из голландских верфей плотником.

Потомков легендарных готов, что еще продолжали быть христианами, в Крыму осталось немного, несколько тысяч, вряд ли больше. За два прошедших века после завоевания турками бывших генузских городов и княжества Феодоро, они фактически исчезли