Просто волшебство - Мэри Бэлоу

– Нет, – ответила она.

Он пытливо посмотрел ей в глаза. Сюзанна заметила, что он посерьезнел. Она тоже, но уже в следующее мгновение снова нацепила на лицо дежурную улыбку.

– Я рад, – сказал виконт.

– Не сомневаюсь.

Сюзанна потупилась – она старалась уловить то волшебство, которое чувствовала во время их первого вальса. Она перевела взгляд на танцующие рядом пары: Анна с мистером Батлером, у которого не было правой руки, вальсировали на удивление грациозно. Анна немного располнела, особенно это было заметно ниже завышенной талии ее платья. Герцогиня смеялась, глядя в строгое лицо мужа, которого Клаудия не выносила всеми фибрами своей души. Герцог с невероятным обожанием смотрел на герцогиню своими бледными, отливающими серебром глазами, которые говорили, что под его холодной внешностью аристократа горит пылкое сердце. Френсис кружила в объятиях графа, никого не замечая вокруг.

Казалось, мир полон счастливых влюбленных… лишь она одна.

Что за нелепая жалость к себе!

– Вы злитесь, – заметил виконт Уитлиф.

Неужели? На то у нее как будто не было причин. Он ее не соблазнял. И даже давал ей шанс остановить его. А потом звал с собой и обещал позаботиться о ней даже после того, как между ними все будет кончено. Она отказалась. И они расстались друзьями. Ах, это расставание, эта картина его отъезда так и стояла у нее перед глазами: он поскакал прочь, вниз по дороге и, не обернувшись, скрылся из виду. Это воспоминание мучило ее сильнее, чем боль, ибо Сюзанна думала, что никогда больше его не увидит.

И вот она снова вальсирует с ним в Верхних залах Бата. Она лишь сейчас начала осознавать реальность происходящего.

– Мой ответ – молчание, – сказал Уитлиф. – Что ж, я вас не осуждаю. Сказав, что мне жаль, я был бы неоригинален. Но я не знаю, что еще должен сказать.

– Вы ничего не должны говорить. – Сюзанна снова посмотрела ему в глаза. – И ни о чем не жалеть… по крайней мере не более меня. Нашей дружбе все равно пришел бы конец. Так почему бы не такой?

– А ей пришел конец? – спросил Уитлиф.

Пристально посмотрев на него, Сюзанна кивнула. Конечно. Как можно теперь притворяться друзьями?

– Тогда мне действительно жаль, – сказал виконт Уитлиф. – Вы мне нравились, Сюзанна… вы мне нравитесь. И я полагал, что тоже в конце концов сумел вам понравиться.

Сюзанна сглотнула комок в горле.

– Так и было.

– Было? В прошедшем времени? – переспросил виконт Уитлиф и после паузы спохватился: – Ах, ну да, в прошедшем.

Они на время – пока музыканты, закончив играть, настраивали инструменты для следующего вальса – остановились.

Неужели он ей теперь даже не нравится? И все из-за того, что, явившись сюда сегодня, нарушил ее покой? Он приехал, потому что здесь должна была быть она. Он хотел знать, не беременна ли она.

Но как бы он поступил, получив утвердительный ответ? Опять скрылся бы, на сей раз с еще большей поспешностью, чем сюда прибыл? Сюзанна знала, что это не так.

Они снова закружились в танце, и она снова подняла на него глаза.

– Я не испытываю к вам неприязни, – сказала она.

– Не испытываете?

Он улыбался – без сомнения, напоказ. Сюзанна тоже улыбалась. Они продолжали не отрываясь смотреть друг на друга, и вот их улыбки немного поблекли, но стали более искренними.

– Я пришел к выводу, – признался Питер, – что и для меня – и во многом для вас – было бы гораздо лучше, если б я уехал из Харфорд-Хауса, как и рассчитывал вначале, через два дня после вашего появления в Баркли-Корте. Тогда я бы запомнил вас – если бы вообще запомнил – строгой пуританкой, придирчивой и лишенной чувства юмора школьной учительницей.

– Я показалась вам такой? – удивилась Сюзанна.

– Еще мне показалось, что с вашим появлением и без того великолепный летний день стал намного теплее и ярче. – Он еще стремительнее закружил ее в вальсе, и Сюзанна рассмеялась. – Но тут что-то во мне возмутилось, понуждая узнать вас ближе.

Сюзанна огляделась вокруг – ее улыбка еще не покинула лица. Мистер Хакерби – она заметила – следил за ее ногами: его, без сомнения, интересовало, как точно она выполняет па. Сюзанна перехватила взгляд Клаудии, проносившейся мимо в танце, и улыбнулась ей.

– А вы жалеете, – спросил ее лорд Уитлиф, – что я тогда не уехал, как намеревался вначале?

Жалела ли она об этом? Его отъезд в значительной мере избавил бы ее от душевных мук… но в то же время лишил бы яркого и счастливого эпизода ее жизни.

– Нет, не жалею, – ответила Сюзанна.

– Почему? – Он чуть ближе наклонился к ней.

– Вы как-то признались, что ваше детство прошло в окружении женщин. То же самое могу сказать о себе и я. После двенадцати лет я почти не общалась с мужчинами, поэтому робею в их обществе, не знаю, что говорить, как держаться с ними. Впервые увидев вас, я ужасно струсила: ведь вы красивый, уверенный в себе, знатный аристократ. Но потом я открыла в вас приятного и доброго собеседника, с которым легко, и в итоге прониклась к вам искренней симпатией и каждый день с радостью предвкушала нашу встречу, наши короткие беседы. Вы на время наполнили мою жизнь радостью, и я буду вспоминать эти дни как самые счастливые мгновения своей жизни – поездка в вашем экипаже, гонки на лодках, поход к водопаду, вальс с вами.

«Ваш поцелуй».

«Нашу любовь».

– Я не жалею, что вы остались, – повторила Сюзанна.

– Так, стало быть, мы снова друзья? – спросил Питер. Сюзанна тихо рассмеялась.

– О да, думаю, друзья, – ответила она. – Есть и были ими все время, за исключением того дня.

Она с внезапной остротой осознала, что праздник скоро кончится и она опять вернется в школу, а виконт Уитлиф уедет с Равенсбергами, и это будет конец – на сей раз настоящий.

И снова начнутся ее страдания.

Но с другой стороны, жизни без страданий не бывает. Нет страданий – нет жизни, а значит, и возможности обрести счастье. Ей было дано пережить несколько минут настоящего, незамутненного счастья, и почти все они прошли с виконтом Уитлифом. Она должна помнить их. Непременно. Особенно те два исключительных эпизода, которые подарили ей ощущение абсолютного счастья, которое не могла омрачить никакая беда, – вальс на ассамблее и несколько минут близости там, на пригорке над речкой с мостиком.

Ее первый опыт любви мог бы остаться в ее памяти как самое дурное из того, что с ней когда-либо случалось, ибо он принес ей неимоверные страдания, которых она при желании могла бы избежать. Но на поверку это оказалось самым лучшим, самым ярким эпизодом ее жизни.

Да, это, бесспорно, было так.

И вот теперь она снова танцует вальс – с тем же мужчиной, что и в первый раз, с тем, кто там, на холме, был ее любовником. И если сейчас ее счастье неполно, то лишь оттого, что она позволяет прошлой боли и безрадостному будущему разрушить волшебство настоящего.