Дом - Бентли Литтл

Черная радуга упиралась своим концом в дорожку, ведущую к дому.

Она исчезла почти мгновенно, и его первым инстинктивным желанием было сделать резкий разворот и рвануть обратно в Финли.

Но потом он вспомнил про призрак Кэрол, про дорожку из горелых тостов, про грязную девочку в пустом доме и понял, что долен ехать вперед.

Возвращайся.

Он свернул с шоссе по направлению к дому.

По пути ему встретился ощипанный цыпленок. Цыпленок был насажен на шест, воткнутый в землю. Несмотря на отсутствие при нем какого-либо послания, он понял, что это приветствие. Птичка, похоже, была убита недавно, ей не пришлось долго жариться на солнце среднего Запада. Разинутый оранжевый клюв на голой голове создавал впечатление улыбки.

Одно ощипанное крыло было вытянуто в сторону дома.

Он проследил взглядом за указующим крылом, пробежал глазами переднее крыльцо, разнообразные темные окна и не сразу сообразил, что забыл дышать.

Он ждал встретить Донну.

Донна.

Теперь он уже совершенно четко мог представить себе ее горящие глаза, соблазнительную усмешку и загорелое грязное тело. Он не мог припомнить, когда впервые встретился с этой девочкой. Казалось, что она была всегда. Они играли вместе, когда были детьми. Дом стоял на отшибе, соседей поблизости не было, брат и две сестры были гораздо старше, чем он, поэтому ему просто не с кем было играть до той поры, пока не пошел в школу. Но даже тогда Донна осталась его лучшим другом.

Поначалу они занимались обычными детскими играми - строили форты, рыли подземные ходы, придумывали свои игры, но постепенно все стало иначе. Даже сейчас Нортон не мог сообразить, как это началось и почему он в это втянулся. Даже в те годы он понимал, что поступает нехорошо, ему было стыдно, он испытывал чувство вины. Ему хватило ума держать это в тайне от семьи, хватило ума ничего не рассказывать ни родителям, ни брату, ни сестрам, но не хватило ума отказаться от этого, не хватило ума не ввязываться.

Все началось с муравьев. На задворках между домом и силосным бункером Донна обнаружила муравейник. Она привела его показать, потом наступила ногой, и они оба смеялись, глядя, как муравьишки забегали в панике. Потом она сказал, чтобы он подождал ее здесь, и убежала в дом. Спустя несколько минут она вернулась с керосиновой лампой и спичками. Он понял, что она хочет сделать, и это ему не понравилось - он подозревал, что за это накажут, - но она успокаивающе улыбнулась и попросила собрать веток и сухой травы. Он притащил охапку, уложил ее на плоскую уже вершину муравейника, Донна полила все это керосином, отнесла в сторону лампу и чиркнула спичкой.

Это было похоже на маленький взрыв. Стебли и ветки занялись мгновенно; муравьи гибли прямо на бегу и быстро превращались в маленькие черные закорючки. Донна присела на корточки перед огнем, смотрела, смеялась, весело тыкала пальцем перед собой, и хотя он понимал, что поступает плохо, тоже находил в этом какое-то удовольствие и помогал ей отлавливать муравьев, которым удалось каким-то образом избежать пожара, и кидать их обратно в костер. Сгорая, они хрустели и лопались. Затем они бросились искать другую живность. Донна нашла жучка и бросила его в огонь. Он поймал кузнечика и отправил туда же. Они спалили целую пригоршню пауков и сверчков. Донна поймала котенка и уже была готова бросить в огонь и его, но к этому моменту пламя уже почти погасло, и животное было отпущено.

Он был рад этому.

Дальше было еще хуже, и все это тянулось около года. Они закопали в землю живого хомяка. Содрали шкуру с собаки. Он помнил, как однажды повалили соседскую девочку и он держал ее, а Донна... насиловала ее палкой.

Она обожала это - насилие, мучения, смерть. Это приводило ее в экстаз. Как сказали бы сегодняшние школьники, она тащилась от всего этого.

Потом она потребовала заняться сексом.

Они занимались, и ему это нравилось, но и тут все постепенно менялось, становилось грубее; способы, которые она изобретала, становились все более необычными, более экзотичными.

Неестественными.

Разумеется, он исполнял то, что она требовала. Но уже не испытывал ничего, кроме страха. Он начал ее бояться, и именно это в конце концов заставило его образумиться и понять, что то, чем они занимаются, - плохо. Их ни разу не поймали, ни разу не возникло каких-то проблем, никто ничего не говорил. Но он понял, что это не правильно, и воспользовался этим, чтобы прекратить это, положить конец всему и... дать задний ход.

Он оборвал отношения. Перестал с ней видеться. Она хотела играть - он говорил, что занят. Она пыталась проскользнуть к нему в комнату - он запирал окна и дверь. Постепенно она просто... пропала. Он не знал, как именно это произошло. Не было какой-то финальной стычки, никакого выяснения отношений, они просто перестали видеться, а потом в какой-то день он понял, что больше не надо прилагать усилий, чтобы избегать ее. Она пропала.

Следующий раз он встретил ее в восемнадцать лет.

Он уходил служить в армию. Как раз перед отправкой в учебный лагерь он поехал в город, чтобы купить открыточку - открытку типа "Не забывай!" для Дарси Уоллес, его тогдашней подружки. Вернувшись домой, первым делом он почувствовал, что что-то горит. Он крикнул, но никто не откликнулся. Очевидно, мать оставила что-нибудь в духовке и забыла, решил он. С ней такое бывало. Они собирались устроить большие проводы; должен был приехать брат, который уже служил, и сестры, живущие в Толедо, где они учились на секретарш. Наверное, мать затеяла нечто особенное - печеное мясо или индейку.

Он поспешил на кухню и распахнул дверцу духовки. Оттуда повалил густой дым. Черный дым с запахом... сгоревших тостов.

Сначала он не понял, что произошло. Захлопнув дверцу, он распахнул окна и дверь черного хода. Во дворе стояла Донна в своем грязном платьице и смотрела прямо на него, но ему некогда было отвлекаться на глупости, и он поспешил назад, к печке.

Она убила всех, отрезала головы и засунула их в духовку.

Всех.

Отца, мать, брата, сестер.

Немного разогнав дым, он увидел на среднем противне обугленную голову отца. Глаза старика вытекли, губы были почти неразличимы, кровь и плоть иссохли, однако Нортон сразу узнал его. Рядом лежала на боку голова матери, частично спекшаяся с решеткой. Головы брата и сестер, превратившиеся в одну слипшуюся массу, смутно виделись в глубине.

Они напомнили ему сгоревших муравьев.

Больше он Донну никогда не видел. Тот краткий взгляд сквозь дым, через заднюю дверь, был последним. И только потом, мысленно возвращаясь к этому, он осознал, что она выглядела совсем так, как прежде. Она совершенно не повзрослела. Она по-прежнему выглядела на двенадцать лет.