Отчаянное путешествие - Джон Колдуэлл

Первый мой выстрел оказался неудачным – вероятно, я слишком тщательно целился. Кроме того, крупные фрегаты, в которых легко попасть, исчезли, и теперь над яхтой кружили только быстрые мелкие крачки. К одиннадцати часам я подбил одной из них крыло, но птица села на воду слишком далеко от судна, чтобы плыть к ней на резиновой лодке. Когда я лег на другой галс и попытался подвести к ней яхту, она снялась с места и полетела на восток. Мне не повезло, но вокруг было много других птиц.

Позже я подбил еще одну крачку и хотел подобрать ее, но и ей удалось ускользнуть.

Около пяти часов я прекратил охоту. Вылив на себя несколько кастрюль морской воды, я откачал воду, осмотрел горизонт и спустился в каюту. Я страшно устал, и настроение у меня было подавленное. Засыпая, я подумал: «Ну что ж, надеюсь, что завтра утром, наконец, покажется земля».

Следующий день был хмурый и сумрачный. Высоко над головой летали белые птицы-боцманы с короткими крыльями и длинными, раздвоенными, как у чаек, хвостами. Время от времени они стремительно падали вниз. Раньше их не было, а ведь эти птицы живут на суше. Я не раз встречал их с тех пор, как оставил позади Жемчужные острова, и их появление неизменно предвещало близость земли. Говорят, что птицы-боцманы никогда не теряют землю из виду. Наблюдая за тем, как они, сложив крылья, падают вниз, я воспрянул духом и с надеждой вглядывался вдаль.

Земля была где-то близко, и птицы подтверждали это. Я не отрывал от них глаз, часами следил за каждым их движением, но не мог догадаться, в какой стороне находится берег. А на горизонте не было ни пятнышка… Но вот после полудня прямо по курсу показалась какая-то темная точка. Я едва различил ее в дымке. Это была земля, несомненно – земля! Взволнованный, я бросился на нос. Земля после шестнадцати дней голода! Обхватив руками мачту, я громко кричал и пел от радости. Но тут же разочаровался. То, что казалось мне землей, оторвалось от горизонта и медленно поплыло по небосклону, меняя свои очертания и постепенно растворяясь в воздухе. Оказалось, это была случайная тучка, заблудившаяся в безоблачном небе. И все же я не терял надежды, что земля близка.

Птицы-боцманы по-прежнему носились над головой, так сказать, «не теряя землю из виду». Дорого я бы дал, чтобы тоже увидеть ее, чтобы знать, в какой она стороне. Она где-то близко. В небе летали глупыши и различные береговые ласточки, а акулы терпеливо следовали за яхтой. Но где же она, долго ли мне еще плыть и в каком направлении?

Часами вглядывался я в горизонт, пытаясь проникнуть взором в туманную даль. Прошли все сроки: ведь я должен был увидеть землю два или даже три дня назад. Если верить моим расчетам, она уже где-то позади. Снова и снова проверял я свои приблизительные вычисления: если яхта делает тридцать миль в сутки, архипелаг должен быть очень близко. Гвоздь, который я ежедневно передвигал на запад, очутился в центре островов Самоа. Зарубки над моей койкой насмешливо глядели на меня. Тогда я пересмотрел все расчеты, исходя из двадцати пяти миль в сутки,– и все же яхта должна была находиться ввиду берега… если только этот берег существует. Я решил набраться терпения еще на один день.

Серая дымка заволокла солнце. Всю ночь ветер.дул с северовостока. Обычно в этих водах ветер за несколько дней менялся с южного на северо-восточный, потом опять дул с юга, и цикл начинался снова. Теперь, когда солнце скрылось, мне не хотелось идти фордевинд, не зная направления ветра, который мог дуть с юга. Я помнил, что раньше, когда он был с правого борта, яхта плыла на запад. По звездам я определил, что он дует откуда-то с севера.

Судя по волнам, ветер не переменился. На всякий случай я убрал все паруса, кроме маленького кливера. Работа утомила меня. Я спустился в каюту, поспал немного и через час снова был на палубе.

Высоко в небе по-прежнему парили птицы-боцманы, чье присутствие дразнило и мучило меня. Они-то могли долететь до земли за какой-нибудь час. Я снова начал размышлять о близости берега, о том, как его найти, о вкусных блюдах, которые ждут меня там. У меня заныло в животе, и я постарался отогнать эти мысли.

Над яхтой нависли мрачные тучи. Обидно было, что в такой свежий ветер я не мог поднять паруса, уж лучше бы на море был полный штиль. Голод терзал меня все сильнее. На борту было несколько пар обуви, но только на армейских башмаках кожа оказалась некрашеная. С отвращением принялся я за них: пахли они ужасно, но все же это была еда. Отрезав подошву, я стал жевать кожаный язычок, но он оказался слишком жестким. Армейскую обувь делают из крепкой кожи. Я подержал башмаки в соленой воде, время от времени вынимая их оттуда и колотя ими о край койки, чтобы немного «размягчить» их. Смазав кусок кожи бриллиантином, я поджарил его на сковороде, но он только почернел и остался та ким же твердым. В конце концов я сварил весь башмак в своей дневной порции драгоценной пресной воды. Я не стал кипятить его и, кактолько пошел пар, потушил примус. Суп получился вполне съедобный, но кожа по-прежнему оставалась жесткой. Тогда я разрезал ее на куски; их невозможно было разжевать, но зато можно было проглотить целиком. Ложась спать, я уже не чувствовал пустоты в желудке.

Никогда не ешьте кожу, если хотите увидеть приятные сны. Долгие часы я метался на койке, мучимый кошмарами: мне все время снилась еда. Я бегал по громадному магазину, буквально заваленному продуктами. Проснувшись в холодном поту, я немедленно засыпал, и все начиналось снова.

Поздно ночью, откачивая воду, я увидел звезду Канопус и определил, что ветер дует с юга. Мои предчувствия оправдались: ветер переменил направление. Если бы все это время «Язычник» шел бакштаг правого галса, курс был на северо-восток. Я поднял все паруса, и яхта снова двинулась на запад.

Наутро тусклое солнце, то и дело прятавшееся за тяжелые серые тучи, вдруг выглянуло и осветило темную полосу земли впереди судна. Минуту я с подозрением смотрел в ту сторону, пока не уверился, что это в самом деле земля. При виде ее я чуть не сошел с ума. Я прыгал по крыше рубки и заливался смехом, как ребенок. Схватив ведро, бросился на корму и окатился морской водой. Земля быстро приближалась. Вот уже можно различить отдельные долины. Наскоро вытеревшись, я побежал вниз, надел свой костюм защитного цвета, шляпу, ботинки и расчесал бороду.

Вернувшись на палубу, я вдруг обнаружил, что земля изменила не только форму, но и местоположение. Увы, то была вовсе не земля, а облако, подымавшееся все выше над горизонтом. Я следил за ним в молчаливом отчаянии. Сердце у меня оборвалось. Если бы не необходимость беречь влагу, я бы расплакался.

У меня кончились гайки, и стрелять стало нечем. С мотора были сняты все подходящие части. В трюме лежал балласт – около тысячи фунтов цемента. Я отколол десяток кусочков, но в темноте, ночью, от них было мало толку.