За голубым порогом - Ольга Хлудова

В большой столовой утром собирались приезжие. Здесь обменивались планами на день и строили различные предположения насчет погоды. К этому обсуждению всегда присоединялся и диктор владивостокского радиовещания, сообщавший из репродуктора официальную точку зрения на этот вопрос. Иногда был прав диктор, иногда мы, высказывавшие самые разнообразные мнения. Часто наша работа зависела от погоды, но в небесной кухне Дальнего Востока удивительно капризные и непостоянные повара. Кончилось дело тем, что мы вообще перестали считаться с погодой, и только проливной дождь мог удержать нас дома, если надо было по плану работать у моря. Обычно зарисовка только что пойманных животных происходила тут же, на берегу.

Дома мы держали небольшой запас самых мелких и нетребовательных обитателей моря. Когда дождь мешал работать на берегу, рисовали их. Если животных не было, их можно было достать в любое время, хоть немного, но всегда новых, в некоторых заветных местах вблизи поселка.

Иногда, особенно после выходов с водолазным мотоботом, скапливалось сразу такое количество натурщиков, что день или два приходилось проводить в упорной работе. И, как назло, именно в эти дни всегда была отличная погода! Мы усаживались поближе к окну, борясь за «жизненное пространство» на небольшом сосновом столе.

В комнате было прохладно и тихо. Изредка с улицы в открытое окно донесется приглушенный шум проехавшей машины, или стайка ребятишек с криками промчится мимо дома. Это они ловят громадных махаонов Маака, которые почему-то называются у них «мухоморы». Сейчас этих бабочек очень много. Они порхают у самой земли. Вслед за ними несутся ребята, вооруженные длинными, очищенными от листьев стеблями сорняков. Иногда им удается сбить бабочку ударом стебля, но чаще она замечает преследователей и успевает вовремя подняться повыше, в более безопасную зону.

Устав от работы, я убегала на несколько минут в хатку моих приятелей, показать им новый рисунок, поглядеть, как они работают, и вообще выяснить, скоро ли они освободятся, чтобы пойти на море.

Однажды еще в сенях хатки я почувствовала аппетитный запах. Мне живо представилось блюдо, на котором лежит благоухающая груда только что сваренных крупных раков.

Я прежде всего заглянула в кастрюлю, стоявшую на электроплитке. Лида помешивала там ложкой, и клубы ароматного пара поднимались к потолку.

— Что это варится? — опросила я с любопытством.

— Гребешки. Герман и Юра утром сбегали на косу и притащили две сетки самых крупных. Будете есть с нами?

Лида могла и не спрашивать. Когда она разложила по тарелкам розовые, нежные куски мяса, я уже сидела за столом в полной боевой готовности.

Очень трудно объяснить вкус нового, незнакомого кушанья. Это можно сделать только приблизительно, путем сравнения с общеизвестными блюдами. Если сказать, что вареное мясо гребешков очень сладкое и напоминает отчасти по вкусу крабов или раков, это будет весьма приблизительное сравнение. После десятиминутной варки в небольшом количестве воды гребешки рекомендуется слегка обжарить в масле. Воду, в которой их варили, можно подать как соус. Мясо гребешков очень питательно и содержит много витаминов.

Вше в Зарубине меня угощали отварными улитками букцинум и нептунеа. Они показались мне более жесткими, чем гребешки. Я поделилась опытом с Лидой, и мы решили приготовить этих улиток тушеными, «на французский манер».

Герман с Юрой обещали вечером повторить выход за гребешками, тем более что ходьбы туда, к «гребешковой косе», как окрестили это место, было минут пятнадцать, не более.

Они повели меня за рыбокомбинат к плоскому мысу. У него был такой прозаический и скучный вид, что просто не хотелось лезть в воду. За узкой, двухметровой полосой грязного песка, гравия и выбросов зостеры, живо напомнивших мне травяные матрацы в бухте Новогородской, шла проезжая дорога.

За ней тянулись огороды с участками, обтянутыми обрывками старых рыболовных сетей и заржавленной проволокой. Там с меланхолическим видом бродили телята. Их пасло большое огородное чучело в рваном ватнике и шапке-ушанке. Полотняный мешок, набитый морской травой, изображал голову. На лице были нарисованы устрашающей черноты и толщины брови и усы. Краску размыли дожди, и лик пугала покрыли темные потеки, похожие на морщины. Герман объяснил, что чучело поставлено здесь, чтобы пугать оленей, забирающихся ночью на огороды.

Я бы охотно примирилась с отсутствием золотистого пляжа или живописных скал, не смущали меня и телята с их пугалом.

Не понравилось мне другое: весь берег был покрыт скрюченными обрезками жести, дырявыми ведрами, сплющенными консервными банками, щепками, какими-то тряпками и мочалками, придававшими ему разительное сходство с обыкновенной помойкой. На дне, покрытом мелким гравием, мусора было столько же, если не больше. Это понятно — в море у поселка валят все, от чего надо избавиться, как в мусорную яму, рассуждая, видимо, что оно достаточно большое и глубокое, чтобы поглотить это. Однако в дни сильного прибоя волны выбрасывают часть мусора обратно на берег.

Юра и Герман уже поплыли, а я все еще стояла в нерешительности, поглядывая на воду, очень чистую и прозрачную. Старый башмак, лежащий на дне, скалил на меня зубы. У него была тупая, хищная морда, от которой, вероятно, падали в обморок рыбешки. В темном зеве что-то шевелилось. Я заглянула туда, и на меня уставились стебельчатые глаза. Крабик нашел себе неплохое жилище.

Юра крикнул мне что-то, держа в поднятой руке большую раковину. Этого оказалось достаточным, чтобы забыть все колебания. Долго пришлось брести по колено в воде, обходя жестянки и мотки ржавой проволоки. Потом началась зостера — здесь можно было уже плыть, а за травой дно стало заметно понижаться. В этом месте мусора почти не было. Изредка только попадалась утонувшая бутылка, покрытая известковыми пятнами обрастаний, или железка, настолько изуродованная ржавчиной, что ее трудно уже было отличить от причудливого произведения природы.

На глубине трех или четырех метров появилась хорда. Среди ее шнуров, вертикально поднимающихся к поверхности с темного дна, я увидела неясное, беловатое пятно раковины.

Гребешки лежали, выдавив под собой углубление в грунте. Верхние, плоские створки, вообще, более темные, чем нижние, покрывал тонкий слой зеленоватых микроскопических водорослей, хлопья ила, а иной раз там рос и кустик саргассов. Поэтому, чтобы увидеть гребешка, надо подплыть ближе.

Больше всего раковин было на глубине метров пяти. Скоро сетка наполнилась. На берегу уже лежала целая груда раковин, собранных Юрой и Германом. Гребешков чистили здесь же, чтобы не тащить домой лишнюю тяжесть. Тонким ножом, просунутым между створками у их вершины, подрезался мускул-замыкатель. Из открывшейся раковины выбрасывалась несъедобная часть. Оставляли только мантию и толстый столбик мяса — мускул-замыкатель. Самые красивые раковины взяли домой. Остальные унесли и спрятали в высокой траве у огородов — это была идея Германа.