Рождество по-новорусски - Александр Золотько

– Го… – Саня закашлялся.

– Говорил.

– Так ничего же…

– Знаю, знаю. Но ты, Саня, должен знать, что я своих слов на ветер не бросаю… Так?

– Так.

– Я же этому Зеленому сказал, в натуре, что не буду лезть к клубу. А он не поверил. Так?

– Ну…

– И пусть теперь Нина не обижается. Хочешь быть хозяином «Кентавра»? – неожиданно спросил Гиря.

Потрясенный внезапным изменением темы, Саня гулко сглотнул.

– Хочешь?

– В натуре, – просипел Скок.

– Тогда решай этот вопрос сам. Пусть Нинка сама продаст тебе клуб. Усек?

– Ага, – кивнул Саня Скок и поморщился от боли. – Только это, как Зеленый на это посмотрит?

– А мне на это насрать, – сказал Гиря. – Я и ему скажу, что ты от меня откололся и сам дела ведешь. Ты же хотел из-под меня выйти?

– Нет, никогда… Гадом буду… Зуб даю…

– Зубы побереги, – усмехнулся Гиря. – Хочешь выйти из-под меня – попробуй забрать «Кентавра». Сможешь – отпущу тебя на вольные хлеба. Не сможешь – пеняй на себя, Саня. Я тебе все припомню.

– Но этот, мент поганый, ему…

Гиря пожал плечами и вышел из подвала.

– Что тебе нужно, мент поганый! – почти выкрикнул Леонид Липский, когда невозмутимый Гринчук спокойно вошел в палату и сел на стул.

– Почему поганый? – осведомился Гринчук. – Объясни.

– Потому, что ты сука! – чуть тише сказал Липский.

– Липский, запомните, сука – это самка, то есть женщина. А я – мужчина. И, как мужчина, начищу тебе хлебало, если ты еще раз попытаешься на меня гавкнуть. Я доступно объясняю?

– Ты… – начал Леонид, но Гринчук его торопливо прервал.

– Леня, подумай, я ведь слова на ветер не бросаю. Если сказал, что хлебало начищу, начищу. Плакать буду от жалости, но сделаю это добротно и мастерски. Понял? Лучше помолчи. А еще лучше – ответь на мои вопросы. Этим ты сведешь наше с тобой общение к минимуму. Мы ведь с тобой этого хотим оба?

Липский тяжело вздохнул.

– Я понимаю, что ты можешь относиться ко мне по-всякому. Я мерзавец, негодяй, сволочь – список можешь продолжить. Но твоим родственникам я зла не желал. И моей вины в их гибели нет.

Леонид вскинул голову и с ненавистью посмотрел на Гринчука.

– Мне наплевать, что ты обо мне думаешь, – сказал тот. – Но я хочу найти… Найти того, кто за всем этим стоит.

– Они же погибли…

– Вот, кстати, о них, о погибших. Ты их разговоры слышал?

– Какие?

– Разные. Любые. Типа, заедем в кабак, сходим к Васе Передрищенко…

– К какому Васе?

– Ну, не к Васе, так к Коле. Не к Передрищенко, так к Пупкину.

– Не помню…

– А ты вспомни. Вот когда они вернулись после убийства твоей семьи, – Гринчук сделал паузу, внимательно глядя на Леонида.

Липский скрипнул зубами, но промолчал.

– Когда они вернулись – ты не слышал, может, они заезжали куда-то? Упоминали место или хотя бы, район.

– Нет. Не помню. Не знаю, – сказал тихо Леонид Липский. – У меня начала болеть голова. Я хочу уехать отсюда.

– А я хочу найти того, кто все это организовал, – сказал Гринчук. – Кстати, тебя потрясет, если я скажу, что в доме у твоего телохранителя Романа Ильченко найдены планы вашего особняка, системы охраны, фотографии всех членов семьи и охранников? Потрясет?

– Роман? – переспросил Леонид.

– Роман. Люди Шмеля провели обыск в его квартире и нашли. Так что, если бы кто-то не стал угрожать твоей матери по телефону, то дело уже было бы закрыто. А так – я буду искать. И ничего тут не поделать. Я пока не найду, не успокоюсь. И, кстати, ты как думаешь, куда похитители деньги спрятали?

– Какие деньги?

– Большие. Целых четыре миллиона долларов. Если они прямо от вас приехали на завод, то деньги должны были привезти. Но денег не нашли. Как полагаешь, куда они могли их спрятать?

– Деньги? Деньги… – тихо пробормотал Липский. – Так тебе деньги нужны? Ты только из-за денег?..

– Спокойно, Леня, не нужно нервов. Какие деньги? Я хочу найти того, кто угрожал твоей матери. И кто все это организовал. А деньги… – Гринчук встал со стула. – Если я не найду организатора, то деньги меня бы утешили. Так все-таки, говорили что-нибудь твои похитители?

– Какая же ты сволочь, Гринчук, – процедил Леонид, глядя в глаза Гринчуку.

– Это я сволочь? Извини, милый. Это я перестрелял столько народу? Это я решил все прикрыть, чтобы не было лишних вопросов и проблем у благородных новых русских дворян? Это я умудрился нажить столько бабок, совершенно честным путем, заметь, как твой покойный папа? Это я избивал девок из обслуги только за то, что они отказывались принимать ухаживания прыщавого юнца, возомнившего о себе черт знает что. И это я попытался свалить все на мента, который дерзнул приструнить этого несовершеннолетнего подонка. Мне очень жаль твою семью. Жаль отца и мачеху. Детвору… – Гринчук потер переносицу. – Даже Ромку этого недоделанного тоже жалко. Он съехал крышей, постоянно видя, как вы живете. Как вы распоряжаетесь жизнями людей, и как считаете себя неуязвимыми. Он из-за этого пошел на убийство. Он сволочь и подонок. Я бы его сам пристрелил, и рука не дрогнула бы. Но его я могу понять и пожалеть. А тебя… Мне тебя не жалко, потому, что и тебе никого не жалко. Я захотел найти четыре миллиона долларов! Да, я захотел. И если я их найду – брошу на хрен все и всех. Я не стану гнуться перед вашим советом. Можешь, при случае, им это предать. Если я найду деньги, никто из них не сможет у меня отобрать эти миллионы. Я уже поделил их и мысленно потратил.

– И тебя жалеть я не собираюсь. Для тебя эти четыре миллиона – ерунда. Ты теперь очень богатый мальчик. Очень. И ты не о гибели отца думаешь, тебе на него было наплевать еще при жизни. Ты о своем будущем думаешь. О богатом, независимом будущем. Так почему я не могу подумать о своем будущем? Ты ведь все равно эти деньги, считай, потерял. Они к тебе все равно не вернутся. Не так?

Леонид Липский молчал.

Гринчук прошелся по комнате. Было видно, как он заталкивает свою злость вовнутрь себя. И было видно, что он очень не доволен тем, что сорвался.

– Запомни, засранец, – сказал Гринчук ужу почти спокойным голосом. – То, что я сказал тебе – я сказал только тебе. Если об этом узнает кто-то другой – пеняй на себя.

– Угрожаешь?

– А ты как думал? – усмехнулся недобро Гринчук. – Я именно угрожаю.

– И что ты мне сделаешь? – спросил Липский.

– А я тебя подставлю. Могу даже сказать как именно. Мне нужно будет просто найти ерундовину, из которой будет следовать, что ты принял участие в подготовке убийства. А?

Липский побледнел, его руки сжались в кулаки.

– Не нужно на меня так смотреть, – засмеялся Гринчук. – Ты подумай, что с тобой может произойти, если я, скажем, найду где-нибудь бумажку с твоим номером телефона. Вот те три урода, которые тебя отбили у похитителей. Они ведь могли на завод приехать не случайно. Их туда мог кто-то вызвать. А почему не ты? Договорился с похитителями, пообещал им бабки. А когда они все для тебя сделали, убрав, кстати, и Романа, ты вызвал мальчиков Мехтиева, и они подчистили еще раз. Они даже могли и не знать, кто их нанял. Думаешь, я не смогу слепить чего-нибудь правдоподобного?

Ленид стоял, закрыв лицо руками.

– Ты меня понял? – спросил Гринчук.

– Понял, – ответил Липский.

– Так ты подумай, где эти ребята могли спрятать деньги. И заодно прикинь, для следствия, кто мог угрожать твоей матери. Договорились?

Леонид кивнул.

– Вот и хорошо. Я пойду пообщаюсь с твоей мамой, а ты тут собирайся. И не делай глупостей.

Гринчук вышел в коридор.

Сержантов возле палаты уже не было. Был только Михаил, который внимательно посмотрел на Гринчука.

– Что уставился? – спросил подполковник.

– Тяжелый разговор был?

– А ты как думаешь?

– К чему-то пришли?

– Он подумает и вспомнит. Все вспомнит. Не сегодня, так завтра.

– Юрий Иванович, – окликнула со стороны лестницы Гринчука Надежда Юрьевна. – Можно вас на минуту.

– Иду, – сказал Гринчук.

Он выглядел очень усталым. На скулах проступили красные пятна.

Но с Сомовой он заговорил спокойно:

– Все решили с врачом?

– Да, – кивнула Сомова. – Он уже подготовил все бумаги. Я, собственно, хотела поговорить с вами.

– Не нужно так волноваться, – сказал Гринчук. – все будет нормально.

– А я и не волнуюсь, – ответила Сомова.

– Ну да, а грудь вон как волнуется. У вас очень выразительная грудь.

– Оставьте свои пошлости для девок на улице, – холодно сказала Сомова.

– Для девок так для девок. Только грудь действительно сильно волнуется и местами напряглась, – усмехнулся Гринчук.

– Послушайте, я сделала все, как просил ваш человек. Я придумала эти звонки с угрозами. Я приехала сюда, и вынуждена буду общаться с сыном, который меня ненавидит…

– Можно подумать, вы его любите…

– Тем более, – Сомова открыла свою сумочку, извлекла пачку сигарет и зажигалку.

Сунула сигарету в ярко накрашенный рот.