Второй Эдем - Бен Элтон

Юрген сидел на подушках в мрачных раздумьях. Он отвлекся. Почему? Последнее время он очень часто отвлекался. Он становился все более и более рассеянным и не знал почему. Возможно, причина заключалась в том, что времена менялись и даже его легендарная энергия, как физическая, так и умственная, должна когда-то ослабеть. Волноваться о чем бы то ни было Юрген давно отвык. Уже много лет практически ничто на свете не могло его взволновать. Он так долго жил с полным и абсолютным знанием о реальной экологической ситуации на планете, что обычные человеческие эмоции его почти не посещали. Сталкиваясь каждый божий день с ужасной статистикой, он словно превратился в камень. Ничто его не трогало, ничто не задевало его душу. Но он очень ценил свою потенцию. Для Юргена его сексуальная сила являлась символом жизни в умирающем мире, но теперь и она пошла на убыль. Сознание собственной смертности накрыло его, словно контрацептивная пленка из распылителя. Конец уже близок. Даже его любимые горы изменились. На их вершинах не осталось ни снега, ни льда. Последний снег растаял пять лет назад и уже никогда не вернется.

Юрген всегда любил холод. Снег и лед нравились ему гораздо больше, чем солнце и песок. Но это осталось в прошлом. Лед лежал теперь только на полюсах, и Юрген знал лучше других, как скоро он исчезнет и там. Древние льды наконец поддались, и не из-за пресловутого парникового эффекта, а по более банальной причине. Четыре пятых снега в мире растаяли от грязи. Находящиеся в атмосфере загрязняющие вещества попадали в кипельно-белый снег на полюсах. Потемнев, он уже не отражал солнечные лучи с прежней эффективностью. Вскоре он начнет активно их поглощать, а после этого в Суррее можно будет заниматься серфингом.

Осознав эту проблему, компания „Клаустросфера“ начала оборудовать убежища, расположенные в низинных районах, снаряжением для дайвинга. Будучи герметически запечатанной, при закрытых дверях, любая клаустросфера предоставляла полную защиту на случай затопления. До поры до времени всех это устраивало, вот только идея клаустросферы заключалась в том, что человеческая раса выживет и снова выйдет когда-нибудь на поверхность планеты. И будет просто позором, если чьи-то внуки утонут, едва высунувшись из убежища после стольких лет заточения. Решение проблемы заключалось в снаряжении.

Отдаленный шум приближающегося вертолета отвлек Юргена от мрачных раздумий. Он насторожился. Он не приглашал никаких других гостей и как главный „зеленый“ планеты имел множество врагов. Юрген попросил Скаут одеться и, велев слугам вооружиться и взяв автомат, поднялся по винтовой лестнице, ведущей на вертолетную площадку.

Гул вертолета нарастал.

Возвращалась прежняя любовница.

Покинув маленькую деревню в Голуэе, где они испытали так много волнений, Розали и Макс присоединились к расположенному в горах отряду Розали, который занимался подготовкой к нападению на перевозившую токсичные отходы колонну автотранспорта, направлявшуюся из Бельгии в Британию.

Сондерс, мешкоголовый соратник Розали, был, как всегда, неприветлив.

— Значит, теперь, в придачу к федералу, у нас появился еще этот поганый голубой актеришка, — ухмыльнулся он через прорези в мешке.

— Этот человек спас меня во время рейда в деревне, — резко бросила Розали. — Мы потеряли Хилари, и, если б не Макс, меня бы тоже сцапали.

— Ага, значит, он тоже спас твою шкуру! Значит, теперь нам нужно таскать за собой двух янки, которые спасли твою шкуру, так? — не отставал Сондерс, кивая в сторону бедного Джуди, который сидел под деревом, завернувшись в одеяло. Джуди выглядел несчастным, более того, он и был несчастен. Он не очень подходил для партизанской жизни и скучал по своему пледу и горячему шоколаду. Усмешка, которую Сондерс адресовал Джуди, жалкому и грязному, чувствовалась даже через мешок. — Господи боже мой, Розали, если мы будем принимать каждого ублюдка, который спасает твою чертову шкуру, мы в результате наберем нехилую команду.

Но на самом деле Сондерс не злился. Вообще-то он был поражен появлением в отряде такой знаменитости, как Макс Максимус. Он уже давно решил, что „человек без лица“ будет отличной темой для кино, и теперь ему подвернулся случай обсудить это с подходящим человеком.

— Короче, вот что я думаю, — сказал ливерпулец, загнав Макса в угол. — Ты мог бы играть меня до облучения, а я бы играл себя после него. Таким образом, сэкономим на гриме. Как тебе? — И с этими словами Сондерс сорвал с головы мешок.

— В перспективе это круто. Я бы предложил поговорить за обедом, но вряд ли смогу это выдержать. — Макс оглянулся в надежде, что Розали подойдет и спасет его от этого ливерпульского сумасшедшего. Однако Розали нигде не было видно. Она попросила Джуди пройтись с ней, и они ушли подальше от чужих ушей. В этот самый момент они сидели на камнях, поглощенные беседой. Точнее, это Розали сидела на камне. Джуди, периодически страдавший геморроем, старался избегать холодных сырых поверхностей, что нелегко, когда оказываешься на склоне горы.

Розали расспрашивала Джуди о финансировании группы „Мать Земля“.

— ФБР ведь должно было все расследовать? — спросила она.

— Я уверен, что они расследовали, но либо вытащили пустышку, либо скрывают то, что узнали. Я много раз спрашивал. Никто из моих начальников не признается, что обладает информацией об источнике вашего финансирования.

— Ну а сам-то ты не пытался это выяснить? Неужели среди всей этой кучи данных, которыми вы там располагаете, нет ни одной ниточки, ни одной зацепки?

— Я никогда не встречал ничего подобного. Все слишком хорошо отмыто. Иногда я задумываюсь, знает ли сам Юрген Тор, кто за все это платит.

Но Розали чувствовала, что как раз Юрген это и знает. Воспоминания об усталом цинизме Юргена в ту роскошную ночь возвращались к ней все эти годы. Розали знала, что единственный ключ к разгадке хранится у Юргена Тора.

Несмотря на отсутствие снега и льда, Швейцарские Альпы по-прежнему являли поразительное зрелище с воздуха. Направляясь с Максом к логову Юргена на взятом напрокат вертолете, Розали вспоминала свой прошлый полет над этими горами. В тот раз она была взволнована в ожидании приключения, в которое позволила себя втянуть. А сейчас ее охватило тревожное предчувствие. Она не могла объяснить этого, но горы с сияющими вершинами, которые когда-то казались ей столь вдохновляющими, теперь выглядели суровыми и мрачными. Конечно, садящееся солнце и огромные, неправильной формы тени не способствуют оптимизму, но дело было не только в этом. Розали не могла отделаться от какой-то странной грусти и ощущения поражения. Ее решимость исчезала вместе с солнцем.

Возможно, причина заключалась в том, что в этих горах она лишилась невинности. Не сексуальной невинности, хотя и с ней она рассталась здесь; Розали не придавала девственности большого значения. Она знала, что все в этой жизни бывает в первый и в последний раз. Скорее именно духовная невинность покинула ее после того, как она в последний раз была в этих горах. Слишком много ужасов видела она с тех пор. Ужасов, которые молодая идеалистка и представить себе не могла. Мертвые леса, мертвые озера, мертвые животные, мертвые популяции. Все, с чем она когда-либо сталкивалась или соприкасалась, умерло или умирало. Розали была тонко чувствующей девушкой, и страдания планеты были ее собственной болью. Она действительно верила, что ощущает муки планеты, как некоторые люди болеют к перемене погоды.

Пока Макс вел вертолет через мрачный закат (он играл в четвертом римейке „Апокалипсис сегодня“), Розали вдруг осознала, что именно здесь она впервые начала понимать, насколько человечество невероятно и неописуемо убого. Рассуждение Юргена Тора о компромиссах оказалось пророческим. Она стала террористкой в ужасном мире и, подобно вороне, что сражается с ураганом в небе, является неотъемлемой частью той самой среды, за которую борется. Страсть, бросившая ее на борьбу за выживание планеты, сменилась тупым и мрачным отказом принимать неизбежное поражение. Только дурак может увидеть то, что видела Розали, и остаться идеалистом. Она уже давно отказалась от борьбы за что-то лучшее, за более совершенный мир. Вся ее жизнь теперь сводилась к борьбе за предотвращение наиболее ужасающих последствий ситуации, которая была, есть и останется катастрофической.

— Что с тобой? — спросил Макс.

— Люди — дерьмо, мир мертв, и все бессмысленно.

— А-а, хорошо, а то я беспокоился, что тебя что-то тревожит.

Розали устало улыбнулась:

— Я просто думала, что если твоя теория о „Клаустросфере“ и нашем движении — правда, то вся моя жизнь окажется абсолютно бессмысленной.