Another. Часть 1. Что?.. Почему?.. - Юкито Аяцудзи

Ну да, я помнил, как она что-то такое говорила, но…

– Это ведь не просто «измывательство», да? – продолжил я задавать вопросы.

– Конечно. Вряд ли хоть кто-то это так воспринимает.

– …Тогда почему это именно с тобой?

– Кто его знает? – Мей склонила голову набок. – Так в итоге получилось. Я и так мало с кем общалась, да еще и фамилия у меня Мисаки… Может быть, это всем показалось идеальным вариантом. В каком-то смысле так и мне легче.

– Легче? Ты это не…

– Я это не всерьез?

– Вот именно, так нельзя всерьез говорить. Просто не может быть ничего хорошего, когда весь класс и даже учителя сговариваются и игнорят одного ученика.

Я повысил голос в конце фразы, но Мей и ухом не повела.

– Уверена, учителя, которые преподают в классе три-три, между собой договаривались отдельно от учеников, – упрямым, бесстрастным голосом произнесла она. – Скажем, никто не устраивает перекличку. Некоторые учителя в других классах делают перекличку, а в нашем нет. Ну, чтобы им не пришлось произносить мое имя. И только в три-три нет этой церемонии «встать – поклон». По той же самой причине учителя ни на одном уроке в нашем классе не ходят по рядам, спрашивая всех подряд. Меня никогда не вызывают, и если я прогуливаю или ухожу посреди урока, мне никто не делает замечания. В дежурствах по школе, во всяких уборках я тоже не участвую. Учителя на этот счет между собой договорились. И на промежуточных экзаменах – от них, думаю, меня освободить никак не могли, но им было наплевать, что я пишу на бланке всякую ерунду, лишь бы поскорее уйти. Как и всем остальным…

– И физкультура тоже?

– Что физкультура?

– Раз они проводят физру с парнями и девчонками отдельно, я слышал, что классы занимаются спаренно – один и два, четыре и пять; а наш класс три занимается один. Я всегда думал, что это странно. Логично, что если классов нечетное количество, то какой-то один должен остаться, но почему именно третий?

– Чтобы другие классы в это не втягивать. Чтобы впутывать меньше учеников. Может быть, поэтому они так сделали. Хотя на физкультуре всегда есть «договоренность», что тот, которого «нет», ни в чем не участвует и просто сидит в стороне.

– Договоренность, значит?..

Это слово вызвало в памяти кое-что.

«Подчиняться любому решению класса».

Третий «Основной принцип Северного Ёми», который сказала мне Рейко-сан. И еще в четверг на прошлой неделе Кубодера-сэнсэй в пустом классе произнес…

«Необходимо подчиняться любому решению класса. Согласен?»

Полностью вымотанный, я глубоко вздохнул и потянулся к банке, которую мне принесла Мей. Это был безумно холодный лимонный чай. Я открыл банку и уполовинил ее одним глотком.

– Если мы в каждую мелкую деталь полезем, то никогда не кончим.

Я снова взглянул Мей в лицо.

– В общем, со мной с сегодняшнего утра происходит то же самое, что с тобой – с начала мая. После того, что было в школе сегодня, я, кажется, более-менее понимаю, что происходит. Но я по-прежнему не могу понять, почему они это делают.

Да. Главный вопрос – «почему?»

Это нельзя назвать обычным «издевательством». Сама Мей так сказала, хотя именно она и прошла через это. И я с ней согласен. Но, с другой стороны…

Все ученики и учителя сговорились обращаться с одной конкретной ученицей так, как будто ее «нет». В обычной ситуации – нет, это не простое «издевательство». Это злобное, слишком жестокое издевательство. Вот почему у меня даже голос охрип, когда я сказал, что «просто не может быть ничего хорошего, когда весь класс и даже учителя сговариваются и игнорят одного ученика». Но…

Воспринимать все это под углом «издевательства» неправильно; здесь просто нет логики. И это факт.

В отличие от настоящего издевательства, здесь в действиях и учеников, и учителей не чувствуется злобы. Нет ни презрения, ни насмешек над жертвой, а значит, не может быть и намерения укрепить связи в коллективе, выделив из него козла отпущения… Так это для меня выглядело.

Вместо всего этого был у них страх, даже ужас… так для меня это выглядело тоже.

Сначала я думал, что они боятся Мей, но это не так. Похоже, страх и ужас вызывала не сама Мей, а что-то другое, невидимое…

– Сейчас все в отчаянии, – произнесла Мей.

– В отчаянии?

– После того как в мае умерли Сакураги-сан и ее мать, они уже не могут «наполовину верить». Потом начался июнь, и умерли еще двое. Теперь уже ясно – началось.

…Ненамного понятнее стало.

– Так все-таки… почему? – спросил я, между словами глотая воздух, чтобы подпитать уставшие легкие. – Как это все между собой связано? Почему все сговариваются против одного и ведут себя так, будто его «нет»? Это же бессмысленно.

– Что, ты серьезно так думаешь?

– Ну да.

Летняя форма с короткими рукавами оставляла руки открытыми, и они покрылись «гусиной кожей», никак не желающей уходить. И не только из-за того, что кондиционер слишком уж старался.

– Помнишь ту историю про Мисаки двадцать шесть лет назад? – спросила после паузы Мей, положив левую ладонь на свою повязку, будто пряча ее.

Двадцать шесть лет назад?.. А, значит, это все действительно имеет какое-то отношение к тем событиям.

– Конечно, – я подался вперед, по-прежнему сидя на софе.

Держа руку поверх повязки, Мей стала тихо рассказывать:

– Мисаки, ученик или ученица класса три-три, которого все любили, умер, но все делали вид, что «все равно Мисаки с нами»… А в день выпуска на фото класса появилось изображение Мисаки, которого там просто не могло быть. Если не ошибаюсь, мы на этом остановились.

– Угу.

– Ты до сих пор не знаешь, что было дальше?

– Мне никто не рассказывает.

– Тогда я сейчас расскажу, – и Мей облизала губы розовым языком. – То, что произошло двадцать шесть лет назад, послужило толчком; именно тогда класс три-три стал ближе к «смерти».

– Ближе к смерти?..

Вообще-то в мой первый день в школе Мей тоже нечто подобное сказала, когда мы разговаривали на крыше корпуса С. Я отчетливо помнил ее слова.

«Класс три-три ближе к смерти, чем остальные. Ближе, чем любой другой класс в любой школе. Намного ближе».

– Что это значит?

Я склонил голову набок и потер предплечья.

– В первый раз это случилось двадцать пять лет назад. Класс Мисаки уже выпустился, а случилось уже со следующим классом три-три. И потом это еще случалось, хотя и не каждый год. Примерно раз в два года.

– И что же это?..

– Я буду рассказывать так, как сама понимаю, но должна предупредить сразу: все это я слышала от других. Эта история передавалась из уст в уста в течение многих лет.