История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо

То, что этот инцидент не был исключительным явлением в той экстремальной ситуации, подтвердило исследование группы армий «Север». Согласно ему количество случаев членовредительства в Курляндии в ноябре 1944 года по сравнению с прошлым годом выросло на 180 %. Тот, кто получал ранение, после которого оставался жить, и кто при этом не был уличен в членовредительстве, имел большую удачу. Спустя несколько дней сам Курт Феттер достиг этого сомнительного «счастья». Пуля, пущенная на этот раз из советского ствола, попала ему в спину. «Я был по-настоящему рад, — описывает свои чувства Феттер, — особенно когда понял, что я все же мог продвигаться вперед. Наконец и я получил свой отпуск с выездом на родину!» На машине для раненых он покинул поле сражения. Тогда защитники продвинулись вперед всего на несколько километров. Назад на немецкую землю Феттер попал позже, сначала он угодил в американский плен. С войны он привез домой проблемы со здоровьем, с которыми должен был бороться до самой своей смерти в начале 2007 года.

Как раз в то время, когда обер-ефрейтор Август Мюллер получил ранение, до его семьи дошла маленькая посылка с вложенными в нее приветственными словами: «5 пачек табака и мыло. Вещи, которые мне не нужны. Ты можешь обменять табак на другие вещи. Целую вас обеих. Ваш папа! Твой любящий муж». Это было его последнее известие. Август Мюллер никогда не вернулся с идиллического острова, который стал для него проклятием, как и для многих его нриятелей. После шестинедельной борьбы за Сворбе более 4000 солдат только на немецкой стороне были мертвы или пропали без вести. Только когда все действительно было потеряно, последние оставшиеся в живых смогли покинуть остров на транспортных судах. «Ваша героическая борьба почетно войдет в историю! — кричал генерал-полковник Шернер, приветствуя их на материке, и продолжил: — После нескольких дней отдыха вас ждут новые задания. Вы, закаленные борьбой за Эзеле, выстоите везде, куда бы вас ни отправили».

Конечно, не только пропагандистские воззвания заставили солдат вермахта в конечной фазе войны стоять до-последнего, даже учитывая безнадежное превосходство противника. Что удерживало преобладающее большинство многомиллионного войска от того, чтобы сложить оружие — вплоть до собственной гибели? Трудно дать на это однозначные ответы ввиду, в том числе, и многоплановости самой армии, которая объединяла в себя все общество и вела бои на совершенно разных полях сражений по всей Европе. Кроме того, нам для этого просто не хватает информации. Надежной, свободной от напластований ретроспективного подхода. Опросы общественного мнения среди солдат или даже только одно свободное выражение собственного мнения тогда были, разумеется, немыслимы. Тем не менее из имеющихся источников можно почерпнуть определенные основные образцы мышления и поведения солдат.

Быть фюрером — означает верить. Тот, кто сам не верит в победу, не может бороться, не обладает необходимой твердостью и презрением к смерти. Он — пустое место. Тот, у кого пег безусловной воли к победе, — слабый человек, он опасен для всего подразделения.

Существенным признаком солдатского мнения была, конечно, их апатия во время войны. Таким образом, в сообщении о состоянии 10–11 армии к осени 1944 года делается вывод: «Физические и психические нагрузки сражения заставляют солдата исполнять свой долг на грани человеческих возможностей. Он борется, так ему приказали, и во имя своей собственной жизни». Тот, кто долгие годы был частью армейского механизма, научился гарантировать собственное существование. действуя плечом к плечу со своими товарищами, такой человек с трудом может представить, как он вырвется на свой страх и риск из этого аппарата — как раз в экстремальных ситуациях.

Многие солдаты также чувствовали себя обязанными военной присяге, давая которую они клялись «в безусловном послушании» лично Гитлеру. Вопреки исчезающему энтузиазму невозможно не заметить, как много было молодых солдат и офицеров, даже на пятый год войны, искренне преданных режиму. По опросу, проведенному американцами среди немецких военнопленных, половина опрошенных в конце 1944 года была все еще твердого мнения, что Третий рейх выиграет войну. Не меньше чем две трети этих солдат все еще демонстрировали свое доверие фюреру, даже находясь в плену. Похожая картина вырисовывается в итоге из полевой почты, в которой читается ожидание чуда со стороны немецкого руководства и фюрера.

Особенно предрасположено к этому религиозному фанатизму было то поколение, которое с детских лет было частью аппарата по доктрипации нацистской системы. «Когда в 1942 году я сдавал экзамен на кандидата в офицеры, — описывает распространенный в те времена менталитет семнадцатилетний Клаус Мауельсшаген, — я боялся, что война закончится до того, как я сам попаду на фронт. Когда мы начали свое участие в войне, у нас была установка, что мы проявим себя, что мы всегда должны быть смелыми, что даже под градом пуль не испугаемся, когда будем атаковать цель. Мы до самого конца верили в „окончательную победу“».

С 1943 года режим прилагал все усилия, чтобы поддержать эту веру. Чем меньших военных успехов добивалась армия, тем большее значение придавалось идеологическому обучению. Гитлер лично принуждал к тому, чтобы оказать на солдат вермахта влияние посредствам «умственного военного воспитания». На место традиционного кодекса чести армии должна была прийти «фанатичная верность» государству фюрера вплоть до завоевания «окончательной победы». С появлением так называемых «национал-социалистских офицеров руководства» (ЫБРО) вермахт должен был систематически получать политически подкованных солдат. Даже если эти политические комиссары в униформе были не в состоянии перевоспитать опытных солдат, тем не менее армия незаметно превращалась из скорее аполитичного военного аппарата в национал-социалистскую массовую организацию. Климат политического запугивания и контроля, как мучная роса, оседал на армии, и теперь военная карьера была открыта прежде всего перед смелым партийным солдатом.

Выдающимся в этом отношении примером был генерал-полковник Фердинанд Шернер, которому неслучайно поручили то, чтобы позаботиться об ускоренной политизации армии. Он в одно и то же время был ее координатором и наставником: «Исход в войне, подобной этой, решается не численным и не материальным превосходством, — объявлял он в своем меморандуме. — В борьбе мировоззрений боевая идея является решающим оружием». Крепкий генерал сам был прототипом для нового образца политического солдата. Получивший во времена рейхсвера обучение на горного стрелка Шернер сделал замечательную армейскую карьеру в Третьем рейхе. Гитлер ценил в нем наряду с его безусловной преданностью то, что он, не раздумывая, исполнял приказы, имеющие идеологическую подоплеку. После того как в начале 1943 года он формально стал членом НСДАП, уже спустя четыре недели он получил золотой партийный значок.

В полностью разрушенном городке Лаубан устроили построение парашютисты, отличившиеся в операции. Шернер обращается к войскам и в своей речи находит похвальные слова для меня и моей работы. Он говорит, в частности, о моей ностоянной и неутомимой работе в интересах тотальной войны и желает мне успеха. Он говорит, что я, как никто другой, знаю, что происходит на фронте. Я отвечал на это прочувствованным воззванием к подразделению, к морали солдат, апеллируя к историческому заданию, которое они выполняют сегодня. Местный колорит располагает к историческим аллюзиям. Здесь в округе нет такого города или деревни, которые бы не рукоплескали некогда победам Фридриха Великого или не оплакивали бы его поражений.

В качестве высшего политического офицера Шернер требовал от каждого командующего безусловной готовности к победе и даже больше чем просто лояльное отношение к официальным догматам: «Между его боевой готовностью и его политическим признанием не должно возникнуть никакого противоречия. Целенаправленная идеологизация войны, — подводит итог военный историк Юрген Ферстер, — оказала свое действие. Немецкий солдат, таким образом, мог дольше продержаться, это отодвигало его смерть».