Инквизиция перед судом Истории - неизвестен Автор

25 дней спустя после прибытия в Констанцу Гуса по приказу Иоанна XXIII и кардиналов заточили в подземелье доминиканского монастыря, в позорное помещение - в келью рядом с отхожим местом. Арестовав Гуса, папа и кардиналы нарушили охранную грамоту, данную ему императором Сигизмундом.

Последний, тоже присутствовавший на соборе, с присущей коронованным особам в таких случаях щепетильностью заявил, что его охранная грамота имела, так сказать, "целевое назначение", а именно: должна была обеспечить Гусу "справедливое разбирательство" его дела на соборе и дать ему возможность выступить перед соборными отцами в свою защиту, а вовсе не спасти его от наказания за еретические воззрения. "Если же,- заявил Сигизмунд, кто-либо будет продолжать упорствовать в ереси, то я лично подожгу (костер) и сожгу его".

Впрочем, напрасно Сигизмунд оправдывался перед Гусом: церковь считала, что нарушение любого обещания, договора или соглашения оправданно и законно, если оно в интересах папы и веры. Что касается еретиков, то, согласно существовавшей церковной доктрине, все верующие автоматически освобождались от каких-либо обязательств по отношению к ним. В данном случае Сигизмунд мог не испытывать никаких угрызений совести, ответственность за его действия ложилась на самого папу римского, наместника бога на земле...

Арестовав Яна Гуса, собор присвоил себе функции трибунала инквизиции. Он выделил следователей и фискалов, которые состряпали против чешского богослова обвинительный акт из 42 пунктов. Собор поручил специальным комиссариям произвести допрос арестованного. Допросы Гуса продолжались несколько месяцев. В этот период и произошло бегство Иоанна XXIII с собора, о котором мы уже упоминали.

С уходом Иоанна XXIII со сцены можно было ожидать освобождения Гуса, однако его всего лишь перевели из одного места заточения в другое - из доминиканского монастыря в замок Тотлебен, да заменили комиссариев, назначенных бежавшим папой, новыми.

В Тотлебене Гуса держали днем в ножных оковах, а ночью приковывали и его руки к цепи, вделанной в стену. Вскоре в тот же замок был посажен пойманный Иоанн XXIII, но его держали здесь со всеми удобствами. И это естественно, ведь Иоанн XXIII выступал в роли раскаявшегося грешника, он признал все выдвинутые против него собором обвинения; Гус же настаивал на своей невиновности, то есть, по мнению церковников, вел себя как упорствующий еретик. Гус обличал продажность, распущенность, стяжательство и жадность церковников. Но в этом ничего еретического не было. Многие соборные отцы выступали против пороков духовенства, и сам собор был созван для того, чтобы найти этому какое-нибудь противоядие.

Ересь Гуса заключалась в том, что он требовал от духовенства строго придерживаться провозглашенных церковью христианских добродетелей. "Церковные иерархи выдают себя за наследников апостолов Христа? - вопрошал Гус и отвечал: - Если они ведут себя соответственно, то таковыми являются; если же наоборот, то они лжецы и обманщики. И тогда светская власть вправе лишать их церковных титулов и бенефиций".

Слушая на соборе выступления Гуса, один венецианский кардинал отметил, что еретики примешивают долю истины к своим ложным доктринам, надеясь таким образом обмануть простых людей. Соборных отцов, ненавидевших Дольчино и его последователей, осудивших за подобную же проповедь Уиклифа, нельзя было на этот счет ввести в заблуждение цитатами из евангелия и трудов церковных авторитетов. Они прекрасно знали, что в лице Гуса перед ними выступает не мнимый, а подлинный, причем грозный и непримиримый противник.

Соборным отцам не представляло особого труда доказать это. Ведь Гус был не только магистром богословия, но и неутомимым сочинителем богословских трактатов. Даже будучи в заключении в Констанце, он с согласия тюремщиков продолжал писать на богословские темы. И каждая написанная им страница давала его врагам новые основания для его обвинения в ереси. "Дайте мне две строчки любого автора, и я докажу, что он еретик, и сожгу его",- не без основания похвалялся один средневековый инквизитор. Действительно, при желании можно было любой текст истолковать во вред автору, учитывая противоречивость Библии, многочисленных соборных постановлений и папских энциклик и булл. Тот же, кто пытался подвергнуть критике или сомнению канонические тексты или официальные папские высказывания и заявления, был подобен самоубийце: инквизиторы бросали смельчака в костер или заключали пожизненно в один из своих казематов, если нервы подобного "еретика" не сдавали и он в последний момент не отрекался от своих "отвратительных заблуждений". В руках же врагов Гуса были не "две строчки", а гора его сочинений, из которых при желании можно было без особого труда надергать ворох цитат, обличающих их автора в ереси.

Следует ли удивляться, что соборные отцы легко состряпали против Гуса обвинительный акт, напичканный цитатами из его сочинений. Но если написать такое обвинение было детской забавой для противников Гуса, то заставить его признать свои "омерзительные ошибки" оказалось для них совершенно недостижимой задачей.

Между тем именно в этом заключалась основная цель суда над Гусом. В начале июня 1415 г. дело по обвинению Гуса в ереси было закончено и его, закованного в цепи, перевели во францисканский монастырь в Констанце, где заседал собор. 6 июня Гус предстал перед собором. Епископ Лоди выступил с обвинительной речью.

Все попытки Гуса доказать необоснованность выдвинутых против него обвинений решительно пресекались соборными отцами. Ему попросту не давали возможности говорить. На него кричали, плевали, его поносили, ругали, осыпали проклятиями. Соборные отцы провозглашали, что он хуже, чем содомит, Каин, Иуда, турок, татарин и еврей. Они его сравнивали с "пресмыкающимся змием" и "похотливой гадюкой". Его выступления прерывались свистом, топаньем ног, воплями: "В костер его! В костер!"

Так продолжалось изо дня в день в течение месяца, но Гуса невозможно было запугать, сломить. Мужественно и настойчиво требовал Гус от собора разбирательства своего дела по существу. "Докажите,- говорил он своим судьям,- что мои воззрения еретические, и я от них отрекусь".

Император Сигизмунд и соборные отцы не жалели усилий, чтобы заставить своего узника принести повинную и отречься от приписываемых ему еретических заблуждений. Если бы им удалось вырвать у своей жертвы публичное покаяние, этим они нанесли бы удар по его сторонникам в Чехии. Гус отказался подчиниться их требованиям. Взамен он согласился присягнуть, что никогда не разделял и не проповедовал приписываемых ему заблуждений и никогда не будет разделять или проповедовать их. Собор отверг эту формулу.

Гусу предложили заявить, что он никогда не разделял приписываемых ему заблуждений, но тем не менее отказывается, отрекается и отрешается от них и принимает любое духовное наказание, которое собор "по доброте своей" и во имя его же спасения найдет нужным наложить на него. Гус ответил, что не может выполнить требуемого, не согрешив против истины и не совершив клятвопреступления. Ему сказали, что, произнеся требуемое собором отречение, он перенесет на собор ответственность за этот акт, что же касается клятвопреступления, то ответственность за него понесут те, кто составил формулу отречения. Гус остался непреклонным. Как и в большинстве подобного рода дел, в деле Гуса не обошлось без Иуды-предателя.

Врагам Гуса удалось перетянуть на свою сторону Стефана Палеца, единомышленника Гуса, выступившего против него в роли свидетеля обвинения. Были использованы и некоторые друзья Гуса, чтобы убедить его покориться воле собора. Этого же требовал от него и император Сигизмунд. Чешский богослов решительно отвергал какой-либо компромисс со своими врагами. Он предпочитал мученическую смерть на костре малодушному отречению от своих убеждений. Убедившись, что от Гуса не удастся добиться самообвинения и отречения, собор объявил его упорствующим еретиком, лишил священнического сана, отлучил от церкви и приговорил к сожжению на костре.

Казнь Гуса была назначена на 6 июля 1415 г. В этот день состоялось самое торжественное в истории инквизиции аутодафе.

На аутодафе явились все соборные отцы, император Сигизмунд в сопровождении блестящей свиты, князья, рыцари и другие почетные гости собора. Во время богослужения Гуса держали под охраной у дверей храма. Затем подвели его к алтарю и зачитали приговор собора. Гус громко отрицал свою виновность.

Гусу дали в руки так называемую чашу искупления, и один из епископов провозгласил формулу проклятия: "О проклятый Иуда! За то, что ты покинул совет мира и перешел в стан иудеев, мы отбираем от тебя этот сосуд искупления!" Но Гус не оставался в долгу: "Я верю во всемогущего господа бога, во имя которого я терпеливо сношу это унижение, и уверен, что он не отберет от меня его чашу искупления, из которой я надеюсь пить сегодня в его королевстве".