Злой город - Дмитрий Олегович Силлов

что касаемо камнеметов да самострелов, отныне в ведении этого чжур… сразу и не выговоришь. Странный он, этот Ли, за версту чуется, что пришлый. Но дело свое знает. Вон как за Митяя они с Никиткой отомстили вражьей силе! Даст Бог, и мы лицом в грязь не ударим. Только вот что в ту здоровенную ложку камнемета сыплет из мешка кузнец Иван? Точно не камни. А что?

Внезапно на стенах стало тихо. И степные барабаны замолкли – лишь копыта коней продолжали терзать землю.

– Видали уже вашу карусель, – прошептал Кузьма, приникая к самострелу. Стоящий рядом Тюря напрягся, сжимая потными ладонями рукоять топора. Эх, погнать бы дурачка бестолкового. Влез на башню как раз перед вражьей атакой, да не до него сейчас. Ох, как не до него…

И вдруг разом показалось защитникам крепости, будто на этот раз ордынские кони летят вперед сами, без понукания, намного быстрее того, что дала им природа, подгоняемые чем-то страшным, движущимся сзади. И приближался, приближался, приближался неотвратимый топот, разрывающий тишину…

– Уррр-урррагхх!!!

Сотни глоток выдохнули разом боевой клич Степи – и вновь распался надвое конный вал, считаные сажени не докатившись до смертоносных кольев и выплюнув в воздух вместе с боевым кличем рой смертоносных стрел.

Лучники на стенах пригнулись без команды. А когда встали вновь…

Диковинное зрелище открылось им.

Ко рву напротив проезжей башни сам собой приближался гигантский щит, связанный из древесных стволов. Да не щит – мост! Настоящий мост, по которому так просто подвести таран, который во-он там, в отдалении уже вновь тащится по дороге.

Но каким образом сам собой прётся ко рву тяжеленный щит, который и с десяток воинов не вдруг на себя взвалят. Не колдовство ли?

Не колдовство.

Щит взобрался на взгорок, и стали видны под ним серые мохнатые ноги, бегущие со скоростью хорошего коня.

Воины выстрелили без команды, но щит уже нырнул вперед со взгорка, и стрелы воткнулись в дерево, не причинив вреда серым ногам.

– Уррраггх!!!

Новый ливень стрел обрушился на стены. Хошь не хошь – присядешь, коли не мечтаешь получить под шлем степной гостинец. А когда вновь высунулись – то и не сразу вспомнили воины, что луки у них в руках…

Мост грохнулся поперек рва. А на него вскочил здоровенный зверь. Человек не человек, лешак не лешак – чудо сказочное, волосатое и жуткое своей непонятностью, нечеловечьей ловкостью и быстротой.

Сбросив с себя мост, чудовище вскочило на него, смахнуло лапой с верхнего, самого толстого бревна воткнувшиеся в него стрелы, ухватилось за тот конец, что потоньше, уперлось ногами, рыкнуло утробно.

Словно нитки лопнули прочные арканы – и в лапах зверя оказался вековой дуб, которым оно не долго думая с размаху садануло в днище подъемного моста – единственной преграды, защищавшей городские ворота…

Проезжая башня содрогнулась, словно живое существо.

– Ох ты!!! – хором вскрикнули Кузьма и Егор, хватаясь один за тын, другой – за самострел, укрепленный на прочной кленовой станине. И Тюря, глядишь, удержался бы, когда б от вида дива дивного не открыл рот и незнамо зачем не вцепился как черт в грешную душу в длинную рукоять своего топора.

Тюре показалось, что дощатый пол ушел у него из под ног. Он неловко кувырнулся вперед – и полетел, аки птица…

«Прими душу мою, Господи», – успел подумать Тюря.

И, шмякнувшись на мягкое, скатился по широкой спине чудовища. И даже почти упал.

Его поймали за пояс.

«Как вшу отловила, – успел подумать Тюря. – Прими душу…»

А додумать молитву не успел.

Его глаза встретились с глазами чудовища…

Почти всю свою жизнь алмас провела в темной железной кибитке. Первое время ее кормили живыми сусликами и земляными зайцами, приучая убивать ради того, чтобы жить самой. Сначала она, привыкшая во дворце императора к нежным, сладким фруктам, чуть не умерла с голоду. Но жажда жизни оказалась сильнее. Когда она подросла, ее стали кормить жеребятами тарпана. Еще через некоторое время к ней в кибитку через люк в крыше сбросили раба.

В темноте трудно распознать, что за мясо ты ешь. Это оказалось более нежным и сладким, чем жесткая конина. Потом ей приходилось убивать людей и при свете дня. Сначала их было немного жаль – они напоминали ей тех безволосых существ, которые кормили ее и играли с ней в детстве. Но эти люди были другими. Они пытались причинить ей боль, бросая в нее острые палки. А еще все они пахли ужасом, как тот земляной заяц, которого первым бросили к ней в кибитку. Наставник говорил – любой, кто боится тебя, должен умереть.

Он думал, что сам не боится. Что если он внушает ужас другим людям и что если у него в руках Вместилище Смерти, то ему неведом страх.

Он ошибался. Любой человек боится чего-то. Наставник просто боялся меньше других.

От того, кого она сейчас держала за пояс, страхом не пахло. От него исходило что-то другое. Ранее неведомое, теплое, щемящее, из-за которого лапы алмас сами собой расслабились, потеряв железную твердость…

Со стуком опустился на мост тяжелый дубовый комель. Алмас осторожно поставила на ноги своего пленника и почему-то отвела глаза в сторону.

– Господи, краса-то какая! – изумленно выдохнул Тюря.

Свободный от условностей этого мира ум Тюри с детской непосредственностью отмел и спутанные серые космы, и согнутую годами пленения спину, и перепачканный свернувшейся кровью рот… Не случайно в далеком Халогаланне воспевали скальды в своих сагах великий дар и великое проклятье богов и юродивых – видеть сердцем. Сейчас перед Тюрей стояло не лохматое чудовище, а прекрасная древняя валькирия…

– Они тебя заставили, да? – спросил Тюря, несмело дотрагиваясь до руки богини. – Били?

От этого прикосновения по телу алмас пробежала непонятная дрожь. Ее пальцы разжались. Корявая дубина упала, со стуком прокатилась по бревнам и ухнула в ров…

Замерли защитники Козельска на стенах. Сама собой смешалась в кучу, замедлилась и остановилась кипчакская конная «карусель». Качнулись книзу острия копий железных кешиктенов. Лишь Субэдэ по-прежнему бесстрастным оком смотрел на происходящее с вершины холма. Тяжелые мысли ворочались в его голове.

«Так вот что ты еще умеешь, горная воительница, сокрушающая крепости. Так вот что не смогли убить в тебе железная кибитка и живое мясо. Неужто правы сказители-улигерчи, что даже бог войны Сульдэ когда-то умел любить. Что уж говорить об алмас…»

– Пойдем к нам, – просто сказал Тюря. – Там тебя никто не обидит.

Трудно сказать, поняла ли его алмас. Внезапно в ее глазах мелькнул страх. Но за себя ли?

Глаза