Посол Господина Великого - Андрей Посняков

– Если из местных кто – топить надо! – тихо прошептал Терентий. – А ну, проверим…

Вылезший из болота мужик точно оказался не местным… и, судя по одежде – ярко-красный кафтан угадывался даже под слоем грязи, – отнюдь не бедным… Вымотанный борьбой, незадачливый путник обессиленно лежал лицом вниз на низком островке, поросшем редкими черными елками.

Мужик. Волосы волнами светлыми по плечам, усы, бородка, на щеке – родинка…

Тот самый, что недавно Степанке в лесу встретился!

Тот самый, что на русалиях в старом капище был… заместо Терентия! Тот самый, с кем супротив медведя вместе боролись… когда из капища горящего выбирались… когда Ратибор… когда сестры… Глукерья, Мартемьянка, Лыбедь…

Сглотнул слюну отрок, вида не показав.

– Видно, не из простых, – прошептал лишь. – Ежели к себе взять да выходить – можно и выкуп получить знатный.

Терентий, видимо, подумал то же самое, поскольку, настороженно осмотревшись, велел отроку мастерить из лапника волокушу. На коей – изготовленной весьма проворно и с большим знанием дела – и поволокли потерявшего сознание путника мокрыми болотными тропами.

К острову вышли – что твои куры – мокрые, в грязи да тине бурой. Точно кикиморы.

Узкий был островок – в треть версты да в версту шириною. Лесом порос густо, все больше ели да сосны. Угрюмые, корявые, страшные. Если и было в Черном лесу самое гиблое место, так вот оно – островок этот, посередь тины болотной. В самой гуще еловых зарослей, где тьма, казалось, поселилась извечно, за высоким тыном, украшенным рогатыми коровьими черепами, хоронилась приземистая изба – грубо, в лапу, рубленная, в землю вросшая, окна – щели узенькие, сквозь волоковое оконце дымок черный вьется.

Отворились ворота, вошли Терентий со Степанкой в избу. Слуга Терентия Огрой – мужик безволосый, беззубый, морщинистый, да немой в придачу, – ворота на засов (от кого только?) заперев, мужика притащенного на лавку к печке перенес да за одеждой чистой бросился, воды котел на очаг поставил – мыться. Вокруг очага – лавки сосновые, стол, по стенам – черепа заячьи, травы пахучие, змеи да жабы сушеные. В углу, вместо иконы, еловые чурбаки размалеваны страшные – идолы. Не изба – капище! В миске серебряной кровь петушиная плещется – за удачное возвращенье хозяйское поутру зарезал Огрой петуха. Все одно уж всех кур переели, да и зима скоро – уходить придется, новое прибежище искать. Замерзнет болото – враз охотники за зверьем всяким нагрянут. Ну, идолов в чаще спрятать – сойдет капище за заимку охотничью. Ярило с ними, пущай пользуются, не сожгли б только избу до весны-то…

Как согрелась водица – разоблачились мыться Терентий со Степанкой. Грязь с груди соскребая, затосковал Терентий. Эх, летом, на Ивана Купалу – три девы нагих его в этом чану купали. Вот где раздолье-то было… С тех пор и перебивался Терентий-Кодимир без женской ласки, что здесь, что в Явженицах. Свою-то жену удавить по весне пришлось – слишком уж много знать стала, старая. Заманил на болото, за клюквой – накинул петельку. Не трепыхнулась. Кинул в болотину – и все дела. Эх, девки, девки… В ноябре месяце русалии устроить надо. С плясками, с игрищами. Ухмыльнулся Терентий, да вздохнул тут же – когда он еще, ноябрь-то. А девку-то уже сейчас хочется! Обернулся на Степанку… Ай, ладный какой отрок. Тощой только да грязен… Может, его сейчас… заместо девки? Что тощой – ладно, а грязен – так сейчас отмоется. Шепнуть только Огрою, чтоб ножик его прибрал подале. Да веревку с амбару принес, покрепче.

– Мойся, мойся, Степанушко! Травку вот возьми, пахучую…

А что потом с ним? В болото? Да ведь проводник надежный, другого и не сыскать. А и не надо другого! Не всю же жизнь по дальним капищам прятаться! А как будет дело какое удачное – можно, чай, в Твери где-нибудь постоялый дворец прикупить. Да почему ж в Твери – а и на Москве! Тем более – и там есть людишки верные. Давненько, правда, не объявлялись. С прошлого году…

Эх, не знал Степанко, что Кодимир-волхв, Терентий из Явжениц, и был главным организатором смерти его сестер. Вернее, смерть их – это уж случайно вышло, а вот про капище старое шепнул как-то невзначай Терентий нужным людям. Слыхал он про старого волхва – неуклонный был старец, не ужился б с таким. Но вот уж с год нет старца, а что уж тому причиной, Терентьевы ль слова, али случай какой, – то боги одни ведают. Перун, Даждьбог, Ярило…

Так что пора кончать со Степанкой – знает больно много. Позвать сперва Ограя, и…

– А дядько Ограй где, Степанушко? На двор вышел? Чтой-то долгонько ходит… Ограй, эй, Ограйко!

И без крика этого ворвался Ограй в избу. Замычал что-то, руками непонятные знаки показывая.

Ну, те знаки Терентию со Степанкой давно ясны были.

Сосна росла на том берегу, на холме – высока, раскидиста. Надо кому из верных людей на островок перебраться – к вершине сосны плат белый привязывали. Тот плат с крыши избяной видать было. Видно, плат-то этот и имел в виду немой слуга.

– Ну, беги, Степа!

Быстро натянув порты и рубаху, отрок выбежал из избы.

Повезло покуда тебе, Степанко! Незнамо как дале будет…

На противоположном берегу болота, на тайном месте, стояли четверо. На конях, с волокушей. Двое – незнакомые, а двое свои, братья-разбойнички. Окромя волхвовства да русалий, давно промышлял Терентий татьбою. Собрал шайку, человек полтора десятка, считая Степанку. В рясу монашескую обрядившись, отрок в местах глухих поживу высматривал. Хорош ли обоз, да велик ли, да оружных много ль. Ежели подходящей добыча оказывалась – враз взлетал на сосну по веревке – знак подавал. Тут и грабили. Трупы да телеги – в болото, оно все скроет. Лошадей да награбленное – что на островке прятали – потом на Москве продавали, был у Терентия там человек знакомый. Не из этих ли? Вон, может, тот, козлобородый? Или вот этот дед, жилистый… взгляд тупой, звероватый…

– Ты что пришел, отроче? Терентия зови.

– Так вы сами-то не пойдете?

– Делать нам больно нечего – по болотинам шастать, – засмеялся козлобородый. Отсмеявшись, кивнул на парней: – Веди этих, пусть до зимы хоронятся… Ну а Терентий – пусть сам к нам поспешит – дело есть важное. – Козлобородый снова засмеялся и азартно потер руки.

Отрок кивнул.

– А вы, – козлобородый посмотрел на молодых парней в одинаковых сермягах, – вы двое – хватайте волокушу. Тащите… Да осторожнее, черти! Груз в трясину не сройте!

Груз… Обернулся Степанко, взглянул краем глаза. Так, любопытства ради.

Сундуки какие-то, оружие богатое, меха – рухлядишка мягкая… Нехилый товарец!

Приняв важный вид, отрок с парнями не разговаривал, лишь буркнул сурово, чтоб точно за ним шли, по сторонам никуда не шарились да ворон не считали. Узнав о козлобородом, Терентий засобирался… Исчез быстро. Объявился к утру лишь – руки потирал довольно – видно, хорошо все у лиходеев сих складывалось.

Ну, пес с ними, с лиходеями. Путник-то, тот, что с болота, – плох был. Так и не приходил в сознанье-то. Пот-то на лбу выступил… да и горячий… Переживал Степа – как бы лихоманка не началась…

Терентий кивнул сурово, опасения Степанкины выслушав. Махнул рукою:

– Ставь воду, отроче, да травы, да ступу тащи…

– Лихоманку изгонять будем, дядько?

– Что будем, то будем. Бражки хмельной изопьете с дороги, робяты?

– А есть?

– Как не быть… на бруснике… Ограй, тащи баклажку.

Пока Терентий выпивал и закусывал с гостями, Степанко с Ограем быстро притащили котел с водой, зажгли-раздули пламя. Молодые разбойники с любопытством смотрели на все приготовления…

Зайдя за очаг, Терентий накинул на плечи медвежью шкуру мехом наружу, надел на лицо носатую маску, взял в левую руку дубовый посох-жезл. Зыркнул на гостей из-под маски – те аж побледнели – уж слишком быстро Терентий из Явжениц обратился в грозного волхва Кодимира. Степанко тоже времени зря не тратил – скинув рубаху, растерся маслянистой травой, так что кожа стала скользкой, как у ужа, залоснилась, замаслилась. После того взял в руки бубен. Ударил тихонько заячьей лапой…

– На море на Окиане, на острове на Буяне… – торжественным речитативом произнес волхв Кодимир.

Тяжело дышал Олег Иваныч. И черт дернул спрямить путь через поляну. С виду – поляна как поляна – а на самом деле – трясина! Хорошо – выбрался. Вроде… Что это там, пред глазами?

Господи – икона! Тихвинская. Рядом с ней женщина, молилась истово. Обернулась…

Софья!

Затем исчезла боярыня – и вновь возникла… Сначала – в церкви Михаила на Прусской – неприступно-гордая… тогда казалось так… А затем… там, в море, на корабле – нагая, невозможно красивая, грешная… И волосы по голым плечам – водопадом…

Потом и корабль исчез.

Деятель какой-то появился. В мундире прокурорском. Советник юстиции районный прокурор Чемоданов. Изрыгая богохульную ругань, прокурор возмущенно потрясал перед самым носом Олега Иваныча тонкими пачками просроченных уголовных дел: