На веки вечные - Александр Звягинцев

Пегги помолчала.

– А что касается Марлен… Она сделала для американских солдат, что могла, но… Было много других женщин, которые делали все, что в их силах, и они не получили за это ничего. А она стала символом победы. Понимаете меня? Я хочу сказать, Марлен из тех, кто умеет получать за свою работу. И никогда не продешевит.

В этот момент рядом с ними возник Крафт. Как всегда, веселый и улыбающийся.

– А вот и я! О чем разговор? Хотя, погодите, я сам угадаю. Пегги вытягивает из вас, Денис, какие-то секреты о деятельности русской делегации?

– Ты не угадал, Алекс, – остановила его Пегги. – Просто я рассказывала нашему русскому другу кое-что о Марлен, рядом с которой он оказался и был просто ослеплен ее красотой и величием.

– Да? А мне показалось, что вам нравятся совсем иные женщины, – игриво посмотрел на Реброва Крафт. – Я имею в виду – другого плана.

– Мне нравятся разные, – буркнул Ребров.

– Ого! И это правильно!

Заметив, что Реброву неприятен этот разговор, Крафт тут же сменил тему.

– Кстати, о Марлен. У нее есть сестра Элизабет. Англичане нашли ее в одном из самых страшных концлагерей – Берген-Бельзене. Из 60 тысяч узников, содержавшихся в бараках, 10 тысяч были уже мертвы, а еще несколько тысяч умерли в течение нескольких дней после освобождения… А сестра Марлен и ее муж, как выяснилось, просто держали при лагере кафе, где столовались палачи из Берген-Бельзена… Элизабет с мужем были тихие и добропорядочные граждане рейха, которые делали свое дело. Элизабет представляла из себя красивую, здоровую, хорошо упитанную даму, хотя рядом с ней умирали от голода и пыток тысячи… Но эта история вовсе не про Марлен. Эта история про немцев. Руководителей, которых сейчас судят.

– Ты закончил? – осведомилась Пегги, которая сама любила солировать.

– В принципе, да. Но есть еще одна история. Она будет очень интересна нашему русскому другу… На днях американскую делегацию со скандалом покинул один из ее членов. И знаете почему? Он заявил, что в американской делегации слишком много евреев, которые стали американскими гражданами совсем недавно – или перед самой войной или даже во время нее. Эти эмигранты из Германии, бежавшие от нацистов, думают не о правосудии, а о мести, заявил этот человек… И поэтому он не хочет участвовать в пародии на суд, где не будет места справедливости и закону.

После небольшой паузы Пегги сказала:

– Сдается мне, в этой истории чего-то не хватает.

– Да, – согласился Крафт. – Не хватает фамилии героя. Так вот это хорошая немецкая фамилия. Он сам из семьи немецких эмигрантов.

– Как и ты, – показала Крафту язык Пегги.

– Увы, – склонил голову тот. – Не всем же выпало счастье родиться ирландцами.

«Предлагаю устроить в крыле для свидетелей просмотр фильма о злодеяниях нацистов, чтобы несколько сбить с них спесь перед выходом к свидетельскому барьеру. Я имею в виду таких людей, как секретарша Гесса фрейлейн Шпеер – фанатичную нацистку, упорно настаивающую на том, что нацисты не совершали ничего предосудительного, а все ужасные вещи – лишь происки пропаганды.

Я имею в виду и прочих милитаристов, полагающих, что честь Вермахта осталась незапятнанной их беспрекословным подчинением Гитлеру».

Глава VIII

Она принесет себя в жертву

Прием в честь начала процесса, который американцы закатили в ресторане «Гранд-отеля» был в самом разгаре. Напитки лились рекой. Разгоряченные гости уже принялись за танцы. Блистательная Марлен Дитрих была, разумеется, в центре внимания. Группа советских переводчиц вдруг дружно затянула «Из-за острова на стрежень…». Американцы и англичане шумно зааплодировали. Ребров, рассеянно наблюдавший за происходящим из-за мраморной колонны, вдруг заметил, что княгиня Трубецкая пробирается к выходу, и устремился следом.

– Добрый вечер, Татьяна Владимировна, – негромко окликнул он ее в пустынном фойе.

– A-а… это вы, молодой человек, – обернулась княгиня. – А я вот решила покинуть сие торжество. Утомилась, знаете ли… Отвыкла. И потом все французы ушли, мне неловко оставаться, ведь я все-таки здесь от лица Франции. – А что случилось?

– Случилось, что ваш большой начальник, господин Вышинский, обидел Францию. Он сказал, что поднимает бокал за самых лучших и благородных союзников СССР – англичан и американцев… Французов то ли забыл, то ли нарочно не упомянул. Они обиделись и покинули зал. А я вот задержалась, заболталась со старыми знакомыми.

Ребров помог княгине надеть весьма скромное на вид пальто.

– Татьяна Владимировна, я хотел спросить вас… Как Ирина Юрьевна?

– У нее сильный жар, бедняжка вся горит. Но американцы помогли с лекарствами, так что все будет хорошо. Со временем, конечно.

– Я мог бы отвезти вас домой… У меня машина.

– Бог ты мой, какая роскошь! Свое авто! Ну что ж, если вы не шутите… А то в городе такая погода, что хороший хозяин и собаку на улицу не пустит.

Сумрачные улицы и переулки Нюрнберга были пустынны.

– Татьяна Владимировна, я хотел… – нерешительно начал Ребров.

– Ах, Денис – ведь вас, кажется, так зовут? – не стоит ничего говорить. Я все понимаю, но…

– Но почему два человека, молодых и свободных, не могут просто любить друг друга? – упрямо воскликнул Ребров. – Не понимаю! Почему всех это раздражает? Почему все хотят помешать? Лезут им в душу?

– Да все вы понимаете, мой дорогой, – вздохнула княгиня. – В том-то и дело, что вы оба не свободны. Вы скованы по рукам и ногам. Цепями неимоверной тяжести и крепости. Потому что за каждым из вас другой мир. И не просто другой, чужой, а – враждебный, с которым не может быть примирения.

– Господи, да мы русские люди!

– Русские. Да не те…

– И что же делать?

– Не знаю. Только Ирину мне безумно жаль, потому что поступит она, как и должно русской женщине.

– То есть?

– Пожертвует собой.

– Но почему она должна жертвовать собой? Зачем?

– Потому что она не может иначе. Доля наша такая, доля русских баб…

– И что она сделает с собой?

– Не знаю. Помните, как у Ивана Алексеевича Бунина в рассказе? Герой получает письмо. Это была ласковая, но твердая просьба не ждать ее больше, не пытаться искать, видеть… Бесполезно длить и увеличивать нашу муку… Это про нее, про Ирину. Она поступит именно так.

– Как?

– Принесет себя в жертву.

Бывшие служащие вишистской милиции, выполнявшие во время оккупации Франции задания гестапо, теперь примазывались к партизанам. Участие в наказании женщин, которые вступали в связь с немцами, казалось самым очевидным способом проявить свою лояльность новой власти. Наказать беззащитных женщин – значит войти в круг победителей. Остричь легкомысленную женщину наголо и выставить на поругание – означало зачислить себя в число борцов Сопротивления. А толпа с удовольствием наблюдает за издевательством.

Глава IX

Это был американец

Распрощавшись с Трубецкой, Ребров, подумав, решил вернуться в «Гранд-отель»: в конце концов, задачу наблюдать за происходящим и делать выводы никто не отменял. Припарковав машину, он вдруг ясно услышал два выстрела.

От громоздкого черного автомобиля, стоящего совсем недалеко от входа в отель, в сторону развалин бежал человек с пистолетом. На мгновение остановившись, человек обернулся и тут же пропал среди обрушенных стен…

Когда Ребров подбежал к машине, он увидел, что правая дверца распахнута, а шофер, сержант Советской армии, лежит головой на руле.

– Живой? – спросил Ребров, осторожно откидывая тело на спинку сиденья.

Сержант застонал.

– Кто стрелял? Кто это был?

– Американец, – еле слышно прошептал сержант. – Форма американская…

От отеля к автомобилю, рядом с которым стреляли, уже неслась американская военная полиция. Когда они подбежали, сержант был уже мертв.

– Американцы звонят, извиняются, – сказал Руденко, положив трубку телефона. Он обвел взглядом присутствующих. На утреннее совещание в кабинете Руденко, едва успевавшего отвечать на звонки, были приглашены Покровский, Зоря, Александров, Филин и Ребров, как непосредственный свидетель происшедшего.

– Не верят они, что это мог сделать американец, – разводит руками Руденко. – Говорят, что ваш сотрудник ошибся или не расслышал… Товарищ Ребров, так ты точно расслышал, что сказал сержант?

– Точно. Ошибиться я не мог, – Ребров встал, чтобы его ответ звучал как можно убедительнее, по-официальному.

– Да ты сиди, – махнул рукой Руденко.

– Но, товарищ генерал, – вмешался Филин, с которым Ребров поздно ночью обсуждал ситуацию. – Это не значит, что это был именно американский военнослужащий. На кой им это нужно?