Многосказочный паша - Фредерик Марриет

Я считал безрассудным плыть в Леггорн, где не только мог быть корабль узнанным и вдова бывшего капитана могла завести со мной тяжбу, по где мои статуи могли быть легко узнаны знакомыми и родными прежнего экипажа, и меня, пожалуй, сожгли бы в инквизиции как чернокнижника. Я поехал в Неаполь, куда и прибыл благополучно. Выгрузив моих окаменелых собратьев, нанял я большую квартиру, где и выставил их, надеясь продать за значительную сумму, но так как я не мог назвать им имя художника и так как фигуры были лишены грации, столь чтимой в Италии, то и остались они на моих руках и, сверх того, были признаны плохо выполненными. Две из них удалось продать мне одному сицилийскому дворянину, остальные решился я разбить, потому что за осколки разбитой статуи выручил очень много денег. Продажа шла как нельзя лучше. За обломки получал я более, чем за целые статуи. Также выручил я значительную сумму за остальные золотые сосуды. Я продал их все английским собирателям редкостей, выдавая за вырытые на развалинах Помпеи. Теперь, имея кучу денег, решился я отправиться в отечество. Открылся удобный к тому случай, я отправился и благополучно прибыл в Марсель.

— Л исполнил ли ты данное тобой шальянскому капитану обещание отслужить за упокой души его пятьсот панихид? — спросил Мустафа.

— До сих пор мысль об этом и не приходила мне. в голову, — отвечал ренегат. — Это, Ваше Благополучие, приключения моего пятого путешествия; надеюсь, что они заняли вас.

— Да, — ответил паша, вставая. — Вот это назову я путешествием! Мустафа, дай ему тридцать золотых. Завтра, Гуккабак, слушаем мы твое шестое путешествие.

Паша ушел за занавес и отправился по обыкновению на женскую половину.

— Скажи мне, Селим, было ли что-нибудь правдивое в истории о принцессе? Сначала думал я, что все это одна выдумка, но когда ты заплакал…

— Это сделал я для большего эффекта, — отвечал ренегат. — Когда я в рассказе воодушевляюсь, часто то, что создает мое воображение, принимаю сам за действительность.

— Святой Пророк, что за талант! — воскликнул Мустафа. — Ты достоин быть первым министром в своей земле. Вот деньги. Следующее твое путешествие будет так же хорошо?

— Постараюсь, чтобы оно было еще лучше этого, потому что вижу, что капитал увеличивается процентами, — отвечал ренегат, побрякивая цехинами. — Аu revoir! — как говорим мы во Франции. — И ренегат удалился из диванной залы.

— Аллах, какой талант! — бормотал визирь по уходе ренегата.

Глава XII

На другой день, когда дела дивана были закончены, ренегат был позван, сел и начал рассказ о своем шестом путешествии.

Столько происшествий, столько опасностей, перенесенных мною, отбили у меня охоту от путешествий, и я твердо решил оставаться жить на суше. Но Франция во время моего отсутствия так изменилась, что мне опротивела своя родина. Все перевернулось вверх дном — дворяне, богачи, люди с талантом были или убиты, или жили в крайней бедности в других землях; низшие классы самовластно заняли их места и управляли землей.

Но что меня понудило снова пуститься в море, это беспрестанный набор рекрутов для составления войск республики. Я видел, что и мне недолго оставаться в покое, и из двух бед выбрал ту, которая казалась мне меньшей; по мне было лучше снова пуститься на опасности в море, чем быть убитым на земле. Я купил большой корабль и снарядил его для торгового путешествия в Лиму, что в Южной Америке. Так как английские корветы покрывали все моря, взял я на борт сорок человек и двенадцать пушек. Мы счастливо пробрались через пролив Гибралтар и стали править на мыс Горн, самую южную точку Америки. Во время путешествия не было с нами ничего особенно замечательного. Но когда уже земля была в виду, вдруг поднялась сильная буря, сорвала почти все паруса и принудила наконец идти под ветром, который и погнал нас на юго-восток.

Корабль очень пострадал от бури: открылась течь, и вода отовсюду стремилась в трюм. Наш запас, особенно хлеб, был или подмочен, или выброшен за борт; наше положение было довольно затруднительно. Так как мы не надеялись с тем, что оставалось еще у нас, добраться до Лимы, то и решились пристать к ближайшему острову, чтобы взять там воды и свежих припасов и потом снова попытаться обогнуть мыс.

Однако я не знал, куда нам править. Но по прошествии четырнадцати дней, в продолжение которых мы правили постоянно на восток, открыли мы землю, которую принял я за необитаемый остров Ново-Георгию. Но когда приблизились мы к нему, то ясно могли различать на нем людей в военных мундирах, выстроенных в порядке. Цвет мундиров никак не могли мы разглядеть в подзорные трубы, заметили только, что у них были желтые отвороты, почему и заключили, что это англичане, наши враги.

— Черт возьми! — подумал я. — Неужели эти хапуги заложили и здесь колонию?

Они были разделены на несколько групп, в каждой человек по двадцати. То стояли они неподвижно, то опять церемониальным маршем приближались к берегу, и все эти маневры производились с соблюдением удивительного порядка, а так как в руках у них не было мушкетов, то я заключил, что они просто учатся маршировке. Нигде не видно было ни домов, ни укреплений, и я решился приблизиться к земле, чтобы удобнее было наблюдать за их движениями. Не дойдя двух миль до острова, мы снова остановились; я взял в руку подзорную трубку, и представьте мое изумление, когда я увидел, что целый отряд бросился в море, показался из воды в виде морских птиц и расплылся во всех направлениях. Я стал думать, что это какой-нибудь очарованный остров, а так как золотой фонтан еще живо оставался в памяти моей, то я и велел поднять паруса, и остров скоро исчез из виду.

Я должен заметить Вашему Благополучию, что один англичанин, которому я рассказал это происшествие и который вел постоянно китовую ловлю, уверял меня, что это были действительно птицы, известные под именем патагонских пингвинов и которые уже не нас первых обманывали своей воинственной осанкой. Он сказал мне, что у них вместо крыльев род перепонок и что они на земле становятся прямо, подобно человеку, и всегда в ряд, что в этом положении они высотой от трех до четырех футов и что по сторонам шеи имеют по широкой желтой полосе. Справедливо ли это — не знаю, потому что эти господа, огибавшие мыс, думают, что им можно выдавать всякую ложь за истину, и готовы прострелить голову всякому, кто осмелится усомниться в истине слов их. В числе других причин, по которым я не терплю англичан, одна из главнейших та, что все они престрашные лгуны.

Теперь мы правили на юг и через три дня открыли другой маленький остров. На нем, по-видимому, несмотря на его малость, было много лесу. Жителей на нем не было видно. Я спустил бот и послал на нем старшего помощника на землю для рекогносцировки. Через час он вернулся с известием, что остров весь покрыт кокосовыми деревьями с обильными плодами и что он заметил на нем много диких свиней, но что нигде не видно следов обитаемости и нигде он не мог сыскать якорного места, потому что берег, подобно стене, выходит отвесно из моря. Мы пошли на него с подветренной стороны и заметили, что с одной стороны острова выдается в море почти на две мили коралловый риф. Мы снова спустили боты, и помощник, исследовав его, донес, что в нем есть хороший проход, через который корабль может достигнуть одной маленькой губы, где будет совершенно безопасен от ветров. К вечеру достигли мы якорного места и убрали паруса. На следующее утро я сошел на землю для точнейших исследований.