Птица малая - Мэри Расселл

Уступая его твердому, хотя невнятному требованию, Энн предоставила Эмилио самому, без участливой аудитории, справляться с теми же мерзкими ощущениями, которые были у нее, и примкнула к Д. У. и Софии, дабы разделить с ними ленч, состоявший из превосходного французского лукового супа, упакованного в мешочки вроде тюбиков с зубной пастой. Теперь, когда желудок Энн пришел в норму и она заправилась на удивление приличной едой, настроение у нее круто поднялось. Этих улучшений ей хватило, чтобы с сожалением признать: даже страдая от синдрома Жирное Лицо и Куриные Ноги, воздействовавшего в невесомости на всех, София в тридцать два выглядит лучше, чем Энн на своем венчании, двадцатилетняя и со свежим лицом. Даже радикальное перераспределение кровяной плазмы и лимфы не смогло исказить прелести Софии; лицо выровнялось в овал из слоновой кости, темные брови изогнулись дугами над выпуклыми веками, губы поджаты в спокойной сдержанности — бесстрастный византийский портрет.

С другой стороны, Д. У. стал даже уродливее обычного.

Красавица и Чудовище, думала Энн, наблюдая, как они, голова к голове, трудятся над какой-то навигационной задачей. Эту дружбу Энн находила странной, чистой и трогательной, но не вполне ее понимала. В присутствии Софии Д. У. вовсе не так старался играть роль Хорошего Парня и словно бы поглощал в комнате меньше кислорода; что касается Софии, то в обществе Д. У. она казалась менее настороженной, а вела себя более естественно. Поразительно, удивлялась Энн. Кто бы мог подумать?

Участию Софии в миссии активно противились — не члены команды, а в офисе отца Генерала, где были не прочь нанять Мендес в качестве подрядчика, но уперлись, когда речь зашла о включении в группу. Чтобы отстоять ее кандидатуру, потребовалось прямое вмешательство Д. У. Ярбро, и техасец был чертовски доволен собой, когда сумел этого добиться.

Между прочим, выяснилось, что София — прирожденный пилот. Спокойная и педантичная, с логическим подходом к сложным системам, она перенимала навыки у своих инструкторов с невозмутимой компетентностью, которая прежде приносила прибыль Жану-Клоду Жоберу, а ныне восхищала Д. У. Ярбро.

— Кривая роста ее профессионализма смахивает на полетную траекторию самолета с вертикальным взлетом — почти прямо вверх, — объявил Д. У. отцу Генералу и весело продолжил: — Я могу теперь загнуться в любой момент, и она без проблем приземлит всех и поднимет на орбиту — гарантирую.

Но было тут и кое-что еще. Д. У. не претендовал на святость, но обладал талантом приводить людей к Богу, помогая найти Бога в самих себе. Будучи и сам мастером маскировки, Ярбро знал, как разглядеть сущность за видимым фасадом. Если нашей безумной миссии не удастся добиться иного, сказал Д. У. сперва себе, а затем и отцу Генералу, то он намерен приложить все усилия, чтобы помочь этой единственной душе вылечиться и стать цельной. Много лет назад Джон Ф. Кеннеди предположил, что Америка дотянется до Луны, но не потому, что это легко, а потому, что будет трудно, и именно такой подарок Д. У. Ярбро преподнес Софии Мендес: шанс сделать нечто настолько трудное, что это потребует от нее предельного напряжения сил, но позволит узнать свои возможности и найти в себе что-то, чем можно обогатиться.

Уязвленный догадкой, что София понимает его не хуже, чем он — ее, Д. У. все же счел, что это к лучшему. Несмотря на развязные ковбойские остроты, Ярбро в свои пятьдесят девять был осторожным и компетентным лидером, чей небрежный стиль руководства маскировал непреклонное, придирчивое внимание к деталям. В прошлом командир воздушной эскадрильи, он знал, что во время сражения многое не поддается контролю, и это знание диктовало железную убежденность: все, что можно контролировать, должно быть доведено до совершенства. И тут София была полностью с ним солидарна.

Как два универсала команды, Д. У. Ярбро и София Мендес столкнулись с трудностями координирования и контроля величайшего похода в неведомое с тех пор, как Магеллан покинул Испанию в 1519 году. Вместе они проработали каждую деталь миссии, собирая и усваивая результаты трудов нескольких сотен независимых групп специалистов, устраняя разногласия, отдавая распоряжения, настаивая на дополнительных расчетах, оптимальных решениях, более взвешенных планах. Нужно было учесть каждую мыслимую возможность: жар пустыни, тропический дождь, арктическую стужу, равнины, горы, реки — и, чтобы минимизировать груз, подобрать оборудование, пригодное для любых условий. Они изучали системы хранения продуктов, рассматривали средства наземного транспорта, яростно спорили над тем, брать ли с собой кофе или привыкать обходиться без него, обсуждали экологическое воздействие доставки на планету семян — в надежде развести там сады, — затевали «мозговые штурмы» по поводу товаров для обмена, кричали, ссорились, мирились, много смеялись и, нарушив логику развития событий, привязались друг к другу.

Наконец настал день, когда они смогли начать загрузку астероида, готовя его к полету. Сначала Д. У. и София доставили на скалу Джорджа Эдвардса и Марка Робичокса, чтобы они проверили и настроили жизнеобеспечивающие системы корабля, а также уложили первую партию припасов.

Марк Робичокс, член Ордена иезуитов, был биологом и акварелистом из Монреаля. Хотя его светлые волосы поседели к сорока трем годам, он относился к людям, которые вечно выглядят юными, — с тихой речью и кроткими глазами. «Типичный Застенчивый Умница», — дала ему определение Энн; из тех пареньков, что бывают одновременно школьными сердцеедами и любимцами учителей, — очаровательные, но с несносной манерой сдавать свои контрольные раньше других и получать за них высший балл. Марк нес ответственность за растения трубы Уолвертона и резервуар с тилапией, который будет поставлять свежую пищу — что станет неплохой добавкой к взятым ими с собой продуктам. Джордж Эдвардс заведовал компьютерным контролем трубы Уолвертона, а также программным обеспечением и автоматикой вспомогательных систем по извлечению воздуха и воды. В течение последнего года эти двое обучались профессиям друг друга, причем спокойная обстоятельность Марка отлично уравновешивала избыточную всеохватность Джорджа.

Следующими на борт подняли Джеймса Коннора Квинна, двадцати восьми лет, специалиста миссии по навигации и средствам связи, и музыковеда Алана Пейса. Отец Пейс был сухощавым гибким англичанином тридцати девяти лет, на все смотрел с прищуром и производил впечатление субъекта, который все повидал, а вдобавок, вполне возможно, и познал. Эта его особенность беспокоила Д. У.; в последний момент Пейс заменил Андрея Желачича, с которым во время теста на выносливость случился сердечный приступ. Андрея, до сих пор горюющего из-за неудачи, было трудно заместить. Но Алан был высококлассным спецом, хотя и слегка занудным. Как многие музыканты, он обладал умом аккуратным и методичным, и второй его профессией была математика. К походу он готовился в паре с Джимми Квинном, пианистом-любителем, и на протяжении всех этих месяцев они изучали растущую коллекцию фрагментов инопланетных песен, а также технические навыки, необходимые, чтобы направлять астероид к Альфе Центавра.