Утро звездочета - Сергей Дигол

Я замираю, не ожидая, однако, от просительной интонации шефа ничего хорошего. Напротив, мои нервы взвинчены до предела.

— Завтра, — чеканит он, — на Первом канале. Программа Малахова. Нужно пойти.

Я несколько раз размеренно киваю, демонстрируя осознание ситуации и полное непонимание того, чем я могу помочь.

— Тебе, — уточняет задачу Мостовой. — Тебе нужно пойти.

— Сергей Александрович, — позволяю себе неуставное обращение я.

— Это приказ, Сергей Александрович! — отрубает Мостовой. — Программа по поводу всех последних убийств. Карасин, Браун, Джабирова… Ты уполномочен говорить только по делу Карасина — это, надеюсь, ясно? Можешь сказать, что, кроме бытового убийства следствие рассматривает версию убийства по профессиональным мотивам. Если начальство заинтересуется, что-нибудь потом придумаем. Ты ведь нарыл что-то, так?

— Конечно, — взбадриваюсь я, — я как раз…

— Потом-потом, — поднимает ладонь шеф и быстро смотрит на часы, — в три совещания у Бастрыкина, так что давай о главном.

Я глотаю слюну, а вместе с ней, возможно, последнюю возможность представить мою провокацию в разговоре с Должанским в нужном мне свете. Не как очередное подтверждение собственной профнепригодности, а в качестве допустимой формы психологического давления и, само собой, как свежую идею, достойную по меньшей мере обсуждения.

— Никаких подробностей, — категоричен Мостовой, — никаких имен, допрошенных тобой ли или другими членами группы. В то же время постарайся сделать так, чтобы все поняли: мы знаем намного больше, чем можем озвучить. Будь расслабленным, чуть усталым, но уверенным — это внушает людям спокойствие. Каверзных вопросов обещали не задавать, но и без сенсационности, сам понимаешь, это телевидение на хер никому не сдалось. Обещают, что другие постараются: там будут звезды, вот пусть они и создают шум. А представители закона будут в этот бардак вносить степенность и порядок. Вопросы есть?

— Есть, — говорю я. — Товарищ полковник, почему я?

— Мне, что ли, прикажешь ехать?

— Есть же пресс-служба.

— Следователь им нужен! — снова бросая взгляд на часы, встает со стола шеф. — Не мне же ехать? Разве не видно, что происходит? Я за последние двое суток спал часа три, наверное. Скоро вообще не буду, да и вы все тоже.

— Я понимаю, — вхожу в его положение я, — но есть же Дашкевич, Кривошапка…

— Давай откровенно, — щурится Мостовой. — У кого из наших сотрудников больше всего работы?

— Ну…, — мнусь я.

— Хорошо. А у кого меньше всех? Если честно?

— Товарищ полковник…

— Знаю, знаю, — кивает он. — И про сестру Джабировой, и про то, что ты только что от Райкина. Как, кстати, он?

— Нормально, — поражен я.

Перед глазами у меня плавают черные точки, а в воображении улыбается Кривошапка. Ничего не поделаешь: в природе не бывает временных стукачей.

— Ну и хорошо. Завтра доложишь.

— Мне же на телевидение идти.

— Так вечером же. А я про утреннюю летучку.

Подняв брови, я решительно откашливаюсь.

— Товарищ полковник, есть просьба.

— Ну?

— Не сплю вторые сутки. Опасаюсь подвести следственную группу и весь Комитет.

Мостовой пристально рассматривает мое лицо.

— Ладно, — говорит он. — Завтра на работу можешь не выходить. Езжай домой, выспись, сходи к парикмахеру, в массажный салон…

Посмеиваясь, он пожимает мне руку. Крепче чем обычно, я же еще больше погружаюсь в смутные ожидания. Что-то не сходится, ведь отправляя меня на эфир, шеф подает ясный сигнал и значит, мое направление становится основным, а может, и единственным. А может, все совсем наоборот, и вне моего поля зрения остается реальная работа и фактические результаты, достигаемые силами тех, у кого нет времени шататься по телевизионным павильонам.

Единственным доступным способом отвлечься остается Интернет, но и в Сети меня повсюду подстерегают знакомые тени. На Газете. ру новость дня — обращение членов Общественной палаты к президенту с призывом обеспечить правопорядок в стране. Подписались, как я понимаю, далеко не все, но и без большинства список внушительный: Марат Гельман, Павел Гусев, Александр Калягин, режиссер Лунгин, музыкант Самойлов, а всего — двенадцать человек. Цитируют, однако, лишь одного из подписантов, вернее, одну, теледиву Тину Канделаки.

«Если бы меня спросили, что я думаю обо всех этих убийствах, я бы долго не думала. Господин президент, мне не хочется жить в такой стране, вот что я бы ответила».

Фразу Канделаки я копирую в отдельный файл и записываю его в папку компьютера с материалами по делу Карасина. Немного подумав, создаю еще один файл с непроверенной — так пишет Газета. ру, — информацией о заявлении Гельмана в милицию по поводу анонимных угроз, якобы зачастивших на его электронный адрес. Здесь же — заявление ГУВД Москвы, которое не подтверждает информацию о том, что актер Галкин, умерший несколько месяцев назад, был заодно ограблен.

Наше ведомство тоже не безмолвствует. От имени Главной Конторы опровергается связь гибели при пожаре ученого с убийствами Карасина, Джабировой и Брауна. «Нет никаких оснований связывать убийство заместителя директора Аэрогидродинамического института с этими убийствами. Более того, нет оснований связывать эти три убийства между собой», приводит сайт слова Маркина.

— Ну, как вахта?

От неожиданности я моментально сворачиваю окно сайта. Влетевший в кабинет Дашкевич смотрит на меня с веселым любопытством, и я готов поспорить, что, в отличие от меня, за его спиной не нависает тяжелая тень бессонной ночи.

— Какая вахта?

— Круглостуточная, какая же еще?

— А, это, — понимаю я. — Да ничего толком не узнали.

— Кривошапка уже рассказал. Кстати, защищал тебя перед шефом, сказал, что ты после всего еще и к Райкину поехал. Как, кстати, он?

— Райкин? — не перестаю удивляться я. — Да тоже ничего примечательного.

— Не причастен? — улыбается Дашкевич, и я ухмыляюсь в ответ.

— Это нормальная работа, нечего сопли распускать, — говорит Дашкевич и вдруг, подняв глаза к потолку, тычет в него пальцем: мол, «жучки». — И Кривошапка совершенно прав, — добавляет он, моргнув мне и не повышая голоса.

— Да, наверное, — сдержанно отвечаю я, но Дашкевич уже вовсю кривляется, давая понять, что больше не намерен разыгрывать комедию и потому нам лучше покинуть кабинет.

— У тебя что на сегодня? — бросает он мне уже в коридоре.

— Я сегодня блатной, — улыбаюсь я. — Шеф разрешил отоспаться перед завтрашним эфиром?

— Перед чем?

— Меня откомандировали на программу Малахова. Он что, не сказал?

— Н-нет, — кажется озадаченным Дашкевич. — Гражданин начальник не перестает удивлять.

— Да я и сам…

— Я не об этом, — перебивает Дашкевич. — Утром, казалось, готов был тебя уволить, а теперь — прямой эфир. Точно в этой суматохе начальство совсем голову потеряло.

Вздохнув, он останавливается, чтобы пропустить меня через служебный выход.

— Посмотрим, что даст вся эта перестряска, — говорит он уже на улице, — Хотя…

— А ты, кстати, в какой группе?

— Перебросили меня, — закуривая, щурится он то ли от дыма, то ли от яркого солнца, — занимаюсь личными контактами Брауна. Там, кстати, странная история с невозвращенным кредитом. Заметил? — кивает он на пустующую стоянку, обычно сверкающую, как начищенные черные туфли, блеском черных начальственных автомобилей. — Все у Бастрыкина. А тот, как из Кремля приедет, сразу на ковер вызывает. Его тоже по нескольку раз в день вызывают. На самый верх — вместе со всеми силовиками, с Лужковым, в общем, как и было сказано, ситуация не из приятных. Пройдемся? — поворачивается он ко мне.

Я киваю, и минуту спустя из ворот Конторы мы выходим на раскаленный асфальт тротуара, и проносящиеся мимо машины обдают нас клубами горячего воздуха.

— А что там за кредит? — первым нарушаю я молчание.

— А, — небрежно машет Дашкевич, — так, мелочевка. В общем, он покупал автомобиль. Ленд ровера последней модели ему не хватало. В общем, актеришка оказался дешевым понтовщиком. Нормально, да? Купил машину в кредит, ну и, само собой, просрочил выплату по кредиту. Звезда!

Он издевательски широко разводит руками.

— Лично, — хватает меня за рукав Дашкевич, — лично ездил к одному из вице-президентов банка, хотя собирался, как я понимаю, к президенту. Тот, к счастью для Брауна, оказался неравнодушным к кинематографу, и все завершилось хеппи-эндом. Долг Брауну простили.

— Так, — не понимаю я, — и в чем же загвоздка?

— По официальным документам Браун до сих пор числится должником, — объясняет он, доставая из кармана «Йоту». — Лишь сегодня утром я выяснил, как все было на самом деле. Теперь задача — представить дело так, будто я буду выяснять это до конца сегодняшнего дня. Оптимальный вариант — до завтрашнего обеда.