Флорентийский волшебник - Эндре Мурани-Ковач

Однажды в одной из церквей внимание Леонардо привлекла мраморная плита в стене. Высеченные буквы еще хранили свежую позолоту:

Он не знал этой женщины, этой графини. Как она мыслила? Как жила? Была ли счастлива? Нет, он ничего не знал о ней. И так мало – об исчезнувшей девушке с ласковой улыбкой…

Леонардо неподвижно стоял перед плитой. Как долго? На этот вопрос он не мог бы ответить, так как не вел счет минутам. Ему казалось, что над его склоненной головой пролетели годы.

На последнее сольдо Леонардо купил свечу и зажег перед плитой…

На скромной квартире, где он поселился с Аталанте и Томмазо, его дожидался молодой человек с приятным, располагающим лицом.

– Простите за беспокойство, вы мессер Леонардо из Флоренции?

Леонардо кивнул, и тогда гость тоже назвал себя: Амброджо де Предис,[27] миланский живописец. Он прослышал, что маэстро находится в Милане. Не будет ли флорентийский художник столь любезен показать ему свои произведения? Живописцам Милана полезно будет поучиться у потомков Джотто.

Он бурно выражал свой восторг и горящими глазами рассматривал привезенные Леонардо рисунки и несколько небольших этюдов. На прощание сказал, что был бы безмерно рад, если бы маэстро удостоил посещением его мастерскую и при отсутствии лучшей пользовался бы ею, как своей.

Леонардо пообещал явиться с визитом к нему на другой же день.

Как только миланец ушел, ворвался Аталанте. Он был чрезвычайно взволнован. На его гладко выбритом лице появились глубокие морщины.

«Стареет», – заключил Леонардо.

Аталанте был вне себя после ссоры с дирижером, в которой, что греха таить, ни тот, ни другой не подбирали выражений при объяснении, бранясь последними словами в священных стенах собора. Предпринятая в Милан поездка казалась ему теперь совершенно бесперспективной.

На другой день Лодовико Сфорца внезапно вернулся в столицу, велев в тот же вечер доставить к нему в замок присланных синьором Медичи музыкантов.

Леонардо и Аталанте завели в необставленную, унылую комнату, где даже камин был холоден, хотя на дворе завывал зимний ветер.

– Что же вы не раздеваетесь? – спросил, ехидно усмехаясь, уже знакомый Леонардо гофмейстер. – Правда, здесь не очень-то тепло. – И он зябко повел плечами. – Ничего. Подождите, пока дойдет очередь до вас. Синьор Лодовико именно сегодня желает послушать новых певцов.

На последнем слове он уже повернулся и, постукивая по полу своей золоченой тростью, ушел, закрыв за собой дверь.

Леонардо сразу же нажал на ручку той же двери.

– Пошли и мы, Аталанте!

Они миновали такое же неприветливое помещение, как Зала, в которой только что находились. Здесьбыло тоже просторно. Стоявший у дверей стражник безмолвно смотрел на белокурого великана со сверкающими глазами. Борода Леонардо ниспадала широкой волной, доходя уже до груди.

– Идем, идем! – сказал он и отворил следующую дверь.

Это оказалась ярко освещенная продолговатая зала. Степы ее были сплошь в венецианских зеркалах, отражавших пламя нескольких сот свечей и горящих возле дверей факелов. В конце залы человек сорок оркестрантов настраивали инструменты. II вот раздались нежные голоса виол.

Оба друга замерли. Через некоторое время Леонардо высмотрел подходящее местечко за одной из колонн. Отсюда была видна вся зала.

Здесь в нарядных одеждах полукругом сидело с полсотни слушателей, мужчин и женщин. А в центре залы на возвышавшемся троне сидел он сам, пизанский знакомый Леонардо.

Но на этот раз синьор Лодовико слушал музыку не в простой суконной паре. Его стройную фигуру – Леонардо только теперь заметил, как высок и статен герцог, – скрывала одежда из сверкающего золотом броката. На груди его красовалась массивная золотая цепочка, а когда грудь вздымалась, на круглом золотом медальоне, висевшем на цепочке, искрился крупный бриллиант.

Его бритое, более чем смуглое лицо обрамляли, точно шлем, длинные пышные волосы. Сильно развитый подбородок выдавался вперед. Линия рта говорила о неумолимости и тщеславии. Выражение этого лица не смягчалось призвуках музыки.

Леонардо останавливал свой внимательный взгляд на каждой черте этого лица, и перед ним был уже не слушатель музыки из сумрачной залы пизанской гостиницы, не любезный приятель, гуляющий с ним по-над Арно, а вельможа-самодур, способный ради собственной прихоти запугивать маленькую тринадцатилетнюю девочку… Оп в эти минуты понял Лауру, готовую бежать навстречу неизвестности от грозной тени этого человека, от его власти и славы. Сердце Леонардо сжимали протест и жажда мести.

Синьор Лодовико теперь отвернулся от музыкантов. Его губы приоткрылись в бледную, но победоносную улыбку. Леонардо проследил за взглядом темных глаз герцога. Они остановились на прекрасном продолговатом лице юной девушки, одетой в белое шелковое платье. Каштановые волосы ее были гладко причесаны. Умные глаза поймали взгляд герцога. Она улыбнулась ему.

Оркестр кончил играть.

Синьор Лодовико кивнул, и гофмейстер застучал золоченой тростью.

– Пьетро Сольми, новый певец из Милана! – объявил он.

Перед оркестром встал коренастый молодой человек. Оч отвесил низкий поклон. То же самое сделал сопровождавший его одноглазый чернявый мужчина.

После первых же звуков Аталанте схватил Леонардо за руку. В его глазах был вопрос.

Леонардо, снисходительно улыбаясь, пожал плечами. Молодой человек пел красиво, голос у него был гладкий, отшлифованный, но в нем недоставало божьей искры, того, что заставляет сильнее биться сердца. Казалось, он исполнял хорошо заученный урок.

– Довольно мило! – воскликнул синьор Лодовико. И, не дожидаясь, пока певец закончит песню, подал знак: следующий!

Посрамленный гофмейстер, значительно большего ожидавший от выступления племянника, волоча ноги и тяжело опираясь на свою трость, вышел на середину залы.

– В знак своего почтения к нашему сиятельнейшему герцогу синьор Лоренцо Медичи прислал его светлости серебряную лиру. Продемонстрирует сей инструмент один флорентинец, петь будет его партнер.

В Леонардо закипело негодование. Отрекомендовал, шельмец, нечего сказать. Он скинул плащ и предстал перед оркестром в розовом шелковом облачении. Длинные золотые волосы делали его на самом деле похожим на сказочного принца. Сказочного и юного, ибо от него веяло могучей силой молодости.

– Лиру эту, – начал он грудным бархатистым голосом, высоко подняв серебряный конский череп, – изготовил в честь почитателей музыки мессер Леонардо да Винчи. Позвольте же, ваша светлость, чтобы подарок Лоренцо Великолепного собственноручно поднес вам изготовитель сего инструмента. Это будет ему единственной желанной наградой!