Камер-фрейлина императрицы. Нелидова - Нина Молева

   — Мадемуазель Нелидофф, меньше всего ожидал вас здесь встретить. Я полагал, вас всё ещё удерживают в стенах монастыря.

   — О, нет, ваше высочество, императрица пригласила нескольких особ нашего выпуска, чтобы определить нашу судьбу.

   — И что же, решение состоялось?

   — Да, ваше высочество. Императрица была очень милостива к нам — нам всем предстоит придворная служба. Это совсем как в сказке.

   — Вам так нравится дворец императрицы?

   — Кто бы осмелился им не восхищаться, ваше высочество!

   — Вы это очень ловко сказали: осмелиться не восхищаться. Вы маленькая дипломатка, мадемуазель, или же вы нисколько не виноваты в простой оговорке? Как прикажете вас понимать?

   — Никакой оговорки не было, ваше высочество.

   — Ах, так. И тем не менее у вас такой сияющий вид.

   — Ваше высочество, вы не разрешите мне задать вам вопрос? Всего лишь один, ваше высочество. Я понимаю, насколько это нарушает этикет, но вы так милостиво говорите со мной.

   — Я был бы рад, если бы вы в разговорах со мной поступились этими надоедливыми правилами. И чувствовали себя так же свободно, как на сцене. Так задавайте же ваш вопрос, мадемуазель.

   — Почему вы улыбаетесь, ваше высочество? И почему в вашем взгляде, простите мне ещё одну вольность, столько... лукавства? Вы не гневаетесь за мою бесцеремонность, ваше высочество?

   — Нисколько, но вы очень наблюдательны, маленькая плутовка. Вы всегда отличаетесь таким качеством?

   — Только в отношении вас, ваше величество.

   — Только в отношении меня? Я не ослышался? Это значит, что я стал для вас объектом особого внимания.

   — Я не собираюсь этого скрывать, ваше высочество. Но, поверьте, это происходит помимо моей воли — совершенно непроизвольно. Я сама удивляюсь тому магнетизму, которым вы, ваше высочество, для меня обладаете. Моё уважение к вам и восхищение вами безграничны.

   — Вы меня повергаете в полнейшее изумление, мадемуазель Карин. Скажите, вас так зовут ваши друзья? И позволите ли вы мне присоединиться к их кругу? Этим вы доставили бы мне большую любезность и удовольствие.

   — Ваше высочество... ваши слова... впрочем... Нет, мои друзья произносят моё имя иначе. Для них я Катишь — так повелось с первых лет моего пребывания в Смольном институте.

   — Мадемуазель Катишь — какая прелесть! И вам необычайно идёт это кокетливое имя, необычайно!

   — Ваше высочество, в ваших глазах я становлюсь воплощением всех пороков. Вы определили меня как дипломатку, плутовку, а теперь ещё и кокетку. Мой Бог, с таким грузом недостатков мне не приходится рассчитывать на добрую славу на придворной службе.

   — Вовсе нет, мадемуазель Катишь. Как раз они и откроют перед вами все возможности службы при дворе. Впрочем, я хочу оговориться об одном исключении. Вы непременно должны сохранить своё кокетство, но только для одного человека. В отношении всех остальных я вам его запрещаю.

   — Одного лишь человека, ваше высочество? И кто же этот допускаемый вами избранник? Вы назовёте мне его?

   — Непременно. Это ваш покорный слуга.

   — Вы, ваше высочество? Вы разрешаете мне быть с вами кокетливой?

   — Как ваша прелестная Сербина.

   — Но...

   — И чтобы никто не замечал вашего милого кокетства.

   — Ваше высочество, вы вгоняете меня в краску. Такое исключение.

   — Оно вам неприятно?

   — Неприятно? Бог мой, напротив! Я просто растеряна. Вы, ваше высочество, такой серьёзный, такой...

   — Хмурый, хотите вы сказать, такой нелюдимый.

   — Нет-нет, именно серьёзный. Таким делают вас ваши мысли. И вдруг вы позволяете мне...

   — Не позволяю, если хотите, приказываю. А ведь вы знаете, что теперь я имею на это право.

   — Вы всегда его имели, ваше высочество, и я всегда с радостью выполнила бы любой ваш приказ или пожелание.

   — В силу простой вашей любезности, я понимаю. Но теперь, мадемуазель Нелидофф, вы принадлежите к моему штату. Вы знаете об этом? Вы теперь фрейлина будущей великой княгини.

   — Именно потому вы и поймали меня на улыбке, ваше высочество. Я не поверила своим ушам, когда императрица сделала своё определение. И простите меня, ваше высочество, я изо всех сил сдержала свою радость, чтобы приказ не был отменен.

   — Да, это было своевременно и очень умно. Императрица не желает, чтобы в моём окружении находились расположенные ко мне люди.

   — О, ваше высочество, я ещё не разбираюсь во всех хитросплетениях придворных расчётов, но тем не менее совершенно убеждена: у вашего высочества множество доброжелателей, до поры до времени скрывающих внешние проявления своей преданности.

   — Вы преувеличиваете, мадемуазель, я благодарю вас за добрые интенции, но правда куда более горька, и я её знаю. Императрица не благоволит наследнику и сочтёт предателем каждого, кто обладает симпатией к нему. Она заинтересована в моей изоляции. Поэтому всё назначение штата состоялось без моего ведома.

   — Значит, мой ангел-хранитель и в самом деле простёр свои крылья надо мной, раз я получила такое чудесное назначение. И, ваше высочество, императрица обратилась ко мне с напутственным словом, отличным от ваших мрачных предположений. Она сказала, что мы обязаны, так-таки обязаны отвлекать ваше величество от грустных мыслей, которым вы время от времени подвержены благодаря усиленным занятиям наукой и государственными делами. Что мы обязаны приложить все силы к тому, чтобы двор вашего высочества стал напоминать французский Версаль с балами, праздниками, представлениями, шарадами, маскарадами. Вот видите, ваше высочество! А я ровным счётом ничего не прибавила к словам императрицы.

   — Какое же вы милое дитя, маленькая мадемуазель Катишь! Слова императрицы — вы ещё узнаете им цену. Поэтому могу только заранее сказать: берегитесь и главное — ни с кем не откровенничайте. Кроме вашего покорного слуги. Вы были бы одной из немногих, в чьей искренности и преданности мне было бы слишком горько разочароваться. Вы слышите, мадемуазель Катишь?

   — О, государь, этого никогда не произойдёт! Вы сами в этом убедитесь, сколько бы лет ни прошло!

   — Вы неправильно титуловали меня...

   — Неправильно? Но я думаю всё время о будущем. О вашем счастливом и блестящем будущем, которое непременно наступит. Ошибка во времени — не такой уж большой грех.

   — Вы сделали её первой.

   — Тогда я тем более счастлива. Примите же мою, как вы изволили выразиться, ошибку как доброе предзнаменование. У меня серые глаза, ваше высочество, они не могут принести неудачу.

   — С зелёной искоркой. Это так необычно.

   — Вы позволите мне откланяться, ваше величество?

   — Вы чем-то огорчились, мадемуазель Катишь? Моими словами? Но какими? Поверьте, я никак не хотел вас обидеть.

   — Нет-нет, вы не могли меня обидеть, ваше высочество! Просто я подумала, что плохо начинаю свою придворную службу. Отнять у вас, ваше величество, столько времени пустой болтовнёй — это недопустимо ни по какому этикету.

   — Зато доставило мне искреннее удовольствие. Вы не знаете, что такое внутреннее одиночество царственных особ.

   — Но вам предстоит скорая свадьба, ваше высочество.

   — Всё верно, скорая свадьба неизвестно с кем. Это ещё одна неоспоримая обязанность члена царствующей семьи. Супруга и наследник — правящий род не должен прерываться. Где же здесь место для истинного счастья и истинных чувств!

   — Но вы же не знаете вашей невесты, ваше высочество, и может быть...

   — Ничего не может быть. И не будет. Я согласился на эту неприличную поспешную свадьбу, чтобы раз и навсегда положить конец разговорам о кончине покойной великой княгини. И — могу вам в этом признаться — чтоб иметь собственный двор. Мысль находиться в свите императрицы мне ненавистна, а так я хоть в каждодневной жизни стану сам себе хозяином. А вы, милая мадемуазель Катишь, точно выполните строгое наставление императрицы. Мне же рядом с вами будет совсем нетрудно стать весёлым.

   — О, ваше высочество!

Князь Александр Михайлович!

Тому сего дня тридцать пять дней, как контр-адмирал Грейг отправился из Ливорнского рейда и, чаятельно, буде в Англию не заедет или в Копенгагене не остановится, что при вскрытии вод прибудет или в Ревель или к самому Кронштадту, о чём не худо дать знать адмиралтейской коллегии, чтобы приготовиться могли, буде к тому им приготовления нужны. Господин Грейг, чаю, несколько поспешит, потому что он везёт на своём корабле, под караулом, женщину ту, которая, разъезжая всюду с беспутным Радзивиллом, дерзнула взять на себя имя дочери покойной государыни императрицы Елизаветы Петровны. Графу Орлову удалось её изловить и шлёт её с двумя при ней находящимися поляками, служанкою и с камердинером на сих кораблях, и контр-адмиралу приказано её без именного указа никому не отдавать. И так воля моя есть, чтобы вы, буде Грейг в Кронштадт приедет, женщину сию приказали принять и посадить её в Петропавловскую крепость под ответом обер-коменданта, который её и прокормит до остального моего приказания, содержав её порознь с поляками её свиты. В случае же, если Грейг прибыл в Гевель, то изволь сделать следующее распоряжение: в Гевеле есть известный цухгауз, отпишите к тамошнему вице-губернатору, чтоб он вам дал знать, удобно ли это место будет, дабы, нам посадить сию даму под караулом, а поляков тамо в крепости на первый случай содержать можно.