Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 гг. - Вернер Герберт

Недели праздной жизни в порту проходили как апрельские дожди. Наши радости и забавы оказались лишь слабой компенсацией того, что мы испытали на войне. Мы прожигали жизнь, как только могли. Я зачастил в места, где удовлетворялись вкусы гурманов Бретани, в местном немецком ресторане «Повидайтесь с комендантом» пробовал незабываемые блюда из омаров, проводил вечера отдыха у камелька в нашем загородном замке. Затем следовали ночные утехи с Жанин в казино-баре. Это были ночи, когда бьющая через край энергия молодости укрощалась жрицами любви мадам, ночи, когда мы забывали о войне и долге.

Во время молчаливого уединения в своей комнате я много размышлял и приходил к выводу, что война в Атлантике далеко не закончена. В памяти оживали картины хаоса и разрушений, которые вызывали наши атаки на конвои. Грохот от разрывов торпед, глубинных бомб и авиабомб оглушал меня. Это были часы, которые заставляли меня задумываться над тем, почему война сулит нам поражение за поражением. Линия фронта все ближе подходила к побережью. Она находилась сейчас только в двух часах перехода от порта, там, на западе, где сходятся небо с морем. Там проходила тонкая грань между войной и миром.

В середине апреля вернулся из отпуска главмех. Увидев Фридриха, все еще не сбрившего бороду, в офицерской столовой, я подошел поприветствовать его:

— Здорово, старина! Как приняли героя дома?

— Под барабанный бой и медные трубы. Заметил, я сохранил бороду? Детишкам она понравилась, поэтому решил отпускать ее и дальше.

Он рассказал, что провел большую часть отпуска в разъездах и свиданиях с родственниками, поэтому рад вернуться на базу. Я вкратце и по существу рассказал ему о состоянии нашей подлодки и сопутствующих обстоятельствах. В более общих выражениях описал наши похождения. Однако, когда вернулся вечерним экспрессом из Парижа Ридель, тоже холостяк, я не постеснялся рассказать ему подробности о нашей легкой жизни и изощренных любовных утехах.

Вскоре вернулись все отпускники, проехав из дому на базу ВМС пол-Европы. Командир прибыл в хорошем расположении духа. Морщины, нажитые им после первого боевого похода, разгладились. Исчезла ярко-рыжая борода викинга. За тремя неделями отдыха последовали несколько дней интенсивной деятельности. Ремонт лодки завершился по графику. Через четыре дня должно было быть смонтировано снятое оборудование.

Моя последняя ночь в порту была спокойной. Меня тревожили лишь мысли о судьбе будущего похода, и я старался отвлечься от них, принимаясь писать письма. Я попросил Марианну беречь себя и предупредил родителей, что долгое время не смогу посылать им вестей о себе. Около полуночи я закончил упаковывать вещи. Новый приказ обязывал нас вместе с описью содержимого багажа писать завещание. Мне особенно нечего было кому-то либо оставлять. Но когда я подписал свое завещание, у меня возникло такое чувство, будто бы я подписывал себе смертный приговор. Интересно, смогу ли я снова держать в руках этот конверт, или кто-то другой вскроет его, чтобы исполнить мою последнюю волю?

Глава 11

24 апреля 1943 года «У-230» покачивалась на волнах в тени своего бетонного укрытия. Швартовы были сняты с кнехтов. Команда лодки выстроилась на корме, лицом к провожающим на пирсе. Подводники украсили себя цветами, прикрепленными либо к флотским фуражкам, либо к петлям своих оливковых форменок. Под ними взбивали маслянистую воду гребные винты, работавшие на реверсивном ходу. «У-230» плавно отчалила от бетонной стены и вышла кормой вперед из сумрака укрытия под ярко сиявшее солнце. Вторая подлодка, «У-456», отделилась от другого причала и пошла в кильватере нашей. На ее мостике я увидел Форстера, соучастника вечеринок у мадам. Мы поприветствовали друг друга взмахами рук. Затем наша лодка набрала ход, и берег со стоявшими на нем друзьями остался позади. Как только мы прошли центр бухты, на лодке установился военный порядок: в действиях, словах и мыслях. Мы вели себя так, словно никогда не заходили в порт, не брали отпуска, не развлекались в казино-баре, не лежали в объятиях женщин.

«У-230» двигалась при высокой облачности по гладкой поверхности залива со скоростью 17 узлов. «У-456» шла параллельным курсом в 500 метрах по правому борту. Эскорт скрылся за горизонтом. Серое небо слилось с зеленым морем. Мы двигались дальше, внимательно следя за показаниями радара. Наша лодка была оснащена новой радиолокационной антенной, усовершенствованным вариантом «бискайского креста». Громоздкий крест во время погружения должен был убираться внутрь лодки, новая же компактная антенна была приварена к ограждению мостика и не деформировалась при уходе под воду. С тех пор как мы вышли из порта, радар улавливал лишь слабые импульсы. Когда они стали сильнее, «У-230» совершила режимное погружение. Несколькими секундами позже за ней последовала и «У-456». С этого момента мы больше не поддерживали связь с соседней лодкой, которая пошла по своему маршруту в заданный квадрат.

Ночью мы всплыли, чтобы попытать счастья в безопасном плавании, и ускорили ход. «У-230» рванулась вперед, проветривая прочный корпус свежим воздухом и подзаряжая аккумуляторные батареи двумя работавшими дизелями. На расстоянии грань между бесконечностью ночного неба и протяженностью темного моря исчезала, создавая иллюзию движения во Вселенной. Наша одинокая черная лодка продвигалась полным ходом между небом и морем, оставляя большие светящиеся водовороты — прекрасный ориентир для бдительного пилота. Пока дизели размеренно стучали, я прикидывал, сколько мы еще сможем двигаться, в надводном положении. Прошло 17 минут. Затем прозвучал резкий сигнал радара — нас запеленговали. Подлодка ушла под воду.

Наши ночи превратились в дни, а дни — в ночи. Мы часами находились внутри темного корпуса лодки, освещавшегося тусклым светом нескольких ламп. Ночи, проведенные на мостике, были черны, как смола. Мы продвигались, прислушиваясь к шуму моторов неприятельских самолетов и всматриваясь в черные морские волны, всегда готовые увернуться от плавающих мин, которые сбрасывались пилотами противника с пугающей частотой. Днем мы двигались на глубине 40 метров, прислушиваясь к отдаленному шуму самолетов противника, толчкам «асдика» и взрывам глубинных бомб.

После того как на смену апрелю пришел май, мы достигли «черной ямы» — зоны, куда до сих пор не проникал ни один неприятельский самолет. Импульсы радара постепенно затихли, и мы осмелились снова всплыть на поверхность моря, к солнечным лучам. После шестисуточной игры с противником в кошки-мышки, после уклонения от дьявольской изобретательности англичан, которая попеременно приводила нас в шоковое состояние, отчаяние, страх и гнев, солнце показалось мне гарантом безопасности. Яркий свет позволял расширить сектор наблюдения. Я надеялся, полагаясь на свое зрение и «метокс», что мы сможем обнаружить вражеские самолеты на безопасном расстоянии.