Мэр Кестербриджа - Томас Гарди

К этому времени Люсетта и Элизабет-Джейн уже сбежали вниз и, открыв дверь подъезда, смотрели на поблескивающую при лунном свете гору свежего сена, возле которой сновали тени Хенчарда и возчиков. Приятельницы видели то, чего не видел никто другой — авария произошла у них на глазах, — и Люсетта решила сказать об этом.

— Я все видела, мистер Хенчард! — воскликнула она. — Виноват ваш возчик!

Хенчард перестал ругаться и обернулся.

— А, мисс Темплмэн, я вас и не заметил, — сказал он. — Виноват мой возчик? Ну, конечно, конечно! Но я все-таки осмелюсь возразить. Другой ехал порожняком, значит, он больше виноват — нечего было лезть вперед.

— Нет, я тоже все видела, — сказала Элизабет-Джейн. — Уверяю вас, он ничего не мог сделать.

— Ну, уж кому-кому, а их глазам веры давать нельзя! — буркнул возчик Хенчарда.

— А почему бы и нет? — резко спросил Хенчард.

— Что уж там, сами знаете, сэр, все бабы на стороне Фарфрэ… он молодой, щеголеватый, черт бы его взял… малый таковский… такие вползают в девичье сердце не хуже вертячего червяка в овечий мозг… через таких вот девичьим глазам и кривое прямым покажется!

— А ты знаешь, кто эта дама, про которую ты так говоришь? Ты знаешь, что я за ней ухаживаю — и не первый день? Берегись!

— Откуда мне знать? Ничего я не знаю, кроме того, что получаю восемь шиллингов в неделю.

— Зато мистер Фарфрэ это хорошо знает. В делах он продувной, но он не станет делать исподтишка того, на что ты намекаешь.

Неизвестно, слышала Люсетта этот негромкий диалог или нет, но ее белое платье скрылось в доме, а дверь захлопнулась раньше, чем Хенчард успел подойти и продолжить разговор. Это было досадно, так как слова возчика встревожили его и ему хотелось поговорить с Люсеттой наедине. Во время наступившей паузы подошел старик-квартальный.

— Последи, чтобы никто не наехал на этот воз с сеном, Стабберд, — обратился к нему Хенчард. — Придется ему простоять здесь до утра, потому что рабочие еще не возвратились с поля. А если сюда свернет карета или повозка, прикажи ей объехать кругом по переулку и пошли ее к черту… Завтра в ратуше будут разбираться какие-нибудь дела?

— Да, сэр. Числом одно, сэр.

— Так, так. А что за дело?

— Одна старуха-скандалистка, сэр, сквернословила и нарушила общественный порядок ужасно кощунственным образом у церковной ограды, сэр, словно это не церковь, а кабак! Вот и все, сэр!

— Так. Мэра, кажется, нет в городе, да?

— Нету, сэр.

— Хорошо, тогда пойду я… И не забудь, присмотри за моим сеном. Спокойной ночи.

Во время этого разговора Хенчард твердо решил добиться свидания с Люсеттой наперекор ее уклончивости и, постучав в дверь, попросил, чтобы его проводили к хозяйке.

Ему ответили, что мисс Темплмэн очень сожалеет, но не может увидеться с ним сегодня вечером, потому что собирается уходить.

Хенчард перешел на другую сторону улицы и, задумавшись, постоял у своего сена в одиночестве — квартальный к тому времени куда-то ушел, а лошадей увели. Хотя луна светила не очень ярко, фонари еще не были зажжены, и Хенчард, отступив в тень одного из выступов, окаймлявших въезд на площадь Бычьего столба, принялся следить за дверью Люсетты.

В ее окнах мелькало пламя свечей, — то и дело кто-то входил в ее спальню, — и ясно было, что Люсетта переодевается, перед тем как уйти куда-то, хотя куда ей было уходить в такой поздний час? Свет в окнах потух, часы пробили девять, и почти в ту же минуту Фарфрэ вышел из-за угла и постучал в дверь. Люсетта, очевидно, ждала его в передней, так как мгновенно открыла дверь сама. Они вместе пошли на запад, не по Главной улице, а по параллельной, и, догадавшись наконец, куда они идут, Хенчард решил следовать за ними.

Уборка урожая так запоздала из-за неустойчивой погоды, что как только выдавался ясный день, все напрягали силы, стараясь по мере возможности спасти поврежденные хлеба. Дни быстро укорачивались, и жнецы работали при лунном свете. Так и в тот вечер пшеничные поля, примыкавшие к двум сторонам прямоугольника, образованного чертой города, кишели жнецами. Их смех и возгласы доносились до торговых рядов, у которых Хенчард стоял в ожидании, и, заметив, куда свернули Фарфрэ и Люсетта, он сразу догадался, что они направились в поля.

Здесь собрался чуть ли не весь город. Жители Кестербриджа все еще придерживались старинного обычая помогать друг другу в нужде, и хотя пшеница принадлежала фермерам — обитателям предместья Дарновер, — остальные горожане также принимали участие в уборке.

Дойдя до конца улицы, Хенчард пересек тенистую аллею на валу, спустился по зеленому откосу и остановился среди жнивья. На желтом поле копны высились, как шатры, и те, что стояли далеко, терялись в пронизанном лунным светом тумане.

Хенчард спустился туда, где работы были уже закончены, а Доналд и Люсетта вышли на поле в другом месте, и Хенчард видел, как они идут между копнами. Они не думали о том, куда идут, и их бесцельный извилистый путь вскоре стал отклоняться в сторону Хенчарда. Встреча с ними не сулила ничего хорошего, и Хенчард, подойдя к ближайшей копне, сел под нею.

— Я разрешаю, — весело промолвила Люсетта. — Говорите что хотите.

— Хорошо, — отозвался Фарфрэ таким тоном, по которому можно было безошибочно распознать страстно влюбленного человека (при Хенчарде он еще ни разу так не говорил). — Многие будут за вами ухаживать, потому что у вас прекрасное общественное положение, потому что вы богаты, талантливы и красивы. Так неужели вы удержитесь от соблазна стать одной из тех дам, которые окружены толпой поклонников… да… неужели удовольствуетесь одним, весьма скромным?

— Это тем, кто говорит со мной? — спросила она со смехом. — Прекрасно, сэр, что же дальше?

— Ах, боюсь, что мое чувство заставит меня позабыть о хороших манерах!

— В таком случае, надеюсь, вы навсегда о них забудете, если у вас не хватает их только по этой причине. — Она произнесла несколько слов, которых Хенчард не расслышал, потом сказала: — А вы уверены, что не будете ревновать?

Фарфрэ сжал ее руку и этим, видимо, убедил ее, что ревновать не будет.

— Вы теперь уверены, Доналд, что я не люблю никого другого, — сказала она. — И все же мне хотелось бы кое в чем поступать по-своему.

— Хоть во всем! Но что именно вы имеете в виду?

— А если я, например, не захочу навсегда остаться в Кестербридже, поняв, что здесь я не буду счастлива?

Хенчард не услышал ответа; он мог бы услышать и его и многое другое, но не хотел подслушивать. Фарфрэ и Люсетта пошли в ту сторону, где работали люди и где снопы — по дюжине в минуту — грузили на повозки и фургоны, увозившие их с поля.

Люсетта настояла на том, чтобы расстаться с Фарфрэ, когда они подошли к рабочим. У него к ним было какое-то дело, и он упрашивал ее подождать несколько минут, но она была неумолима и отправилась домой одна.

Хенчард тотчас последовал за ней. Он был в таком состоянии, что, подойдя к дому Люсетты, даже не постучал в дверь, а открыл ее и прошел прямо в гостиную, ожидая найти там хозяйку. Но в комнате никого не было, и он понял, что, сам того не заметив, второпях опередил Люсетту. Однако ему не пришлось долго ждать; спустя несколько минут он услышал шуршанье ее платья в передней, а потом негромкий скрип закрывающейся двери. И вот Люсетта вошла в гостиную.

Свет здесь был такой тусклый, что Люсетта сначала не заметила Хенчарда. Увидев его, она слабо вскрикнула, и это был почти крик ужаса.

— Как можно так пугать меня? — воскликнула она, покраснев. — Уже одиннадцатый час, и вы не имеете права приходить ко мне без зова в такое время.

— Не знаю, имею я право или нет. Во всяком случае, у меня есть оправдание. Не пора ли мне перестать думать о всяких приличиях и обычаях?

— Приходить так поздно не принято, и мне это может повредить.

— Я приходил час назад, но вы не пожелали принять меня, а теперь я пришел потому, что, думал, вы дома. Это вы плохо себя ведете, Люсетта, а не я. Не к лицу тебе так швыряться мной. Может, напомнить вам то, о чем вы, должно быть, позабыли?

Она опустилась в кресло и побледнела.

— Я не хочу слышать об этом… не хочу слышать! — пролепетала она, закрыв лицо руками, когда он, подойдя к ней вплотную, начал говорить о былых днях на Джерси.

— А не худо бы послушать, — сказал он.

— Все это кончилось ничем и — по вашей вине. Так почему не предоставить мне свободы, которой я добилась ценой таких страданий! Если бы я знала, что вы хотите жениться на мне, потому что любите меня, я теперь, может быть, и считала бы себя связанной. Но я быстро поняла, что вы это затеяли из жалости… для вас это просто неприятная обязанность… я за вами ухаживала во время вашей болезни и скомпрометировала себя, вот вы и решили, что должны вознаградить меня. После этого я уже не могла любить вас так глубоко, как раньше.