Миры Пола Андерсона. Т. 8. Операция “Хаос”. Танцовщица из Атлантиды - Пол Андерсон

Собор производил странное впечатление. В нем не было никаких украшений, вы видели лишь белую геометрию стен, колонн и сводов, и взгляду не за что было зацепиться… вы словно оказывались в безграничной, бесконечной пустоте. Лишь над алтарем светилось Божье око, и над хорами — Мандала, но оба изображения в густых сумерках казались нереальными и далекими, как луна; а мигающие кое-где огоньки свечей были похожи на звезды. Все внутренние пропорции здания, изгибы, повороты стен, пересечения плоскостей — все служило тому, чтобы создать впечатление бесконечной запутанной огромности. С полдюжины верующих затерялись на скамьях. Эта церковь была создана для того, чтобы человек чувствовал себя здесь ничем.

У алтаря находились священник и два служителя, одетые в белые мантии посвященных. С того места, где я находился, помощники выглядели совсем крошечными, но священник почему-то карликом не казался. Он стоял, широко раскинув руки, — и я вдруг испугался его. Но ведь он вообще не двигался, не молился… просто стоял. Дым ладана наполнил мои легкие. Надо мной звучал монотонный душераздирающий хор. В жизни я не чувствовал себя таким растерянным!.

Наконец я заставил себя отвести взгляд от алтаря и принялся рассматривать все вокруг, словно передо мной была вражеская крепость, в которую мне было необходимо проникнуть; впрочем, это действительно было так. Я ощущал, что здесь скрывается враг, и меня не слишком интересовало, виновен ли он в том, что случилось с моей маленькой дочуркой. Но мысль о Вэл пробудила во мне ярость, и отчаянная храбрость вернулась ко мне. Мое ночное зрение не могло здесь помочь: на всем лежали защитные чары. Но постепенно я привык к полумраку, и все мои способности обострились до предела.

Сектор, предназначенный для зрителей, был самым дальним от алтаря и располагался в глубине левого нефа. Справа от меня находились ряды сидений, слева — проход вдоль северной стены. Хоры нависали надо мной, как грозовая туча. Впереди, там, где заканчивались скамьи, огромный экран, покрытый загадочными рисунками, укрывал от взгляда большую часть трансепта.

Я подумал, что, сидя тут, вряд ли узнаю, как проникнуть во внутренние помещения.

Мимо меня, мягко ступая, прошел монах. Поверх рясы на нем был надет длинный стихарь, разрисованный каббалистическими символами. На полпути к трансепту он остановился перед канделябром с множеством ветвей, зажег свечу и на несколько минут распростерся ниц. Затем встал, низко поклонился и пошел в мою сторону.

Подобные стихари я видел в каком-то из популярных изданий — в них всегда бывали одеты хористы. Похоже, этот монах, сменившись на своем певческом посту, решил лишний раз приобщиться к благодати, прежде чем уйти и снять хористскую униформу. Когда монах прошел мимо меня, я повернулся, чтобы проследить, куда он пойдет. Скамьи для зрителей занимали не так уж много места под хорами, а дальше, до самой стены, тянулось пустое пространство. Балкон хора бросал такую густую тень, что я едва рассмотрел, что монах скрылся за дверью, находившейся в ближайшем от меня углу.

Меня осенила идея. Я замер, внутренне напрягшись, как волк перед прыжком, и осторожно обвел взглядом все видимое пространство. Никто не обращал на меня внимания. Может быть, хористам, так же, как и верующим, сидящим вдали от меня на скамьях, вообще не было меня видно; уголок для туристов располагался таким образом, чтобы праздные зеваки как можно меньше досаждали прихожанам. Сквозь гул хора я слышал мягкие шаги монаха — но не услыхал, чтобы в замке поворачивался ключ… Я мог пройти следом.

А потом что?.. Я не знал, да это и не слишком меня заботило. Если меня застукают сразу — ну, изображу из себя любопытного дурака. Меня могут обругать и выгнать, и я предприму тогда следующую попытку. А если мне удастся проникнуть в глубину здания — ну, я сам ищу риска.

Я выждал триста миллионов микросекунд, ощутив каждую из них. У монаха было достаточно времени, чтобы удалиться от двери. Потом я осторожно опустился на колени и склонялся все ниже и ниже, пока не скрылся за спинкой скамьи. Никто не обратил на это внимания.

Пора! Я не торопясь пробрался на четвереньках в нужный мне угол. Встав на ноги, огляделся. Адепт-священник стоял, словно мрачный идол, его помощники, держа четыре священных предмета, двигались вокруг него по запутанным траекториям, хор пел, какой-то верующий, осенив себя крестным знамением, вышел через южный проход. Я подождал еще немного и взялся за дверную ручку. Она показалась мне странной на ощупь. Я очень медленно повернул ее и легонько толкнул дверь… дверь с легким треском приоткрылась. Ничего не случилось. Заглянув внутрь, я увидел лишь тусклые голубые лампы.

Я вошел.

Это было нечто вроде передней. Большая тяжелая занавеска отделяла ее от другой части помещения, в которой тоже никого не было. Но вряд ли так могло продолжаться долго. Я огляделся. Из комнаты вело три выхода, каждый из которых прикрывала штора. Второй из этих выходов вел на винтовую лестницу, по которой можно было подняться на хоры. За третьей шторой скрывался коридор. Сама комната была заставлена вешалками со стихарями. Очевидно, сюда заходили певцы и, надев стихари, поднимались наверх, а потом возвращались этим же путем. Если учесть, что хор состоял из шестисот одного певца, в это помещение заходили довольно часто. Хотя, возможно, ночью участники хора сменялись реже, потому что по ночам пели тренированные служители, а не энтузиасты из верующих. Но все же мне было лучше не задерживаться здесь.

Я вполне мог припрятать в этой комнате верхнюю одежду, которая помешала бы мне в волчьем обличье. Но если бы кто-нибудь увидел меня в эластичных шортах, босиком — это трудновато было бы списать на излишнее простодушие. Ну что ж…

Спрятав за поясом охотничий нож, я вошел в коридор.

Глава 26

Коридор вел в глубь здания; по обе его стороны располагались двери, за которыми скорее всего находились самые обычные офисы. Большинство дверей было закрыто; лампы в коридоре едва светились. На матовых стеклах дверей красовались надписи вроде: «1–2, Сактинос, Почтовая пропаганда». За иными из дверей горел свет. Откуда-то доносился стук пишущей машинки. На фоне беспрерывного заунывного пения этот звук показался мне зловещим, как стук челюстей скелета.

Я не имел определенного плана. Я лишь предполагал, что Мармиадон, священник, руководивший демонстрацией на территории нашей компании, получал указания именно отсюда. И он должен был вернуться сюда, чтобы попросить собратьев избавить его от вони. Сложные чары, слишком дорогие для среднего человека, могли бы очистить его куда быстрее, чем это произошло бы естественным путем. Ну, во всяком случае, он был единственной зацепкой… а иначе мне пришлось бы без всякого смысла рыскать по этому кроличьему садку много-много дней.