Место покоя Моего - Артем Абрамов

Римлянин говорил спокойно, почти дружелюбно, но за этим спокойствием мощно ощущалась готовность вытащить опять свой короткий меч и укротить (или укоротить) всякого, кто будет ему перечить. Он это умел и своего умения таить не собирался.

— Покажите раненого, — спокойно сказал Иешуа. Вот уж кому наплевать было на умение легионера махать мечом. В рядах легионеров наметилось шевеление, двое воинов вынесли вперед лежащего на щите человека. У него был вспорот живот, лиловые внутренности вывалились, одежда залита кровью. По толпе, окружавшей дом и все это время покорно безмолвствовавшей, — для людей все было зрелищем, и смерть, и излечение, и бой, и все толково чувствовали, на что как реагировать, — прошел одобрительный ропот. Все здесь знали мытаря Левия — галилеянина, состоявшего на службе у Кесаря. Он ходил по домам с тремя легионерами охраны и собирал налоги, не делая разницы между богатым и бедным. Если последняя ледащая овечка подлежала изъятию, он ее изымал. То, что люди будут голодать после этого, его не заботило. Поэтому не слишком, мягко говоря, любящий Левия народ был весьма рад очередному зрелищу: злобный римский мытарь с кишками наружу.

Бесчувственного мытаря внесли в дом. Командир легионеров пожелал понаблюдать за процессом чудодейственного излечения и сел возле входа на деревянный ящик. Понятно было, что теперь он с Левия глаз не спустит — мало ли что иудейский врачеватель может сделать с местным врагом народа!

Но увидеть процесс ему не удалось. Равно как и всем остальным. Иешуа сел возле мытаря, потрогал его лоб, произнес:

— Он мертв. Вы принесли мертвого человека.

— Как мертв? — Легионер вскочил.

— Просто. Мертв. Как бывают мертвы люди.

Воин схватил Иешуа за Одежду:

— Он был жив! Ты убил его, гнусный колдун!

— Нет, — спокойно отвечал назаретянин. — Он мертв. И я этому рад. И ты этому рад. — Иешуа смотрел без улыбки, колко смотрел.

— Я. Этому. Рад, — механически произнес легионер.

Глаза его остекленели, он отпустил Иешуа, отошел — весь какой-то сгорбленный. Иешуа продолжал:

— Ты этому рад. Люди этому рады. Всем хорошо. Пойди и скажи, что мытарь умер, пусть назначат нового.

Воин, печатая шаг, как на параде, вышел из дома.

Петр улыбался про себя: его ученик неплохо освоил мастерство гипноза. Плюс, как уже понятно, к телекинезу. Всего пара слов — и этот вояка уже под контролем.

Снаружи римлянин устроил короткое шоу.

Подобно американскому проповеднику, он расставил руки и безумно закричал:

— Мытарь Левий умер! Вы рады?

Толпа сдерживать себя не стала. Очередной этап зрелища — очередная планированная реакция. Радостный гомон прошелся над Капернаумом и утих на самой его окраине.

Собрав свое крошечное войско, командир легионеров ушел в неизвестном ни Петру, ни Истории направлении.

А Левий оказался жив. И Иешуа знал об этом. К концу дня мытарь даже мог ходить, постанывая и держась за живот, на котором розовел совсем свежий, чудесным образом возникший шрам.

А Иешуа сегодня солгал. Любопытный для него поступок.

Вечером, прокручивая в памяти богатый событиями день, Петр понял: за все довольно долгое время, что он знает Иешуа, ему практически не приходилось уличать своего ученика во лжи. Правда, конкретных случаев не припомнить, и было это только в детстве, пожалуй… А нынче — ложь крупная, да еще два раза подряд, да еще кому лгал: отчаянным представителям власти — римлянам.

За ужином спросил:

— Иешуа, а ты не боялся, когда лгал этому римлянину?

Иешуа отложил кусок хлеба, задумался.

— Боялся?.. А чего мне бояться? То, что я ему сказал, для него ложью не является. Он ведь правды не знал. Ложь, Кифа, становится ложью только тогда, когда правда известна обоим. А то, что я его заставил поверить в смерть Левия, — это не обман. Это просто нечто, чего нет. А «нет» и «есть» — понятия зыбкие, разница между ними настолько незаметна, что любой, если кто-то захочет, может поверить и в «есть» и в «нет». Заметь: если кто-то захочет. Или по-другому: если кому-то надо. Мне было надо, Левию было надо, нам всем, и тебе тоже, было надо — и римлянин поверил. А ведь это именно ты, Кифа, научил меня внушать людям то, чего нет на самом деле! — Иешуа опять начинал говорить на повышенных тонах, закипать.

— Это называется «гипнос». По-гречески — «сон». — Петр попробовал увести ученика от темы.

Но ученик никуда уходить не хотел.

— По-гречески — быть может. А по-простому это называется обман! Чего ты от меня ждешь, Кифа? — Иешуа поднялся с подушки, на которой сидел, заходил по комнате.

Многочисленные свидетели этой сцены с удивлением наблюдали за происходящим. Рыбаки, Иуда, Андрей, сам Левий, вокруг которого и разгорелся спор, — все собрались нынче за ужином. А тут — такое дело, совсем непривычное: Машиах рассердился!

И похоже, не на шутку. Опять матрица гуляет, традиционно уже и все-таки с непониманием, замешанном на легком страхе, подумал Петр, опять немотивированная злость, опять неожиданные поступки. Матрица — чужим разумным существом, этаким захватчиком-инопланетянином! — ворочалась в мозгу Иешуа, умащивалась поудобнее, чтобы слиться с сознанием, стать незаметной… Нет, точнее, самим сознанием и стать.

— Ты ждешь от меня святости? — почти кричал Иешуа. — Как от Йоханана? Так вот, я — другой! Я точно знаю, чего хочу! Я вижу цель! И пойду к этой цели. Я избран, ты знаешь это, и знаешь, кем я избран! Он дал мне цель! И если надо, я стану обманывать, или, если хочешь, творить гипнос. И если надо… — Пауза, заполненная лишь потрескиванием масляных светильников и прерывистым дыханием молчащих слушателей, невольных свидетелей. — Если надо, буду убивать.

Мягко говоря, неожиданное заявление'…

А Иешуа продолжал:

— Да, Кифа, да. Ты не ослышался. Будь честен со мной и сам с собой. Признай — обман повсюду. Даже ты… Ты ведь давно обманываешь меня. Я помню, с чего все начиналось, Кифа! С обмана! Ведь так, Кифа, я прав?.. И даже теперь, спустя столько лет, я так и не знаю, кто же ты такой на самом деле… Ты показал мне, что я — избран, но кто послал тебя?..

В как обычно заблокированном мозгу Петра невольно проскользнула мысль, ни для кого, впрочем, не предназначенная; тебе и не следует знать, для твоего же блага.

Мощный блок рассыпался, как трухлявая доска. — Не следует знать? — Иешуа улыбался. — Кифа, ты признаешь свою ложь! Ложь во имя безопасности, ложь во спасение… Знаешь, Кифа, ты прав. Так и должно поступать, если есть настоящая цель. Я не ведаю твоей. Но у меня, повторяю, есть собственная, и ты пока идешь со мной по одной дороге. Верю, что и дальше дорога у нас одна. Значит, если тебе можно лгать, то мне и подавно.