Яконур - Давид Константиновский

Положила руку на плечо Герасима.

Он не повернулся к ней; смотрел в ночь, на Яконур.

Позвала его тихонько:

— Герасим!

Повернулся, взял ее руку со своего плеча, поцеловал пальцы.

Спросил:

— Куда теперь?

Она стала показывать рыжие костры по берегу:

— Вот еще… и вот экспедиция… и там… Видишь?

— Вижу… Тут действительно что-то есть такое, ты права…

Замолчал.

Нет, заговорил снова.

— Я вижу, как все собрались возле человека, с которым происходит беда…

— Головушка у тебя хорошая… Пойдем дальше? Или вернемся?

Кажется, улыбнулся. Не видно.

— Давай вернемся. Я соскучился по тебе.

Опять прикоснулась к нему, опять спросила себя: он?

Он, он…

В который раз она себя об этом спрашивает?

— И еще что-то я хочу тебе сказать… У меня, представь, появилось желание быть полезным твоему Яконуру…

Наколдовала!

Колдунья…

Все пустила в ход, всю черную и белую магию, все заклинания, всю нечистую силу, всех коньков-горбунков, китов, гномов, кощеев, серых волков, ихтиологов и генетиков. Добилась!

«Твоему Яконуру»… Ее Яконуру.

Да ведь ужасно…

Ведьма! На костер бы тебя… Нет чтобы просто любить, кого полюбила, — она принялась за него и не дала передышки ни ему, ни себе, пока не сделала единомышленником. Страшная женщина! Вычислила его, поняла, что любви к ней технарю тут не хватит, не потянет он только любовью, ему требуется еще и логика, точные данные, статистика… Вложила в него и статистику, ладно. Добилась своего…

Но все-таки! Ведь это Яконур, — что она без Яконура?

Страшная, страшная; сама себя пугаешься…

Вслух:

— Нет чтобы сказать, что любит женщину, — «я по тебе соскучился!»… Нет чтобы сказать, что полюбил Яконур, — «решил быть полезным»…

Протянула к нему руки:

— Я люблю тебя, Герасим!

…Брат отца Элэл ушел на фронт с сибирской дивизией, от Каракана — сразу под Москву, был тяжело ранен, выжил, был контужен, горел в танке и опять выжил; погиб в сорок четвертом, уже на нынешних западных землях Польши…

Он был холостяк; письма писал на Яконур, обращался в них ко всем троим — брату, невестке и Элэл. Письма сохранились — конверты и треугольники, небольшие желтые листки бумаги со скупыми вестями о себе, с наказами и пожеланиями, еще была вырезка из фронтовой газеты, неясное фото, где лейтенант уточнял с экипажем боевое задание, так говорилось в короткой подписи к снимку.

Элэл бывал у памятника на берегу Каракана, подолгу стоял и смотрел на глыбы с тысячами некрупно и тесно высеченных фамилий и инициалов. Скульптор оставил свободное место, и Элэл видел, как время от времени добавлялись новые имена, уже не по алфавиту, а просто — одно за другим.

Внизу у памятника так же тесно стояли венки, пирамидки с посвящениями, свечи — их приносили сюда для своих люди, которым некуда прийти на могилу.

Элэл находил на камне свою фамилию… Здесь были три однофамильца, и все трое — с одинаковыми инициалами, трижды повторяясь, эта фамилия и эти инициалы стояли подряд, три человека стояли в одной строке, и каждый из них навсегда был брат отца, и навсегда невозможно было узнать, кто из них — брат отца…

ИЗ ТЕТРАДИ ЯКОВА ФОМИЧА. «С одной стороны, пробуждены к жизни такие промышленные и научные силы, о каких и не подозревали ни в одну из предшествовавших эпох истории человечества. С другой стороны, видны признаки упадка, далеко превосходящего все известные в истории ужасы последних времен Римской империи. В наше время все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение. Новые до сих пор неизвестные источники богатства, благодаря каким-то странным, непонятным чарам превращаются в источники нищеты. Победы техники как бы: куплены ценой моральной деградации. Кажется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости. Даже чистый свет науки не может, по-видимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы. Этот антагонизм между современной промышленностью и наукой, с одной стороны, современной нищетой и упадком — с другой, этот антагонизм между производительными силами и общественными отношениями нашей эпохи есть осязаемый, неизбежный и неоспоримый факт (К. Маркс, речь на юбилее „Народной газеты“, 1856)».

…Бабушка Элэл была коренной сибирячкой, родилась на Каракане.

До глубокой старости бабушка сохраняла прекрасные волосы, длинные, густые, блестящие; рассказывая, она перебрасывала их на плечо, на грудь, доставала особенный свой гребень и любовно, неторопливо расчесывала; Элэл смотрел на струящиеся бабушкины волосы и слушал ее неспешные рассказы…

Бабушка была выпускница Бестужевских курсов, преподавала в гимназии. «Я эсдековка была, „Капитал“ читала! — рассказывала бабушка. — Даже доклады делала…» Арестовали социал-демократов в новогоднюю ночь. «Привели в тюрьму, а она занята. Нашлось нам место в пересыльной… На другой день прокурор вызывал всех, дали нам кому сколько…» Году в двадцатом к ней пришли студенты Караканского университета: они заявили в Совете, что требуют назначить ее преподавательницей истории.

Бабушка писала работу по ссыльным солдатам-декабристам. Все издания ее работы и материалы теперь хранились у Элэл.

По воскресеньям бабушка угощала пирожками и кофе. Элэл приходил, усаживался на свое место за столом; бабушка отправлялась на кухню за пирожками. «Двигаться надо, мне доктор велит…»

Герасим уперся ногами в педали сцепления и тормоза; визг тормозных колодок, короткий свист — резина по бетону; сразу занесло, потащило на обочину, дорога сама по себе круто выгнулась перед глазами; еще звуки — удары камней по днищу, затем, шипение гравия под колесами; Герасим отпускал педали и выкручивал руль, пытаясь справиться с машиной.

Вернул ее на дорогу. Выключил зажигание. Спохватившись, провел рукой по приборам: прости, брат. Поставил на ручной тормоз.

Остановка.

Да, как же это раньше не приходило ему в голову?

В самом деле, ну как он сразу не сообразил? А сейчас вмиг в памяти — это голубое сияние в черной глубине, такое знакомое: ровно светящееся собственным светом кольцо и сверкающие пылинки, как звезды… видение ясного голубого света на темном дне глубокого бетонного колодца.

Вода там никогда не портится, святой колодец, что же это сразу ему не вспомнилось?

Остановка…

Надо посидеть спокойно, сообразить. Тот самый кобальт, то, что сейчас у него монтируют. Прекрасно. Радиационная очистка стоков! Пожалуй, именно кобальт. Готовый метод очистки для Яконура… Ну, не спеши. Подумай. Не может быть, чтобы никто еще тут не копал. Поищем, посмотрим.

Свечение Черенкова, штука, которая его когда-то прямо завораживала…

И все это, главное, имеет к нему прямое отношение! Это вполне его дело.

А Яконур имеет к нему прямое отношение?

Имеет…

Герасим спросил себя весело: что его убедило — любовь или логика?

Он увидел множество людей, принадлежащих Яконуру. Ольга; ее дед; потом Иван Егорыч; Кемирчек, ребята из экспедиции; Савчук и Ревякин, с ними тоже познакомила его Ольга… Он обнаружил целый мир людей, о существовании коего не подозревал, мир для него совсем новый, незнакомый, непривычный; и мир этот вдруг раскрылся ему; а следом Герасим почувствовал, что и он должен быть в этом мире, — внутренняя потребность, которая сразу, едва он осознал ее, начала двигать его поступками. Он тоже принадлежал теперь Яконуру.

Герасим не знал еще, что он сделает, что в принципе можно сделать, что может удаться сделать ему, Герасиму. Но снова понял или почувствовал… или почувствовал и понял: он должен что-то сделать.

Он присоединился к тем, кто был у Яконура, чтобы быть с ними; затем он присоединился к тем, кто был у Яконура, чтобы вместе со всеми помочь ему.

Все это продолжало связываться у него в сознании с Элэл… Все явственнее Яконур виделся Герасиму человеком, у постели которого собрались друзья.

Все больше вбирал в себя Яконур.

Действительно, была в нем какая-то особенная сила!

Герасим вспомнил и тетрадь Якова Фомича. Суть ведь была не в одном этом комбинате… Долина Яконура постепенно разрасталась до размеров земного шара. А Яконур был теперь его, Герасима; и весь земной шар начал становиться его, Герасима… Модель мира? И опять виделось Герасиму, как собрались люди возле того, кто нуждается в помощи; это был большой совет возле того, кому надо помочь срочно. И могло тут что-то дать его, Герасима, личное участие!