Правда о «Титанике». Участники драматических событий о величайшей морской катастрофе - Арчибальд Грейси

получить другие повреждения, из-за чего потом будет протекать. Мои слова дополняют показания младшего радиста, Гарольда С. Брайда. «Я увидел складную шлюпку, — сказал он, — возле трубы, и подошел к ней. Двенадцать человек пытались столкнуть ее с крыши на шлюпочную палубу. Им пришлось очень тяжело. Это была последняя оставшаяся на корабле шлюпка. Я с тоской смотрел на нее несколько минут; потом стал помогать, и ее удалось столкнуть вниз».

Помню, примерно в то время один офицер, стоявший на крыше, крикнул матросам: «Есть среди вас моряки?» — «Так точно, сэр!» — последовал ответ, и несколько человек покинули шлюпочную палубу, чтобы помочь, как я предполагал, спустить с крыши вторую шлюпку Энгельгардта. Кто-то снова попросил нож. Как мне показалось, я узнал голос второго помощника, который работал наверху вместе с членами экипажа. Лайтоллер говорил и писал мне, что «шлюпка А по правому борту не покинула корабль»[9], в то время как «шлюпку В сбросили на шлюпочную палубу» и она была той самой шлюпкой, на которую я впоследствии забрался. Первую шлюпку удалось сбросить на палубу, но я не понял, почему члены экипажа так долго с ней возились — разве что ждали, пока можно будет перерезать найтовы второй и спустить обе шлюпки одновременно. Два молодых матроса, очень симпатичных, одетых в белое, один высокий, второй ниже ростом, хладнокровно обсуждали, выдержат ли водонепроницаемые переборки и останется ли корабль на плаву. Они стояли спиной к ограждению и смотрели на остальных матросов; помню, я спросил у одного из них, почему он не помогает своим товарищам.

Конечно, неподалеку от нас находились и другие пассажиры, но только Клинч Смит был рядом со мной до последнего. Именно тогда, через пятнадцать минут после отхода последней спасательной шлюпки от левого борта, я услышал грохот, который вызвал у всех нас ужас. Оказалось, что вода дошла до мостика и хлестала из носового люка. Вначале нам показалось, что вода вот-вот дойдет до шлюпочной палубы. Я подумал, что у экипажа ушло много времени, чтобы развернуть шлюпку Энгельгардта нужной стороной вверх и поднять ее над фальшбортом, но желающих сесть в нее было столько, что она наверняка затонула бы. Возможно приняв все это во внимание, Клинч Смит предложил нам бежать на корму вдоль правого борта. Он тут же бросился вперед, и я сразу же последовал за ним, но почти сразу путь нам преградила плотная толпа людей с нижних палуб; они поднимались на шлюпочную палубу нам навстречу. Мы поняли, что не сможем добраться до кормы.

В толпе были не только мужчины, но и женщины; мне показалось, что это пассажиры третьего класса, которым лишь в последние минуты удалось подняться с нижних палуб. Увидев, что за нами вода, они развернулись в противоположную сторону, к корме. Толпа навалилась на металлические ворота и ограждение, разделявшие части палубы для первого и второго классов. Я не слышал даже в той толпе истерических криков и не заметил проявлений паники, но какое мучение! Мы с Клинчем Смитом сразу же поняли, что пройти на корму нам не удастся. Вода гналась за нами по пятам; мы очутились в отчаянном положении. Никогда не забуду то место на корабле, где мы с ним находились. Мы очутились как бы в углу, образованном переборками офицерских кают, невдалеке от «носового уширения» «Титаника». Клинч Смит стоял рядом со мной, слева, ближе к вершине угла. Мы оба стояли спиной к релингам и к океану. Посмотрев на крышу офицерской каюты, я заметил на ней человека, который лежал на животе и держался за металлическое ограждение; ноги его болтались, свешиваясь с крыши. Клинч Смит подпрыгнул, собираясь вскарабкаться на крышу, и я последовал за ним. Однако наши первые попытки оказались неудачными. Меня тянули вниз тяжелое длинное пальто и норфолкская куртка. Кроме того, поверх одежды на мне был неуклюжий спасательный жилет. Я упал на бок, и в меня ударила волна. Тогда я присел, дожидаясь очередной волны, и подпрыгнул на ее гребне. Такой прием позволил мне добраться до предмета, который я видел. Мне удалось ухватиться за металлическое ограждение на крыше офицерской каюты. Я взобрался на крышу и лег на живот у основания второй трубы. Простой прием, знакомый всем пловцам, я применил инстинктивно. У меня не было времени, чтобы посоветовать то же самое Клинчу Смиту. К моему крайнему ужасу, поспешно оглядевшись, я понял, что он не последовал моему примеру и что волна, которая, так сказать, забросила меня на крышу, накрыла с головой и его, и всех, кто прежде находился справа и слева от меня, в том числе человека, который раньше у меня на глазах пытался взобраться на крышу.

Так я навсегда расстался со своим другом Клинчем Смитом, с которым мы условились держаться вместе до последнего. Я чувствовал себя виноватым в том, что нас разделила стихия, и оглядывался, всюду ища его, но его нигде не было видно, и у меня не было никакой возможности ему помочь. О его судьбе можно только гадать. Зажатый в плотной толпе, которая двигалась к корме, он находился в углу, который я описал. Когда корабль затонул, он почти наверняка запутался в канатах и его утянуло на дно… Я не знаю более смелого человека, чем Джеймс Клинч Смит. С самого начала катастрофы он был воплощением хладнокровия и отваги. Пока мы с ним постоянно находились рядом и общались в разных местах корабля, пока находились вместе в ту трагическую ночь, он ни разу не выказывал ни малейших признаков страха, но демонстрировал спокойствие и невозмутимость, так хорошо известные всем нам, его друзьям, которые вместе с его близкими оплакивали его потерю. Его поведение должно вдохновлять всех нас, и подходящей эпитафией его памяти могли бы стать слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей»[10].

Глава 3

Погружение «Титаника»

Тревога на море, успокоиться не могут.

Ир., 49: 23

Прежде чем я возобновлю рассказ о своем спасении, считаю уместным обсудить ряд вопросов, по которым показания выживших странно разнятся.

Во-первых, взорвались ли паровые котлы?

Я придерживаюсь мнения, что взрыва не было, потому что я бы о нем знал. Находясь на корабле, я должен был услышать и почувствовать взрыв, но я не услышал и не почувствовал ничего подобного. Поскольку же в состоянии опасности чувства мои были обострены, не могу допустить, что я не заметил взрыва. Когда