Путинская Россия как она есть - Йон Хеллевиг

Между прочим, нынешний исполнительный директор Freedom House — Дженифер Виндзор, выпускница Принстона и все того Гарварда, — ранее занимала весьма ответственный пост, где бы вы думали? — все в том же Американском агентстве международного развития (USAID). А ведущий эксперт одной из структур Freedom House Фиона Хилл перешла прямо на должность главы отдела России в Национальном совете разведки США. А Джин Кирпатрик (умерла в 2006 г.) входила не только в состав правления Freedom House и правления Международного Республиканского института, но и в Совет Национальной безопасности США, была членом Президентского Совета по Внешней Разведке.

Да стоит ли искать здесь что-либо удивительное, если учесть, что свое основное финансирование Freedom House получает из трех источников — USAID, NED и Госдепартамент США.

Кстати, в Государственном департаменте, как-то уж так повелось, NED почему-то курируют исключительно люди из спецслужб. При Джордже Буше-младшем общим кураторством занималась Пола Добрянски, а непосредственным — кадровый военный разведчик Барри Лоуенкрон. В администрации Обамы Добрянски заменила другая милая дама — Мария Отеро, которая (привет Негропонте!) была откомандирована в середине 80-х годов Белым домом в Гондурас.

Да о чем там говорить, если нынешний президент фонда NED Карл Гершман в открытую говорит, что фонд существует по той причине, что для «демократических кругов по всему миру» было бы нежелательно получение финансирования напрямую из ЦРУ.

Просто какой-то круговорот «демократизаторов», шпионов и бабла в Вашингтоне! Если же учесть, что публичные персоны из спец-слуцжб обычно прикрывают работу коллег из этих же служб, но не афишируемых, рангом пониже, то можно с большой уверенностью предположить, что число «демократов в штатском» во всех этих организациях исчисляется вряд ли одной сотней человек. И эти люди, как говорил в анекдоте Вовочка, запрещают нам ковыряться в носу и учат демократии!

Остается только догадываться, зачем развернута такая борьба за «демократию» в России, и почему ее в Вашингтоне намерены лишь усиливать. Причем, не только по линии насаждения демократии по-американски, но и, одновременно, активизируя направление традиционных российских общественных институтов. Это, уважаемые господа-товарищи не просто движуха, а широкомасштабная государственная стратегическая программа, реализуемая США на протяжении десятков лет.

И реальная, а не публично декларируемая цель американской программы ничего общего с демократией не имеет. Но об этом в следующий раз.

Крейг Джеймс Уилли

Блоггер из Брюсселя, автор публикаций по европейской проблематике. Освещает широкий круг вопросов на информационном портале EurActiv, в том числе вопросы внешней политики и отношений между Россией и Европейским Союзом. Окончил с отличием Ливерпульский университет и Лондонскую школу экономики. Историк по образованию. Специализируется на внешней политике Франции и США.

С его работами можно ознакомиться на сайте www.craigwilly.info

Интеграция России в Европу неизбежна ***

«Я вообще не представляю себе будущего европейской культуры в широком смысле слова и будущее европейского континента… Я просто не представляю себе, как люди этого культурного пространства смогут сохранить себя в качестве достойного центра мировой политики и силы, не объединяя усилия для будущих поколений».

Тогдашний председатель Правительства России Владимир Путин произнёс эти слова 6 октября 2011 года[201] в ответ на вопрос о том, собирается ли Россия вступать в Европейский Союз. Его ответ был в равной степени категоричен как в отношении того, что его страна не собирается вступать в Евросоюз, так и в отношении необходимости большей интеграции с Европой. Этот парадокс, если не противоречие, является источником фундаментальной неопределённости в том, что касается «европейской судьбы» России.

Является ли Россия по-настоящему полноправным членом Европейского сообщества государств или не является европейской страной, хотя и расположена в Европе — вопрос не новый. Оставаться ли России изолированной великой державой, возможно, возглавляющей объединение стран с населением примерно 200 млн. человек, или войти в состав панъевропейского образования, которое, несмотря на большую громоздкость, может оказаться более заслуживающей доверия силой в мире — геополитический вопрос долгосрочной перспективы.

Вне зависимости от того, присоединится ли Россия когда-либо фактически к европейским институтам, «Европа» и многое из того, с чем связано это понятие, представляет то, к чему стремится Россия — стать «современной, нормальной страной» со своей демократией, правопорядком и высоким уровнем благосостояния. В своих предвыборных статьях Путин многократно ссылается на Европу как на образец и пример для подражания в том, что касается демократии и борьбы с коррупцией[202], уровня благосостояния и равенства[203] и технологических исследований[204] (но не в национальном вопросе, как он особо подчеркнул).[205]

Для западноевропейцев вопрос о «европейскости» России был дважды существенно переформулирован в прошлом веке: сначала в связи с отделением России от капиталистического мира в 1917 году, а затем в связи с возникновением и распространением европейского интеграционного проекта с подразумеваемой, долгосрочной и уже частично достигнутой целью «воссоединить» Европу после падения фашистского и коммунистического режимов.

В этом своём видении «либеральная Европа» сегодня воспринимает Россию либо как всё ещё сохраняющуюся угрозу окончательному воссоединению Европы, либо как последний рубеж на пути к достижению этой цели. Это ставит Россию перед лицом большой, спокойной силы этой Европы, частично институализированной через Европейский союз.

Эта сила почти полностью «мягкого» свойства, как писал в своём труде Джозеф Най. Её можно воспринимать как полную противоположность сталинской концепции силы Советского Союза, основанной в основном на «жёсткой» военной силе и регулярном жестоком подавлении порабощённых народов. Возможно, Иосиф Сталин язвительно отметил бы, что в Европейском союзе нет разногласий. Однако сегодня Европейский союз покорил большинство стран его бывшей империи в Европе, и привлекательность его силы всё больше и больше ощущается в ближнем зарубежье России. Председатель «Европейской комиссии» Жозе Мануэль Баррозо не преувеличивал, когда в 2007 году описал ЕС, употребив несколько неуклюжую фразу «неимперская империя». [206]

Россия и Евросоюз занимают различные и нелегко примиримые между собой точки зрения. Тем не менее, они настолько дополняют друг друга и зависят друг от друга, что их значительная интеграция становится просто неминуемой в предстоящие десятилетия, независимо от проблем, которые могут при этом возникнуть в том, что касается их суверенности или их внешнеполитических целей.

На ноябрьском саммите 2009 года «Россия-ЕС» тогдашний президент России Дмитрий Медведев описал Европейский Союз и Россию как «неизбежных и дружественных партнёров». Эта встреча обозначила формальное примирение после охлаждения отношений во время войны между Россией и Грузией из-за Южной Осетии. Европейские и российские лидеры могут часто не соглашаться, но они просто обречены сотрудничать друг с другом, прежде всего из-за большого товарооборота между Россией и странами Евросоюза[207]. Хотя на долю Евросоюза приходится практически более половины внешнеторгового оборота России, при этом Евросоюз почти на треть зависит от российских поставок нефти и газа.

За последнее десятилетие наблюдается неуклонный рост товарооборота между Россией и странами Евросоюза. Основным фактором этого роста стало восстановление нефтедобычи в России с конца 1990-х годов[208]. В 2009 году Россия опередила Саудовскую Аравию, крупнейшую нефтедобывающую страну, достигнув уровня 12,5 % от мировой нефтедобычи. Тогда же возросла и зависимость стран Евросоюза от поставки российских энергоносителей. Доля России в поставках в страны Евросоюза угля, нефти, газа, электроэнергии и аналогичных товаров выросла с 21,7 % в 1999 году до 30,9 % в 2010 году, что соответствует объёму поставок шести других крупнейших экспортёров в страны Евросоюза, вместе взятых.[209]

Эта зависимость взаимная, но асимметричная[210]. В то время как доля поставок российской нефти составляет 31 % от объёма импорта Евросоюза, при этом Россия экспортирует 80 % своей нефти в страны Евросоюза. В отношении газа сравнительные показатели таковы: 36 % и 70 % соответственно, в отношении угля: 30 % и 50 % соответственно. В 2011 году на долю Евросоюза приходилось 47,1 % внешнеторгового оборота России. Для сравнения: на долю растущего Китая по-прежнему приходится только 10 % внешнеторгового оборота России и всего лишь 5,3 % экспорта. Доля России во внешнеторговом обороте Евросоюза составляет 9,5 % (третье место после Китая и Соединённых Штатов, которые разделяют с Китаем второе место на уровне примерно 13–14 %).